Под самый Новый год Мариинский театр показал премьеру оперы «Дон Кихот» с итальянским басом в заглавной партии.
Фото: Н. Разина.
У этого спектакля длинная история: его собирались ставить в Мариинском на 100-летие оперы в 2010-м году, но тогда не достало денег, в результате показали концертный вариант, а позже записали его на собственном лейбле в виде аудио-диска, который, кстати, только что получил Грэмми. И именно этим составом, с Фурланетто в роли Дон Кихота, под новый 2013 год показали, наконец, полноценную сценическую премьеру.
И постановка получилась настоящим новогодним подарком – добрым, светлым и удивительно для наших дней человеколюбивым. Греческий режиссер Яннис Коккос, давно живущий во Франции и первые годы делавший там карьеру как театральный художник-сценограф, в Мариинском превзошел себя именно в качестве художника-постановщика и соавтора костюмов. Он буквально оживил великий роман, который присутствует на сцене и в натуральном виде – как огромная книга, из которой вроде бы появляется и в которую в каждом действии символически уходит герой, но и инсценировал - очень внятно и просто - основной посыл романа Сервантеса: добро должно быть действенно. Как бы глупо вы не выглядели, как бы печально это не закончилось, нужно делать добро, потому что только оно спасет мир.
Впрочем, о дуальности мира, который не очень-то и хочет спастись, Коккос тоже не забывает. Мир Дульсинеи в исполнении Анны Кикнадзе груб и намеренно суетен, поклонники вьются вокруг порхающей по жизни красавицы, как мартовские коты вокруг дворовой невесты. Карнавальные костюмы в этих сценах должны, очевидно, подчеркнуть безоглядное смакование жизненных удовольствий, а Дульсинея со своим сочным меццо-сопрано в арии четвертого действия, в которой речь идет о любви и изысканных наслаждения плоти, выглядит уже даже не кокеткой, но кокоткой. Такая «прекрасная дама» и не может принять чувства настоящего рыцаря, хотя и ее, порой, охватывает тоска по идеалу. Дуэт Дульсинеи и Дон Кихота только тогда становится почти любовным, когда она уже сокрушила его сердце отказом и успела пожалеть о содеянном.
И это, может быть, единственная психологическая деталь в спектакле, в остальном он выглядит намеренно условным, сказочным. Дон Кихот и Санчо Панса выезжают на сцену на бронзовых статуэтках Россинанта и ослика, таких безупречно узнаваемых, что в голове возникают ложные воспоминания о никогда не существовавших в детстве фигурках на каминной полке. В заставках перед началом каждого действия на фоне полупрозрачного занавеса, на котором появляется что-то вроде гравюрных иллюстраций, через сцену двигаются те же фигуры верхом, но в виде бумажных силуэтов. При чем, Россинант со своим седоком передвигается крупным аллюром, а Санчо Пансо на ослике дробно трусит следом, как будто кто-то старательно играет в домашний кукольный театр. Вряд ли Коккос это учитывал, но тут возникает множество ассоциаций с советской культурой детских мультфильмов, экранизаций и книжных изданий сказок – в целом в этой преувеличенной, наивной «невсамделишности» и в отдельных образах и визуальных решениях, где-то напоминающих театр теней, а где-то детские книжки, которые раскрывались волшебной картиной из хитроумно вырезанного картона. Когда Дон Кихот стоит в центре развернутого увесистого фолианта, он настолько точно «попадает» в пропорцию иллюстрации, что, вздрогнув, хочется протереть глаза: уж не в самом ли деле из романа вышел, потянувшись и ожив на странице с картинкой, этот рыцарь?
Фото: Н. Разина
С музыкальной точки зрения премьерные показы также были очень и очень удачны. Настолько, что закономерно возникает вопрос: что будет со спектаклем без Фурланетто, который, конечно, приехал только на первые два спектакля, дальше его должен заменить кто-то из труппы театра. Его масштаб - музыкальный, артистический, да и человеческий, пожалуй - приковывает к себе внимание так, что всё остальное на сцене кажется вторичным. Та пошлая жизненная реальность, которая не в состоянии оценить высоту души героя, через призму его восприятия кажется совершенно ненастоящей. Не знаю, каков был Дон Кихот Федора Шаляпина, для которого Массне создавал свою оперу, мы можем оценить только хрипловатые граммофонные записи, а что в них поймешь? Но Фурланетто в этой партии достиг каких-то запредельных гуманистических высот, его Дон Кихот, как и Дон Кихот Сервантеса, это образец идеалиста, моральный эталон, остающийся при том живым и трогательным для восприятия. Удивительное преображение разбойников силой молитвы, после которой Санчо Панса сравнивает хозяина то с Христом, то с апостолами, и пошлая история с коварной Дульсинеей, обманувшей престарелого ухажера, переживается публикой одинаково сочувственно. И равным образом неразделимо оказалось восприятие Фурланетто-певца, который показал себя в этой, коронноой своей партии, с максимально профессиональной стороны, и архетипического образа.
Безусловной удачей стал Санчо Панса в исполнении Андрея Серова. Профессионально с музыкальной точки зрения – комическая ария о природе женщин во втором акте сорвала первые овации в зале, а уже вполне трагическое прощание с хозяином выше всех похвал показало и вокальные, и драматические возможности певца. Колоритная и искусная Анна Кикнадзе не посрамила честь родного театра, несмотря на всегда невыгодное, на первый взгляд, положение основного состава перед приглашенной звездой. Но главное, при всех музыкальных удачах, заключалось в том, что этот «Дон Кихот» получился таким живым и настоящим. Посрамив Льва Толстого, опера неожиданно доказала, что в поющих на сцене героев можно поверить и, поверив, чему-то у них научиться.
