Новый фильм Андрея Звягинцева «Левиафан» не вышел в прокат, но уже вышел на просторы Интернета. VashDosug.ru посмотрел кинокартину и не мог не высказать свое мнение о просмотренном шедевре.

Таковы парадоксы российской жизни: невиданных масштабов общественная дискуссия вокруг фильма Андрея Звягинцева «Левиафан» началась задолго до выхода картины на экраны наших кинотеатров. Причина банальна: некий аноним выложил фильм в интернет (подозрения в духе времени пало на кого-то из членов американской киноакадемии) и уже в первые дни пиратского «проката» его посмотрели тысячи благодарных (американской киноакадемии…) зрителей.

Незадолго до этого знаменательного события во всемирной паутине появился фильм Юрия Быкова «Дурак», также всколыхнувший российское общество. Наши отечественные власть имущие в картине Быкова предстали во всей своей, с позволения сказать, красе и, казалось, что переплюнуть по степени остроты и дерзости «Дурака» практически невозможно. Но Андрею Звягинцеву, пожалуй, удалось еще выше поднять планку социальной критики системы. При том, что его картина, на мой взгляд, значительно более серьезное произведение кинематографического искусства.

Лет 40 тому назад великий венгерский режиссер Миклош Янчо назвал свой фильм «Без надежды». Такое же название (или эпиграф) мог дать Звягинцев своей картине. Его диагноз беспощаден: пациент мертв. Именно эта, невиданная ранее в российском кино, бескомпромиссность диагноза нашему «стабильному» обществу весьма сильно шокировала зрителя, и без того весьма искушенного в беспросветных сюжетах, на каждом шагу встречающихся в реальной жизни. Казалось бы, отечественные режиссеры уже вдоль и поперек прошлись и по беспределу, царящему в российской провинции, и по бесправию «маленького человека». Но все же в большинстве подобных картин мелькал, хоть и слабенький, но лучик надежды. Впрочем, судя по раздраженной реакции массовой аудитории на подобного рода картины, всем уже стало казаться, что российское кино достигло дна по части постижения глубины морально-нравственного падения. И вот тут-то как раз снизу постучали «Левиафаном»…«Desine sperare qui hic intras» (оставь надежду всяк сюда входящий), — вслед за Данте говорит нам Андрей Звягинцев. И возникает вопрос: как нам, россиянам, теперь жить после просмотра этого фильма? Хороший рецепт предложил министр культуры г-н Мединский. Он сказал, обращаясь к зрителям «Левиафана», а вы представьте, что действие фильма происходит в Америке, тем более, что сюжет картины, действительно, был списан сценаристом с американской реальной истории и перенесен в Россию. Перефразируя героиню Нонны Мордюковой, замечу: «Не знаю как там в Америке, я не была, но для России эта история актуальна как никогда». И ведь действительно, режиссер не показал нам ровно ничего такого, чего мы бы сами без него не знали. Но знать — это одно. А увидеть себя в зеркале — совсем другое. «Левиафан» — это зеркало. Зеркало, в которое мы заглянули и ужаснулись: неужели это все про нас? Про нас? Но ведь так жить нельзя! (привет Говорухину…) А как можно? Как нужно?

Дискуссия вокруг «Левиафана» неизбежно выходит за рамки обсуждения профессиональных достоинств картины, сюжетных поворотов, режиссерских и операторских решений, безусловных актерских удач… Фильм невольно затрагивает основной вопрос, стоящий перед всеми нами: что делать? (привет Чернышевскому…). Надо отдать должное анонимному смельчаку-члену американской киноакадемии: как вовремя уважаемый подсуетился! А если еще и грядущим Оскаром (что весьма вероятно) подлить масла в огонь?

Отчаяние — не всегда плохо. Отчаяние надо пережить. Стать сильнее и победить. У нас есть шанс. И как мы им воспользуемся зависит только от нас.

«Левиафан» — это отчаяние в чистом виде. Это настойка цианистого калия высшей пробы, как французский пятизвездочный коньяк. Это когда опускаются руки, когда кажется, что все бессмысленно и беспощадно. Но…

Но сильные встают и побеждают. Побеждают любую мерзость, какой бы она не казалась непобедимой. Андрей Звягинцев показал, что будет с каждым из нас, если мы не преодолеем свое отчаяние.

В финале фильма надежды нет, а в жизни она всё-таки, поверьте на слово, есть.