9 марта в питерском клубе «Космонавт» пройдет большой весенний концерт группы «Animal ДжаZ», где будет представлен новый EP из будущего, восьмого по счету, электрического альбома.
Несмотря на то, что после выпуска предыдущей пластинки «Фаза быстрого сна» прошло совсем немного времени, «Animal ДжаZ» уже не только сообщили о подготовке материала для новой пластинки, но и презентовали на волнах «Нашего радио» сингл «Дыши».
Перед первым весенним концертом группы VashDosug.ru поговорил с Александром Красовицким о более чем десятилетней истории группы, новом альбоме и, конечно, о музыке.
— Александр, на концерте в «Космонавте» вы презентуете два новых сингла. Расскажите, как создавались эти песни?
— Мы записывали их с разными саунд-продюсерами. Песню «Дыши» мы уже презентовали 10 февраля, она сделана с саунд-продюсером Юрием Смирновым. Это звукорежиссер, с которым мы сотрудничаем вот уже 13 лет. А тот сингл, который будем презентовывать на концерте 7 марта, мы делали с Андреем Самсоновым. Это будет даже не сингл, а практически полноценный EP. На нем будут песни «Здесь и сейчас», «Звук и тишина» и ремикс на песню «Моя любовь меня», который сделал BMB SpaceKid. Запись этих композиций была завершена в январе этого года. В целом, у нас уже есть материал для будущего альбома, он уже наполовину саранжирован. Осталось только мне поработать над текстами. Думаю, пластинка выйдет не раньше следующей зимы.
— А почему вы решили работать с двумя разными саунд-продюсерами?
— Они оба для нас не чужие. Мы через какое-то время стабильности и прочности хотим экспериментировать, как например, в 2009 году. Тогда мы с Андреем Самсоновым записали альбом «Эгоист». Сделали шаг в сторону от привычного звучания, а потом вернулись к привычному, в нашу студию к Юрию Смирнову и сделали с ним два альбома. Сейчас мы вновь хотим немножко поэкспериментировать, но уже не так кардинально. Если «Дыши» — энималджазовская песня, отсылка на «Три полоски», на наши хиты, то песни, которые мы сделали с Андреем Самоновым для многих покажутся неожиданными, потому что там немного иное звучание. Там не столько рок, сколько бит. Хотя в любом случае это остается рок-музыкой. Возможно, альбом будет чуть менее депрессивным, чем предыдущий.
— Вы сказали, что будете работать над текстами, то есть текст появляется после аранжировки?
— Да. Сначала есть мелодия на некий безумный полуанглийский, полунесуществующий язык, полностью готовая вокальная партия с переходами, с размерами слов. Потом я прихожу с этой заготовкой к ребятам на репетицию, мы делаем аранжировку. После того как аранжировка готова, я стараюсь прочувствовать песню. Это может занять у меня полгода, год, пять лет, потом в какой-то момент понимаю, о чем она, какую эмоцию мы вложили. И вот тогда я начинаю обыгрывать эту эмоцию в русских словах. При этом я попадаю в сложную ситуацию, потому что мне нужно соблюсти вокальную партию, которая уже придумана. Но за 13 лет я к этому привык. Собственно, я всегда так и придумывал свои песни, может быть поэтому они не очень популярны на радио, потому что сложны для восприятия с точки зрения ритмики. В них больше от западного рока, чем от русского.
— Мне, кстати, кажется, что вы одна из самых популярных отечественных рок-групп…
— Это спасибо интернету. У меня есть объективные данные, статистика наших ротаций на радио. За 13 лет существования было 1,5 года ротации на радио «Максимум», когда ставили 2-3 наши песни. С «Нашим радио» у нас лучше отношения, теплее. Но, как я понимаю, из этих 13 лет регулярные ротации у нас были года 2. Это псевдопопулярность, мы известны на самом деле в узких кругах. Я постоянно сталкиваюсь с людьми из творческой среды, которые никогда не слышали даже нашего названия. Например, когда мы участвовали в трибьюте «Машины времени», Маргулис и Макаревич на перебой звонили нашему директору, когда услышали перепевку их песни, и спрашивали: «Кто это? Кто вы? Откуда вы взялись?». Нам к тому времени было уже 10 лет и мы играли сольники в Лужниках. Удивительна история группы «Animal ДжаZ». Мы — серые кардиналы. Я горжусь тем, что мы одни из независимых проектов, никогда не имевших никаких продюсеров и никакой конторы за спиной. Из таких, наверное, мы одни из самых популярных в стране.
— А вам интересно знать, что о вас думают слушатели, критики, программные директора радиостанций?
— Мне вообще интересен «фидбэк», я сам не слежу, но мне присылают самые яркие отзывы, и бывает, что фанаты напишут лучше любого музыкального критика. Мне интересно это слушать, я конечно, никогда не буду на это ориентироваться, но я нормальный человек, я не в пустоту выпускаю песни, я хочу узнать. Когда какой-нибудь байкер вдруг пишет: «Почему я слушаю песню «Анамнез» и реву как девчонка, хотя мне 35 лет?», мне становится приятно. Значит чувак пострадал в своей жизни также как я, значит он прочувствовал до слез.
— Вы сказали, что не будете на это ориентироваться. На что тогда вы ориентируетесь?
— Только на нас пятерых. Мы стоим друг напротив друга на репетициях, начинаем играть и у нас никогда не возникает такого «ой, тут надо бы попроще, тут никто ничего не поймет». Если и есть подобный разговор, то он такой: «Я не понимаю этого места, давайте играть здесь попроще». У нас есть один ориентир — это мы сами.
— То есть для вас творчество своего рода арт-терапия?
— Однозначно! Это вопрос самолечения. Всегда было так. Я боюсь толпы. Не люблю людей как массу. Люблю людей каждого отдельно, один-на-один, но я боюсь толпы. А сцена переламывает этот страх. Во время первых концертов я боялся выходить на сцену, да и до сих пор трясусь каждый раз в гримерке. Поэтому, это самотерапия. Бывает вслух задашь себе вопрос, и он становится яснее, чем если про себя его крутишь, переживаешь. А тут я не просто его вслух задаю, я задаю его тысячам людей. Бывает, что я «бац!», и найду ответ сам для себя. Вопросы-то я задаю не с потолка, а те, которые меня реально интересуют каждый день.
— Задаете в надежде получить ответ?
— По большому счету — да. Я для этого и пою. Хорошая песня для меня — это песня, где я смог передать вокалом и текстом эмоцию, которую почувствовал. Если меня самого на мурашки и на слезу пробивает, я понимаю, что правильно задал вопрос. Значит когда-нибудь, может быть, мне повезет и я найду на него ответ.
— Откуда возникает потребность задавать эти вопросы большому количеству людей, которые, как вы говорите, вам некомфортны? Можно же, например, прийти к психологу и вместе с ним помузицировать.
— Психолог будет мне отвечать, а я не хочу ответов. Я хочу спросить, и пусть вопрос летает, пусть магическим образом останется неразгаданным. Я в этом смысле мазохист, и в этом же смысле я выхожу на сцену, хотя мне это некомфортно. Когда на меня смотрит куча людей, я чувствую адреналин в крови, это вызов себе самому. «Ах, так», — думаю я! «Ах, мне страшно! Ну сейчас я тебе устрою», — говорю я сам себе. И валю на сцену и там себя выстраиваю как мачо, как хозяин тайги. Естественно, уходя со сцены, я моментально сдуваюсь, становлюсь собой, человеком, который не любит все эти «Аааа, Михалыыыч!». На сцене мое альтер-эго. Можно сказать, что на сцене я такой, каким хотел бы быть в жизни, но в жизни я слава Богу не такой.
