Вячеслав Петкун – лидер поп-группы «Танцы минус», арт-директор модного московского клуба «16 тонн» по происхождению - воспитанию – петербуржец. Со всеми плюсами, минусами, настороженно–умным взглядом исподлобья, прохладной, отстраненной, легкой, вежливой интонацией, легко переходящей в насмешливую агрессию, четким как шпили - проспекты осознанием себя, своих сил, покоящемся на болотно-размытом фундаменте иллюзорного, эстетского восприятия действительности вокруг себя. Это интервью, разговор с человеком живущим на грани рока, попсы, эстетства, протеста, московского быта, петербургской психологии, состоялось на грани ночи, на грани усталости.
В.: Ты себя воспринимаешь, как светского, публичного человека?
П.: Так оно и есть. Хотя, если говорить про светские вечеринки, то мне не нравится ходить на подобные тусовки. Я чувствую себя там чужеродно и неуютно. Но больше меня напрягает та публичность, которая появилась за последние годы. Я не могу, например, спокойно прогуляться пешочком. Мне очень не нравится, когда в мою сторону показывают пальцем, когда просят расписаться на пачке сигарет или подходят с какими-то абсолютно невнятными вопросами. Если интересно, устал я от этого или не устал, - устал.
В.: Но это же естественная плата за успех.
П.: Я не думаю, что это какая-то плата. Есть масса людей из той или иной области, которые имеют успех. Мне кажется, что, любой человек имеет право на личную жизнь. Мне кажется, что личная жизнь начинается с того момента, когда заканчивается концерт.
В.: Разве звезда имеет право на личную жизнь? Публичность - оборотная сторона светскости. То есть это совершенно неразрывные вещи. Ты становишься героем тусовки, соответственно, уже не можешь спокойно выйти на улицу.
П.: Я думаю, что любой человек имеет право на личную жизнь. Мне кажется, что это все от недостатка воспитания. Некоторых людей обстоятельства просто загоняют в угол. Ненормально, когда нельзя посетить McDonald's, например. Захотелось БигМак неожиданно, пока ешь этот БигМак, ненавидишь, вообще, себя, БигМак, McDonald's, всех, кто там находится.
В.: Ты собираешься дальше двигаться в сторону этой светскости, публичности или будешь ограничивать подобные контакты?П.: Я не буду двигаться в эту сторону, это точно абсолютно. Я вчера был с друзьями на даче на Истре. Ну как же там было хорошо... даже стал подумывать о том, чтобы снять какой-то дом, жить там постоянно, часть времени проводить в Москве.
В.: Если у тебя будет «домик в деревне», ты все будешь делать сам, своими руками?П.: Естественно, сам. Мне не важно, есть ли водопровод или нет, воду можно не только из водопровода добывать. Я в детстве жил у бабушки в деревне и натаскал такое количество воды, наколол такое количество дров, накосил травы, что мне это все знакомо. Основная часть тех снов, после которых я просыпаюсь со слезинкой в уголках глаз, - это, как раз, сны о детстве, как мы катались на лошадях, как ходил на охоту, в десять лет, с настоящим ружьем, стрелял по уткам...
В.: А была у тебя серьезная добыча на охоте?П.: Все заканчивалось на утках, но я принимал участие и в охоте на лосей, и в охоте на кабанов. Но сам я в них не попадал, был еще маленький, и это было достаточно опасно. Но это продолжалось до поры, до времени. В 13 лет мне это уже очень серьезно перестало нравиться. Мне действительно стало очень жалко этих животных. Видимо, в тот момент, как раз и пришло понимание, что мы гости на этой планете, потому что я очень много читал и анализировал.
Мальчишки, в этом возрасте, народ очень циничный. А, когда этот цинизм стал проходить, началось взросление, появилась способность анализировать происходящее. И я понял, что человек на этой планете гость, а, может быть, даже гость-вирус. Представьте себе идиллию: на Земле нет человека. Никто ничего не придумывает, никто ничего не ломает. Бегают животные. Леса, чистые озера, реки... Ну, понятно, катаклизмы. Вулканы извергаются. Ну, тайфун, буря, ураган, снег, дождь, град. Но это все естественно. Идеальная просто планета, на сказку похожая.
В.: Хорошо, допустим мы - гости. Но ты разве не охотник при этом?П.: Нет, мои ощущения другие. Во-первых, я человек, и мне приходится быть на стороне человека. Я не хотел бы, что бы создавалось впечатление, что я какая-то демоническая личность. Я не вегетарианец, я ем мясо, и понимаю, что я часть человечества, часть этой заразы. А, этот мой патриотизм, не позволяет мне уйти в лес, бегать на четвереньках рядом с каким-нибудь волком или кабаном ? охотиться на людей, защищая себя. Но, с другой стороны, если сейчас сделать что-то нормальное, понятное, не связанное с остановкой промышленности, ядерной физики, можно научиться жить, не сидя на ядерной бомбе, как сейчас человечество живет. Мне кажется, это гораздо лучше, понятней и удобней.
В.: Безусловно. То есть, нужно поднимать средний уровень человечества для осознания, которое сейчас есть у тебя?П.: Нет, дело в другом. Понимаешь, я не люблю коммунистов, не люблю все, что с ними связанно, и мне, в принципе, не близка идея социального равенства, но я, все-таки, отдаю себе отчет, что проблема всего этого кроется в наличии очень богатых людей и очень маленького количества этих людей. Очень часто они дошли до этого не через нравственность. Кто-то, действительно, пользовался нравственными какими-то постулатами. Но есть люди, которые наживали добро нечестно, и таких большинство. В этом, собственно, и кроется утопия всего того, о чем я тебе говорил, потому что люди богатые были всегда и никогда не отдадут своей возможности быть богатыми.
В.: Тема охоты напомнила о женщинах, занимающихся разновидностью охоты...П.: Я знаю женщин, которые реально охотятся на мужчин. Но есть молодые люди, такая золотая молодежь, которые живут и чувствуют себя нормально с материальной точки зрения благодаря своим родителям, мечтают о женах достаточно богатых, для того, чтобы обеспечить дальнейшую жизнь.
В.: А сексуальная охота?П.: В таком случае, я всегда на охоте. Я личность абсолютно гетеросексуальная. Я не могу без женщин, не могу представить себе, что у меня долго нет подружки, но я не очень постоянный человек.
В.: А ты можешь совершать какие-то безумства, например, лазать по водосточным трубам?П.: Сейчас это, может быть, смешно, но я лазал по водосточным трубам к девушке в общежитие на третий этаж. Были даже случаи, когда эти трубы отрывались...
В.: Твое отношение к спорту?П.: Сколько помню себя, я всегда играл в футбол. В три года в первый раз мяч пнул или в два, только ходить научился. Я занимался футболом в Питере, в детских и юношеских школах, это были школы "Зенит", "Большевик", "Волна"... Я всегда играл «под нападающими», очень любил седьмой номер и никогда с ним не расставался.
В.: Значит, голова работала?П.: Да, вроде, но все это продолжалось лет, наверное, до 17-и, пока у меня не нашли какой-то изъян в глазах, кстати, после этого я перестал заниматься и боксом.
В.: А какой уровень мастерства был?П.: У меня есть первый взрослый разряд по боксу. В футболе тоже первый взрослый, но в футболе это не столь большое значение имеет. Я был бы футболистом точно, если меня тогда не накрыли с глазами, я бы сейчас уже заканчивал играть в футбол, свою карьеру, и можно было бы начинать петь.
В.: А сейчас ты занимаешься каким-нибудь видом спорта?П.: Я бы с удовольствием играл в футбол, но в последнее время времени нет, и состояние не позволяет. Постоянные эти перелеты, плюс дорожные происшествия, приключения, все-таки изматывают, постоянно устаешь и чувствуешь, что иногда нет сил даже ходить, не говоря уже о том, чтобы бегать мяч гонять.
В.: То есть для восстановления тебе хватает твоей внутренней энергии?П.: Я очень хорошо ощущаю свое физическое состояние, и знаю, когда я могу что-либо, а когда не могу. Отдых для восстановления - это лучшее средство, но не думаю, что кто-то придумал что-то лучше. Надо отдохнуть и восстановить свою человеческую форму, а не спортивную.
В.: А как насчет увлечения спортивной статистикой?П.: Это было, но это было связано все-таки с футболом, когда я внимательно следил за выступлениями "Зенита". Тогда мне это было очень важно, кто что забил. У меня есть огромная коллекция программ.
В.: Какая у тебя в мире любимая команда?П.: Такие вопросы поклоннику "Зенита" не задают. Бесполезно. На втором месте у меня, наверное, «Ливерпуль». Я очень радовался, когда они выиграли кубок УЕФА, после всех тех несчастий, которые с ними происходили из-за их болельщиков.
В.: А среди сборных команд?П.: За французов я не радовался, ни когда они играли в финале чемпионата мира с Бразилией, ни когда они играли в финале чемпионата Европы. Вообще, я думаю, чемпионат мира они просто купили. Ну, что за финал чемпионата мира, где играет сборная Бразилии, которая не делает подкаты? Они вели себя очень странно, за исключением Денилсона, который рвал и метал, бегал и плакал, а все остальные улыбались после матча. Как вели себя защитники бразильские, как они открывали ворота!
Такое впечатление, что они хотели пропустить как можно больше, закончить матч, скажем 10:0. А французы тогда просто забить столько не могли, потому что еще не умели этого делать, но три мяча чудом забили. Я думаю, что там все происходило на уровне государственных решений. Все-таки экономика Франции - это не экономика Бразилии, а те деньги, которые были потрачены на праздник, посвященный победе Франции, не должны были пропасть.
На чемпионате же Европы был очень странный эпизод в матче с Португалией, когда назначили пенальти в конце. Но в любом случае, им повезло по сетке. И была какая-то внутренняя уверенность, которая появилась, когда они стали ощущать себя чемпионами мира. После того, как их купили нормальные клубы, команды, они вынуждены были оправдывать те авансы, которые им были розданы. Например, Анри сейчас гораздо сильнее играет, чем он играл на чемпионате мира, но я надеюсь, что это английский футбол воспитал такого замечательного парня.
В.: А, как ты относишься, допустим, к сборным Германии, Аргентины, Англии?П.: Ну, естественно, если в последних чемпионатах не было России, то я всегда болел за Англию. А на чемпионате Европы я был за Италию. К сожалению, они проиграли.
В.: Существует ли модель мужского, джентльменского поведения, которая действует на футболе?П.: Если ты имеешь в виду настоящего мужика на поле, то это характерно больше для английских футболистов. А в нашем же футболе сейчас такое количество баб, которые играют в мужскую игру, но ведут себя, как женщины, что этот стереотип футбола - мужественная игра - гораздо больше подходит хоккею. В хоккее люди получают такие удары...
Я думаю, что если пять футболистов поставить на коньки и заставить играть, то каждый из них поедет в больницу на четырех скорых, с мигалками... А на следующий день, выбежит на тренировке, и будет бегать нормально и играть. Мне не нравятся все эти латиноамериканские штучки, когда человек без повода может лежать 10 минут на поле.
В.: А югославские штучки?П.: Югославские штучки мне, конечно, не нравятся. Они достаточно подло играют. Все-таки в футбол нужно честно играть, объективно.
В.: Не кажется тебе, что существует некоторое засилье в шоу-бизнесе сексуальных меньшинств?П.: Никакого засилья сексуальных меньшинств в шоу-бизнесе нет. Я считаю, что в искусстве никакого засилья подобного рода нет. Первоочередная задача для человека - это творчество, музыка, которую он играет. Меня никто за задницу не хватал из представителей шоу-бизнеса и даже не пробовал.
Я знаком с людьми, которые относят себя к сексуальным меньшинствам, и они ведут себя абсолютно прилично. Я думаю, что есть такие места, где они ведут себя более раскованно. Но это личное дело каждого. Я с этими людьми все равно не дружу, мне они интересны только как творческие единицы. В мировой культуре было очень много людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией, но это не мешало им писать картины, снимать кино и делать хорошую музыку.
В.: Конечно, такие люди, как Элтон Джон или Фредди Меркури. Мы их слушаем десятки лет, любим их за их музыку, а их ориентация никого по большому счету не волнует. Однако сейчас многие пытаются строить на своей личной жизни промокампании.П.: Я не чувствую в этом надсадности. Ведь можно не быть «голубым», а только играть такую роль. И если публика воспринимает ее, то все нормально.
В.: Вообще твое отношение к раскрутке, промоушену?П.: С точки зрения промоушена я понимаю, что я артист, поэтому, чем больше меня - тем лучше. Но с точки зрения человеческой, я всегда хотел, чтобы меня воспринимали через призму моего творчества.
В.: Представляешь ли ты себя в рекламе?П.: Если это реклама чего-то полезного, то я совершенно спокойно могу рекламировать какую-нибудь акцию, которая связана, например, с помощью детям. Но я прекрасно понимаю и тех людей, которые снимаются в рекламе из-за денег. Я один раз согласился сниматься в рекламе, вместе с Синди Кроуфорд, в Германии. Это была реклама линз. Я даже не задумывался, соглашаться - не соглашаться.
В.: Какие напитки ты любишь?П.: Коньяк. Пиво.
В.: Ты «болен» автомобилями?П.: Нет. Я не заядлый автолюбитель, и не помню, когда последний раз садился за руль. А главное, что мне этого не хочется. Мне очень нравится сидеть справа и смотреть в окно.
В.: А хотел бы ты иметь несколько машин?П.: Ну, если несколько машин, то тогда и несколько водителей.
В.: А по ощущению, какие тебе машины нравятся?П.: Мне очень нравятся старые машины, старые "Корветы", старые "Мерседесы", конца сороковых, начала пятидесятых. Они достаточно смешные, такие кукольные.
В.: А это как-то связано с эстетикой кино, которое ты любишь, с эстетикой поведения, с эстетической оценкой женщин?П.: Конечно. Я всегда говорил, что мне нравятся женщины элегантные, когда у женщины красивые одежды, подчеркивающие женственность. Из фильмов мне близки весь Бонд, молодое французское кино, японские фильмы, "Бразилия".
В.: Интерьер твоего клуба тоже близок этой эстетике. Кто его делал?П.: Английская компания, которая обслуживает королевский двор. Первый этаж - это чистая Англия, паб, а второй - нечто среднее между тем, о чем писал Жюль Верн и фильмом "Бразилия".
В.: Другие искусства тебя увлекают?П.: У меня очень много друзей-художников в Питере. Я всегда посещал какие-то выставки, мне это нравилось, я отдыхал. К сожалению, здесь, в Москве, у меня нет такой возможности, потому что я плохо знаю московских художников. Потом, московские художники, из того, что я видел, не произвели на меня абсолютно никакого впечатления.
Художники все-таки менее успешные люди, потому что художественное творчество гораздо тяжелее. Потом большое количество хороших фотографов появилось. А вот эта часть жизни у меня отсутствует, на протяжении уже 5-6-и лет ее просто нет, к сожалению.
В.: Ты одно из олицетворений пресловутого «радиоформата»…П.: Мне вообще очень не нравится быть форматным, меня это очень сильно раздражает, в этом есть какое-то стадное ощущение. Участие в фестивалях в последнее время мне никакой радости вообще не приносит, независимо оттого, что это за фестивали. Как сборники "Союз 1, 2, 3…» до бесконечности, то же самое происходит сейчас в нашей форматной музыке...
Мы, конечно, поучаствуем в "Нашествии". "Наше радио" будет поддерживать нашу новую пластинку. Это логично. Концерт ради будущего альбома, где мы сыграем новую песню. А больше, я думаю, в фестивалях мы участвовать просто не будем. Другое дело, если это фестиваль где-то в Сибири, где участвуют одни молодые группы.
В.: Успех как-то тебя стимулирует?П.: Я не считаю, что какой-то успех у нас есть. Есть, в общем смысле, мировая культура. И каждый человек, который занимается тем или иным видом творчества, делает свой вклад в эту культуру. А мой вклад минимален, по сравнению с общим объемом происходящего. И потом, успех, у кого? У девочек шестнадцатилетних. Добиться этого не так трудно, как кажется. И не только я этого добился.
Девушкам, которые на концертах подбегают брать автографы, на самом деле абсолютно все равно. У них в блокнотиках сначала "Иванушки Интернэшнл", "Океан Эльзы", дальше "Мумий Тролль", потом группа "Руки Вверх", потом еще кто-то... Я себе успех по-другому представляю. А он опять таки не в сфере публичности, а в сфере творчества.
В.: Один из твоих ярлыков – гроза журналистов.П.: Мое отношение к журналистам очень простое. Та наносная, светская журналистика, которая у нас существует и, которую называют музыкальной, полностью взаимосвязана с людьми о которых она пишет. Люди, которые пишут об эстраде – максимально ангажированная пресса. Но есть люди, которые пытаются вытянуть состояние дел, писать о прогрессивной музыке.
В.: А следишь ли ты сам за новой музыкой?П.: За музыкой я не могу не следить. Я знаю, что происходит, потому что слушаю радиостанции и, благодаря моему пресс-атташе, читаю журналы.
В.: А на кухне-то давно пел последний раз?П.: Да я часто на кухне пою. В гордом одиночестве. Иногда, когда я чувствую, что что-то такое приятное и хорошее получается, то могу спеть друзьям, по телефону. Позвонить другу и сказать: «Послушай-ка вот это…».
