Давным-давно на Камчатке на улице Советской я жил в типической «распашонке» и трудился в областной газете. Причем не был партийным, а работал в отделе информации, настолько либеральном, что туда брали не только беспартийных вроде меня, но и даже людей с пятым пунктом.
Ко мне по воскресеньям приходил в гости москвич Костя, который служил ефрейтором в автобате (автомобильном батальоне) возле поселка Халактырка. Приходил, потому что лучше от такого социокультурного феномена как «автобат» держаться подальше. К тому же дело шло к дембелю и ефрейтор Костя имел несколько больше свободы, чем остальные «сапоги». Мы с ним пили пиво, курили, гуляли на Сопку Любви и разговаривали про рок-музыку и живопись. Он как раз заканчивал дембельский аккорд - делал панно на стену солдатской столовой. Точнее, это была мозаика на тему «Кавказкой пленницы». Чего-чего, а Кавказа в их автобате было полно. «Хочешь, – как-то сказал мне Костя, – я тебе в гостиной на стене сделаю картину?» Тут вмешалась жена и сказала - не надо. И действительно, собрался он делать ее прямо по стене, причем на четырех стандартных плитах ДСП в гуаши. Подумав, что вряд ли я смогу ее когда-нибудь переместить оттуда, я отказался.
Прошло много лет, и я тут читаю такие строки: «Звездочетов Константин Викторович, 1958. Звездочетов не просто знаковая фигура для искусства 80-х. Звездочетов - знамя русского искусства конца ХХ века, ведь он обладает уникальным методом иронической критики, необходимой как воздух в современном искусстве. Начинавший с хулиганских затей «Мухоморов» - самой веселой и бесшабашной группы московских концептуалистов, и добротно-неряшливых дачных теремков-инсталляций, сейчас он стал главным отечественным живописцем, типа Репина или Герасимова».
В этом тексте мне не нравится только одно слово – «знаковая». Его стали использовать последнее время малограмотные коллеги, когда им нечего сказать, а слово «культовый» говорить уже страшновато – могут побить. Все остальное в тексте про ефрейтора Костю Звездочетова, которого управление КГБ по г. Москве отослало подальше от Москвы, чтобы не светился в своей скандальной группе «Мухоморы». Хотя чего там было скандального – ума не приложу. Но забросили они его аж на Камчатку – они, наверное, не знали что Анадырь еще дальше. Мне нравится, что где-то в солдатской столовой (у нас на флоте это все называлось камбузом) на стене в мозаике воплощена работа знамени русского искусства конца ХХ века. Теперь это еще и знамя автобата. Мне нравится, что ни я, ни вы, ни вороватый прапорщик Кононенко никогда не сможет отбить эту мозаику и продать на Биеннале в Венеции в тот день, когда выяснилось, что Звездочетов самый продаваемый русский художник со времени падения Берлинской стены. Мне нравится, что иногда его работы похожи на карикатуры из «Крокодила», потому что мы как раз то поколение, которое росло на эстетике этого журнала, который лежал не на дорогих заправках, а в каждом сортире, и в глаза не видело журнал Mad.
Ни за одну работу ефрейтора Звездочетова я никогда бы в жизни не дал больше бутылки портвейна и то потому, что мы не пили портвейн, мы пили «Немеш Кадарку». Я ни одного дня не жалею, что тогда он не написал на стене моей камчатской квартиры своего опуса номер Х. Хотя бы потому что при продаже этой квартиры за 4 тыс. долларов это обстоятельство скорей всего послужило фактором, понижающим стоимость моей убогонькой советской недвижимости. И к тому же настоящее искусство не утащишь с собой никуда. Оно реально принадлежит или автобату, или стройбату, или желдорбату, или, может быть, даже штрафбату – короче, народу. И народ под ним, под панно, чавкает из алюминиевой миски алюминиевой же ложкой пустую перловку, потому как мясо все-таки спер вороватый прапорщик Кононенко. Но я охотно верю, что он великий художник, потому что Амедео нашего Модильяни тоже бы отправили на Камчатку, коли бы он попался искусствоведам в штатском из управления по Москве и Московской области, – уж больно он искажал портретную действительность и даже рисовал неблагонадежную поэтессу Анну Ахматову совершенно голой. То есть был еще и порнографом.
Мне нравится, что у него работы яркие, как выдуманный мир социализма и не менее придуманная дружба народов. Мне нравится, что в отличие от бессмысленного Никаса Сафонова, его никто не знает в лицо, он не приходит на телепередачи к Ренате Литвиновой и не целует ручки Тине Канделаки. Мне нравится, что в моем поколении остались веселые и честные ефрейторы, которые на поверку оказываются великими художниками земли русской и надеждой мировой культуры. Хотя бы рамках эстетики многострадального журнала «Крокодил». Ну что, ефрейтор Звездочетов, служим Советскому Союзу?
P.S. Никогда не слушайте женщин, когда они что-то говорят про искусство, – это чревато финансовыми потерями.
