Billy’s Band — уникальная группа. В том смысле, что, начав как сотни питерских коллективов, за десять с небольшим лет она стала чем-то вроде крейсера «Авроры» или Эрмитажа — одним из символов города.
— У вас скоро концерт в Большом зале филармонии (4 января в 20.00. — «ВД»). Что это за смена творческой ориентации? Такой зал... Не робеете? Колонны, кресла, все дела...
— В некотором смысле ведь это пик карьеры. Государственная филармония и признание в родном городе, — о чем еще может мечтать бывший врач-патологоанатом? Очень волнуюсь. В таких местах надо быть в смокинге. Ну, или хотя бы в верхней его части.
— Расскажите, пожалуйста, о программе, которую вы приготовите для этого вечера в БЗФ. Это будет что-то особенное?
— Это большая честь для Billy’s Band, постараемся разучить что-нибудь соответствующее. Например, «Silent Night» — рождественский концерт заявлен. Или старую добрую «Let It Snow, Let It Snow, Let It Snow!» Этакий Санта-Клаус с прищуром, понимаете?
— Сами-то в филармонию ходите? В смысле, насколько чужда или, наоборот, близка вам классическая музыка и такой классический формат?
— Я часто бываю в нашей филармонии, особенно люблю, когда в программу входят произведения Петра Ильича Чайковского. Это великая музыка. Последний раз был, правда, на творческом вечере Владимира Познера. А вообще, чем дальше заходит мое музыкальное развитие, тем значимее для меня классическая музыка. Это приходит с годами. В юности музыку не всем дано чувствовать.
— Какой момент в вашей творческой жизни стал поворотным для коллектива? Может быть, это был какой-то концерт? Встреча? Ангажемент? Корпоратив?
— Сложно сказать. Повороты, или, лучше сказать, крены были всегда. Просто уровень трезвости был разный. Сейчас мне кажется, крен близок к максимальному.
— Кстати, как вы относитесь к корпоративам – неотъемлемой части артистической жизни?
— Я люблю эти тихие, спокойные вечера. Я даже предпочитаю корпоративы — за ту творческую свободу, которую я там реализую. На публичных концертах другой уровень ответственности, и я боюсь не оправдать ожидания сотен знатоков нашего творчества. Это изматывает психику слегка.
— Какие планы на Новый год? Он для вас, наверное, уже давно не праздник, как для большинства артистов?
— Теперь, когда «жажда наживы» уже отступила на второй план, мы можем позволить себе не работать в Новый год, а провести этот волшебный вечер дома, в кругу самых близких и любимых людей. Это настоящее счастье, мне кажется.
— Каждый год вы выпускаете по альбому. Многие такой плодовитости могли бы позавидовать. Откуда черпаете вдохновение? Что ждать в ближайшем будущем? Когда будет альбом и о чем он будет?
— Многие наши поклонники спрашивают, когда уже новый-то альбом выйдет, а сами ничего, кроме «Оторвемся по-питерски», никогда и не слышали. Я мечтаю выпустить танцевальный альбом в стилистике Electroswing. Это будет бомба!
— Вы все время поддерживаете образ главного неудачника России. Пестуете его, культивируете. А говорят, что сознание определяет бытие. Этот имидж на вашу собственную жизнь не влияет?
— Да, легенда такова: я был самым закомплексованным неудачником города, а потом решил, что из этого и нужно сделать бизнес. И действительно, через 10 лет непрерывного тяжкого труда и жизни на чемоданах мне воздалось. Всем советую. Это работает.
— Кстати, о бизнесе. Вы разделяете мнение, что художник должен быть голодным? Или придерживаетесь противоположной точки зрения?
— Да, в целом, ситуация, как и в спорте. Обожравшийся спортсмен вряд ли поставит рекорд. А если серьезно, то художник — это деятель, который остро подмечает то, что завуалировано или, если можно так сказать, «замылено», выхватывает это из реальности и преподносит в ином ракурсе. Чувство сытости притупляет весь спектр чувствительности. После еды хочется тупо спать. Я бы сказал так: закончил картину — можешь перекусить.
— Вы играли в театре, записывали саундтреки к кино. Каков следующий шаг? Еще роли будут? Есть какие-то перспективы в этом плане?
— Всю жизнь задаю себе вопрос: «Ну, хорошо, а жить-то уже когда?» Столько планов, что «жить» уже и не получается. Планирую в будущем. Буду бороться.
— У вас много концертов по провинции. Публика совсем не питерская, это понятно. Вот вы, стоя на сцене, каким образом ощущаете эту разницу — между слушателями Петербурга–Москвы и всей остальной России?
— У меня складывается ощущение, что во всех городах приходит примерно одна и та же прослойка населения — обычные культурные люди. Разницы по регионам почти никакой. Интеллигент он и в Африке интеллигент.
— Я помню, как впервые услышала вас тысячу лет назад (ну, лет 12–13 назад — точно) в «Моллис» на Рубинштейна. С тех пор какое самое главное изменение произошло с группой и скучаете ли вы по тем временам? Если да, то почему?
— Время было смутное, я часто вспоминаю это безумие. Мы играли по три концерта в день, в буквальном смысле, не просыхая. Музыка разве что совсем еще сыромятно-дерибасная была. Но что поделать, таков наш непростой, видимо, путь.
