Поэт прославилась в интернете совсем юной. За несколько лет ее поэзия стала неотъемлемой частью современной культуры, несмотря на многочисленные пророчества о быстром «сгорании» популярности. Поэт-однодневка или кумир молодежи? Как бы ее не называли, Полозкова не только популярна, ее полноправно можно назвать героем молодого поколения и звездой новой литературы. Она сделала почти невозможное — стала популяризатором поэзии.
На исходе концертного тура, в рамках которого поэт читала свои стихи под аккомпанемент бэнда, Vashdosug.ru встретился с Верой Полозковой и поговорил о будущем, современной поэзии и новых технологиях.
Вера, что такое современная поэзия?
Ее можно сравнить с ретрансляторами, которые установлены в самых разных сферах жизни. Жанры — от актуальной политической журналистики в стихах до тонкой, сложной, только единицам понятной лирики. Сейчас есть, например, такое направление как новый эпос. Это то, чем занимается Федя Сваровский и несколько его друзей. Поразительная форма, которая, с одной стороны, работает с сюжетом большей частью полу-фантастическим или комедийным, сниженным, но при этом использует все последние поэтические завоевания. Тексты написаны сложным размером, в них используются такие переходы, что форма становится поразительной. Все это для того, чтобы рассказывать истории современным языком, чтобы совершать поэтические открытия.
Себя вы причисляете к какому-то направлению?
Сейчас сложно с направлениями. Есть объединения, но они существуют очень разрозненно, и презирают друг друга. Я себе кажусь очень традиционным человеком, самым традиционным из всех поэтов, которых я знаю. Я не пишу по 18 слов через «слэш», не читаю стихи каким-то специальным образом... Я не из новаторов. Я человек, который продолжает столетние традиции.
А вы современны?
Думаю, да. По большей части из-за лексики. С лексикой ничего не поделаешь, я пишу тем языком, на котором разговариваю, и в быту в том числе. Лексика всегда характеризует человека и время. Например, Бродский датируется строчкой «Подходит друг, и мы базлаем с другом». Мы понимаем, что слово «базлает» — рабочий жаргон 70-х годов. Так же и у меня можно найти слова, которые точно отсылают к датировке текста. Получается, что я современна, но при этом очень традиционна.
Как вы думаете, ваши стихи будут известны через 100 лет, они останутся в истории?
Я не знаю, что будет с историей, но думаю, это не исключено. Мне забавно об этом размышлять. Но мне очень много нужно сделать в настоящем для того, чтобы думать о том, что будет через сто лет.
На презентации вашего нового диска в «Буквоеде» вы читали стихи с IPhone. Это интересно выглядит. Такое родство поэзии и технологий — признак эпохи?
Раньше все читали рукописные тексты просто потому, что не могли себе представить, что могут быть какие-то другие. Сегодня все изменилось. Во многих случаях социальные сети становятся публичным архивом. Их ведешь даже не столько для того, чтобы привлекать аудиторию и работать с ней, а для того, чтобы иметь быстрый доступ к своим «вещам»: открываешь, и по одному клику у тебя есть все, что ты написал за последние 10 лет. Мне кажется, это удобно.
А сами тексты меняются благодаря доступности?
Скорее меняются люди, пишущие тексты. Расстояние между пишущими текст и читающими его предельно сократилось. Если раньше ты 7 лет готовил книжку, выпускал ее и еще 2 года ждал отклика, то сейчас можно в течение 4 секунд получить первый комментарий. Это очень влияет на людей, которые занимаются поэзией. Они либо ожесточаются и сходят с ума, потому что это очень тяжело, могу вам сказать по личному опыту, либо это их закаляет, и они становятся невосприимчивыми к окружающей тупости и сплетням.
В какой форме должна существовать современная поэзия?
В какой пожелает. Она никому не должна. Прелесть ее в том, что она никогда не спрашивала ничьего мнения. Круто, что она живет, где хочет, в том числе и в интернете. Сейчас наконец-то прекратились эти «старперские» разговоры про «сетературу». Нет больше разделения на тех, кто в интернете и тех, кто на бумаге. Это все бред собачий и ничего общего с реальностью не имеет. Это просто два разных инструмента. Мне нравится, что поэзия задействует все больше живого и настоящего, чего-то такого бьющегося, динамичного, меняющегося, задействует все способы изобразительности, которые только возможны. Ведь существует и видеопоэзия, и диски выходят с начитанными под музыку текстами, и спектакли. Поэтические спектакли — это новая, как мне кажется, дико популярная история. Я в театре, в котором работаю, была уже примерно на пяти поэтических премьерах. Это жанр забытый и прекрасный своим богатством. У него множество преимуществ перед пьесами.
Раз уж мы заговорили о театре, расскажите о пьесе, над которой работаете?
Думаю, в ближайшее время в Индии мы встретимся с человеком, который мне ее заказал, с Эдиком Бояковым, и, может быть, напишем ее. Разговоры о том, что это надо сделать, начались еще года два назад, но у меня были настолько насыщенные эти два года, что нельзя было просто усесться за пьесу и не заниматься ничем другим. К сожалению, любая форма сочинения требует предельного внимания. Ты не можешь писать в поездах и самолетах или между двумя встречами в течение трех часов. Для этого нужно выделить добрые несколько месяцев, что мы сейчас и собираемся сделать.
Что вы, кстати, планируете делать дальше?
В общем-то, как всегда. Мне кажется, что любая работа производится прежде всего над собой, и если ты слишком долго делаешь то, что и так у тебя хорошо получается, значит ты занимаешься чем-то не тем. Я люблю, доказав себе жизнеспособность какой-то идеи, начать заниматься новой. Сейчас мне нужно написать четыре крупные вещи, три из них — достаточно срочные. Думаю, буду сидеть где-то в тихом месте, таком, как Индия, например, и писать, писать, писать, и ничего больше не делать.
