В очередной, уже четвертой, экранизации культового комикса «Новый Человек-паук» Спайдерменом стал , замеченный создателями кинокомикса в нашумевшей «Социальной сети». Побеседовав с актером, мы выяснили, что Гарфилд согласен со своим героем: во имя добра можно преступить закон, если он так несовершенен. Главное – все должно быть по справедливости.
— Эндрю, насколько я знаю, этот супергерой вас привлекал с раннего детства? Почему именно он?
— Сам не могу понять, что меня с трех лет зацепило в истории Спайдермена. Единственное, что приходит на ум, – что этот ловкий парень, совсем не похожий на накачанных супергероев, защищает обиженных. Будучи тинейджером, я именно за это ценил Питера Паркера: он совершенно обычный парень, худощавый, даже какой-то хлипкий, вечный аутсайдер. Я в подростковом возрасте тоже жил с ощущением внутренней изоляции.
— Но почему? Вы учились в хорошей частной, а не в какой-нибудь муниципальной школе на задворках рабочего городка, и, насколько я знаю, росли в любящей вас семье, к тому же вполне обеспеченной…
— Не думаю, что, когда мы говорим о внутренних переживаниях подростка, какое-то значение имеет, сколько денег у его родителей. И, кстати, мои родители не были такими уж зажиточными людьми. Да, действительно, я рос в атмосфере любви и заботы, родители очень мне помогали. А вот школьная жизнь была отнюдь не безоблачной, и, к сожалению, чаще всего я не мог постоять за себя. Боже, как же отвратительно это чувство бессилия! Но, главное, каждый из нас в определенном возрасте проходит путь поиска своего «я», своей идентичности. Не миновало это и меня. В этот период особенно остро ощущаешь себя неприкаянным, непонятым и одиноким. Поэтому я очень любил «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Помните, там есть фраза: «Мне дарят подарки, а меня от этого только тоска берет»…
— В отличие от Холдена в романе Сэлинджера, Питеру Паркеру судьба подарила возможность стать супергероем. Если бы вы могли выбрать супервозможность, что бы предпочли?
— О, я бы хотел уметь летать! Нет существ свободнее, чем птицы, – для них мир безграничен. Думаю, именно это чувство свободы испытывает Питер Паркер, когда носится по Нью-Йорку.
— Вам понравилось быть «пауком»?
— Очень! Мне вообще было безумно интересно постигать мир арахнид. Я, например, прежде никогда не задумывался, насколько паук чувствителен. Знаете, как восприимчива ко всему его кожа? Для него каждый порыв ветра – то же самое, что для нас торнадо! А его движения! Вы обращали внимание, что паук перемещается не линейно, а вверх-вниз, из стороны в сторону, как бы кружась? Мне очень важно было передать это в пластике моего героя.
— Когда вы изучали повадки паука, не задумывались о нем как природном эволюционном совершенстве?
— Замечательный вопрос! То, что происходит с Питером Паркером, его превращение в паука, дает ему простоту восприятия мира, спокойствие. Кем он являлся до этого события? Трудным подростком, сиротой, которого мучает незнание, кем были его родители. У него проблемы дома, в школе. И вдруг он становится другим существом, переходит в новое состояние – понимает, что в жизни, на самом деле, все просто: нужно питаться, нужно прятаться, нужно защищаться. И, будучи этим новым существом, он обретает спокойствие, потому что знает, что и как надо делать.
«Новый Человек-паук» в Москве. Мэтт Толмак, Эндрю Гарфилд, Эмма Стоун и Ави Арад.
— Каков главный посыл фильма?
— Все очень просто: «Возлюби ближнего своего». Есть базовые ценности, которых сознательно или подсознательно (я думаю, подсознательно) придерживается Спайдермен. Он убежден, что все люди равны, в том смысле, что у каждого есть право на то, чтобы к нему относились справедливо. Поэтому он защищает тех, кто этой справедливостью обделен.
— При этом Спайдермена упрекают в том, что он нарушает закон...
— Да, конечно. Это, возможно, основная проблема, которая стоит перед Питером – «с большой силой приходит большая ответственность». Он наделен силой, которая дает ему возможность спасать людей. Да, порой для этого приходится вступать в конфликт с законом. Но, мне кажется, если ты несешь людям добро и если для этого необходимо переступить закон, у тебя есть моральное право воспользоваться этой силой. Во всяком случае, я поддерживаю своего героя.
— А должен ли художник быть политически активным?
— Сложный вопрос. Признаюсь, я всегда был достаточно аполитичен, как и многие молодые люди, поскольку убежден, что не в силах ничего изменить в существующем порядке вещей. А еще я совершенно не способен воспринимать информацию такого рода в полном объеме, мне невыразимо скучно. Но после съемок в «Львах для ягнят» (политическая драма Роберта Редфорда, кинодебют Эндрю Гарфилда. – Прим.авт.) у меня возникло чувство вины. Особенно меня потрясла история двух парней, которых отправляют в Афганистан. Я как-то особенно остро осознал, что жить в своем коконе, отстраняясь от всего, что происходит в мире, совершенно безответственно. Надо иметь свое мнение, хотя это не значит, что его надо высказывать публично, – я, по крайней мере, еще не чувствую, что имею на это право. И тем более участвовать в политической деятельности. Есть актеры, которым это хорошо удается. Я не из их числа. На мой взгляд, политические взгляды актер может реализовывать через свое творчество. Не обязательно сознательно посвящать себя политической деятельности, достаточно быть личностью и делать то, что делаешь.
— В юности вашей любимой книгой была «Над пропастью во ржи». А сейчас что читаете?
— Роман Джонатана Франзена «Свобода» (по мнению критиков, это первый большой роман XXI века – достойный ответ литературы на вызов 11 сентября. – Прим. авт.). И очень много читаю о драматурге Артуре Миллере, поскольку участвую в бродвейской постановке по его пьесе «Смерть коммивояжера».
— Эта пьеса о крушении американской мечты любима и российскими театральными режиссерами. Раз уж мы заговорили об Артуре Миллере, каково ваше отношение к маккартизму – движению, имевшему место в Америке после Второй мировой войны, сопровождавшемуся обострением антикоммунистических настроений и политическими репрессиями против инакомыслящих?
— Думаю, это был один самых интересных и драматичных периодов в истории Америки. Я много знаю о гонениях на инакомыслящих, так называемой «охоте на ведьм». И я, конечно, восхищен мужеством и порядочностью Миллера, который отказался назвать Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности имена своих коллег, сочувствовавших коммунистам. Это, опять же, к разговору о справедливости…
— Эндрю, если бы вы занялись режиссурой, тема справедливости и защита «обиженных и оскорбленных» могла бы стать вашей темой?
— Во всяком случае, меня волнует эта тема. Интересно, что вы заговорили о режиссуре, потому что это действительно то, чем, в конечном счете, я хотел бы заниматься. Но о чем бы я хотел снимать свое кино, я еще не знаю, но каждый день пытаюсь найти ответ на этот вопрос. Я очень амбициозен и, возможно, на чей-то взгляд, наивный идеалист, но я верю, что фильмы еще могут вдохновлять людей и изменять их в лучшую сторону…
