Ежегодно в конце лета отечественное move-сообщество перемещается в северную столицу, на марафон танцевальных спектаклей и практических занятий, фестиваль Open Look. На сцене и в роли педагогов — танцовщики со всего света. В этом августе акценты были сделаны на Корею и технологии, а каждый второй спектакль на Новой сцене Александринского театра оказывался исповедью или старался ей стать. Из зала в зал, от сюжета к сюжету целыми днями переходила Татьяна Арефьева.
В танце по селам
Dancewalk – Ретроперспектива / Компания Неопост Фуфуа (Швейцария)
Фуфуа д’Имобилите, сын балерунов, ученик Мерса Каннингема — скорее клоун, чем танцовщик, скорее изобретатель, чем последователь. Он берет марафон и соединяет его с танцем, берет скандинавскую ходьбу, берет здание оперы, берет площадь в Вене — и все это обтанцовывает, считая часы и километры (и эти цифры поражают). Сотни километров и дни танца напролет делают Dancewalk, «Танцевальную прогулку», родившуюся из предыдущего проекта Фуфуа, Dancerun, ретритом выносливости и радости тела. Д’Имобилите пляшет по городам и селениям мира, неуклонно двигаясь вперед и вовлекая зевак в танец.
Это правда заразно: Александр Гиршон смотрит нью-йоркское видео Фуфуа в 2012 году, и делает Центр интегрального танца с танцпрогулками в Москве, Санкт-Петербурге, Минске, Киеве и так далее, вплоть до Уфы. У него, правда, все это как-то связано с буддизмом и временами танцы проводятся по запросу, на манер расстановок по Хеллингеру. Но не суть, основная цель — привести тело к радости — достигнута.
На Новую сцену Александринки выходит не сам Фуфуа, а танцовщица Ализе Субре. Она произносит слова, написанные им, говорит о себе в мужском роде. Так хореограф соединяет себя и женщину (что символизирует его ультрафеминистические настроения), танец и поэзию (тексты Фуфуа можно считать белым стихом), видео и живой танец (Ализе танцует и рассказывает на фоне проекции съемок Dancewalk с 2015 года). Четыреста километров танца достойны спектакля.
Броманс движения и звука
«Дыхание» / Теро Сааринен и Киммо Похьонен (Финляндия)
В конце света на земле остались два финских мужика и кнопочный аккордеон с компьютером внутри. Мужики дюже брутальные, друг друга дичатся, корчат страшные лица, но мы смотрим на них с удовольствием, потому что тот, что с аккордеоном -- великий Киммо Похьонен, а его антагонист -- видный финский хореограф со списком побед, Теро Сааринен. У Теро тоже есть священный предмет, что-то вроде ядерного чемоданчика, который рано или поздно запоет. Оба финна похожи на северных богов из ещё не снятого мини-сериала.
Повыясняв отношения с помощью движения и звука (от шниткеанского ада до танго в духе «Амели»), боги начинают влюбляться друг в друга. Последние 15 минут отданы сладчайшему бромансу, трогательному до мурашек, без тени пошлости. Страшные лица-маски сброшены. Красота скул, лбов, носов, подбородков обнажена умелым светом Микки Кунтту. Мы понимаем, что Похьонен есть улучшенный Гребенщиков из спортзала, с фактурой мышц и пылающими глазами -- и, опять же, умиляемся.
Балет как болезнь
«Это Я» / Талия Паз и Майкл Гетман (Израиль)
Трагикомедия: танцовщица 51 года рассказывает и показывает, как она страдала, работая с Охадом Нахарином, Матсом Эком, Стейном Селисом, Шароном Эялем. Она засовывает полкисти в рот, вдавливает и выдавливает диафрагму, она кричит, а точнее, скрипит от боли, у нее отнимаются ноги, над ее телом, скорченном в крайне contemporary позе, кричат чайки. Но это не смерть и не конец спектакля, она снова выплевывает диафрагму и все по новой. На встрече после реального окончания документального хореографического этюда Талию спрашивают: «Если бы можно было повернуть время вспять, вы решились бы на это снова?». Она улыбается снисходительной улыбкой дивы и кивает головой. Нормальному человеку никогда не понять танцовщика до конца. Когда вся твоя биография — это набор движений, которые дал тебе тот или иной мастер-небожитель и которые тебе дались кровью, что тут можно объяснить.
Три корейских коана
«Покой», «Эквилибриум», «Хаетал» / Компания Сига (Корея)
Что если обращаться с головой как с мячом? Что если у тела есть не только прямая инерция, но и обратная парадоксальная? Два корейских танцора, парень и девушка, легкие и прыгучие, как мячика, в военных комбинезонах, завернутых в рулоны на поясе, носятся по сцене 20 минут, чтобы проиллюстрировать простой коан «активность приводит к усталости, тело требует покоя».
Все так просто, или есть вторые-третьи слои в хореографии, использующей совершенные тела. Если на земле таки случится апокалипсис, хотелось бы оставить в качестве генетических образцов танцоров из Сига. Они могли бы не танцевать, просто разминаться и валять дурака на сцене — зритель сидел бы так же, не моргая.
Вторая миниатюра, «Эквилибриум», означала хрупкий мир между севером и югом Кореи (если здесь применимо слово «мир»), но зритель видел, как два почти одинаковых мужских тела размышляли о минимальных физических различиях между ними и единстве их движений. Чуть длиннее рука, и движение уже немного другое. Чуть длиннее шея, и поворот имеет другую грацию. Итогом становится примирение: не важно, кто выше, важно, что мы похожи и можем танцевать вместе.
Слово «Хаетал» означает «нирвана», то есть для русского человека — «покой». Совсем неспокойно выбежала на сцену группа молодых людей и под шаманскую экстатическую музыку синави (барабаны, гонги и отчаянно стонущие духовые) дала что-то вроде Весны Священной. На территории РФ есть похожее ритуальное шоу — тувинский праздник Цам, «танец богов» с гигантскими масками, призванными устрашить неверующих. Музыка идентична, но корейский вариант более благозвучен (возможно, за счет современной обработки). В «Хаетале» вместо масок были быстрые аллегорические фигуры и смена ролей. Мудрые буддисты никак не могут обойтись в балете без намека на теорию перерождений и проживание каждой жизни в новом образе.
Феминизм и болотные животные
«Язык Хвоста», «Гакси» / Арт Проект Бора (Корея)
С корейцами все сложно, и сложность эта доходит до степеней известных. На сцене появляется Ким Бора, одна из важнейших хореографов Кореи — и практически замирает. Очень красиво, но движения почти нет, поэтому зритель украдкой лезет в программку. Где читает, что перед ним произведение «Язык хвоста», а дальше неразборчиво, потому что это гуглоперевод иероглифического текста, а иероглифами писал корейский искусствовед. Который лучше умрет, чем признается, что ничего не понял.
Тем временем Ким Бора разворачивается к зрителю, зажимает в зубах ручку веера, так что он полностью закрывает ее лицо и становится маской, а сама Ким превращается в супрематическое существо. Большие белые бумажные штаны, стоящие колом, образуют ромб. Выше — узкое тело Ким, грудь завернутая в целлофан, уплощенная. Выше — раскрытый веер.
Ким едва движется в узком луче света (на сцене темнота) и изящно покачивает головой. Наконец она достает другой веер и изображает им член, а потом павлиний хвост. Если существует международный язык жестов, и он работает в Корее, то Ким показывает нам мужчину, причем в сатирическом, уничижительном ключе.
Если бы зритель почитал программку перед представлением, он понял бы, что Ким Бора танцует миниатюру «Гакси», или как было принято писать в советском журнале «Вокруг света» - гакши. Это маска невесты (юной девы) из традиционного корейского набора масок для нравоучительных представлений. В наборе 12 масок, и 11 из них — комические: аристократ, студент, монах, мясник, наложница, раб, дурак, старуха. Только невеста всегда серьезна и непорочна. Глазки у нее узенькие, потому что она стесняется, ротик у нее маленький, потому что она все больше помалкивает.
Маска невесты единственная из набора покрашена белым, из чего можно сделать вывод, что к девушкам у корейского народа особые требования. Именно против них и протестует Ким Бора своим непонятным русскому зрителю танцем. Непонятность усугубляется корейским изводом феминизма. Мы еще европейский не освоили, куда уж нам такие тонкости.
По окончании 15-минутки борьбы с патриархатом на сцену выходят птицы болот мира. Тут и выпи, и разнообразные цапли, и бекас. Крадется болотный кот, все это шумит, шуршит, перекликается, иногда животным на помощь приходит модем из 90-х — а почему нет, искусство должно быть мультимедийным. Самым нелепым участником балета оказывается человек, простой деревенский парень, пришедший на болото расставлять плащ-палатки для охоты. Движется он грубо, палатки ставит кое-как, только он отвернется, звери начинают играть с незнакомыми предметами, те падают. Парню приходится возвращаться и устанавливать их снова. В этой мороке проходит вечер и ночь, по болоту скользят первые утренние лучи (из белой клейкой ленты), охота окончена. Парень собирает снасти, животные потеряли к нему интерес и давно ушли спать, только одна болотная кошечка хочет стать домашней и заигрывает с простофилей.
Что тут скажешь? В программке написано про «демонтаж и рекомбинацию структурных и семиотических элементов», значит, у истории с болотом был некий возвышенный смысл, но мы видели только выпь с бекасом, чему несказанно рады.
Отдельно хочется воспеть художницу Инсук Чой: ее объемные штаны и плащ-палатки (все из пропитанной ткани, больше похожей на бумагу) дали танцу случиться. Без них никакого волшебства не было бы.
Переезд не дается легко
андрополароид 1.1 / Юи Кавагучи (Германия/Япония)
Юи жила в Японии и была известным хореографом. Настолько известным, что ставила движение на открытии Игр Юго-Восточной Азии в 2001 году. А потом эмигрировала в Германию и начала мучительно привыкать к местной жизни. Этот переход лег в основу танцевального моно-спектакля «андрополароид 1.1». Кроме Юи на сцене — множество вертикальных, адски мигающих светильников (настолько адски, что у спектакля есть ограничение для эпилептиков) и свитшот, орущий рождественские песни.
Первая часть танца проходит мирно: Юи медитирует, летает среди вспышек и выглядит замкнутой, но спокойной (насколько может быть спокойной японская девочка-андрогин). Вторую часть от первой отделяет падение с потолка красного свитшота. Если его попробовать надеть, он проигрывает ярмарочную кричалку и бьет током. Упорная Юи раз за разом пытается провзаимодействовать с кофтой, привыкнуть к какофонии и электрическим разрядам. Она учится целоваться в щеку и обниматься с малознакомыми людьми, улыбаться, когда не хочется, вежливо разговаривать ни о чем. К концу спектакля победа над красным чудовищем, символизирующим берлинскую жизнь, одержана. Европейские условности — больше не ад.
Трансформация японки в гражданина мира происходит в белом кубе, сама она одета в белую, причудливо скроенную одежду. Светильники белого света создал и запрограммировал узор их вспышек муж Юи, Фабиан Бляйш.
Молодые боги
Stage On на Новой сцене Александринки и Passible в Библиотеке Маяковского
У команды Дома танца «Каннон Данс» было два шанса взять в плен гостей фестиваля Open Look. Битловской вакханалией Stage On Валерии Каспаровой, где репетиционные тайны труппы раскрывались так энергично, что зал притопывал и прихлопывал, и в необязательном утреннем показе, вне основной сцены фестиваля, куда пришло примерно столько же зрителей, сколько в Александринку по вечерам. В библиотеке, в зале голландской церкви, студенты и молодые преподаватели школы показывали объемную работу, сделанную за время фестиваля с голландским хореографом Лиат Вэйсборт. Она была посвящена страстям разных религий, экстазам и мытарствам. Лиат — безбожница, в чем и призналась перед началом спектакля; ее постановка — осмысление духовных практик человеком, от них далеким, практически сатира. Меж тем, сарказм не считывался. Труппа работала долго и тяжело, зритель тоже трудился, угадывая, о каком из популярных ритуалов сейчас идет речь. Куда легче воспринимался предварявший Passible маленький спектакль-дуэт Come Away той же Валерии Каспаровой — о насилии в любви, которая поначалу представляется невинной и романтической.
Сила юношества проявляется в том, что ему интересно. Любовь, отношения, неудачные отношения — да, отлично, это они танцуют легко. Станцевать рассказ о репетициях, да еще и под любимую музыку на максимальной громкости — запросто. Но когда дело доходит до изображения того, чего они никогда не видели, не знают, не чувствуют, текст, несущий конкретные посылы, становится набором сложных нечитаемых фраз. Что, в общем-то, для религии — вещь обычная.
Танцпытка
«Сегодня» / Лоранс Яди и Николя Кантийон, «7273» (Швейцария)
На это трудно смотреть, представляем, как трудно это делать. Лоранс Яди выходит на сцену и под монотонный трансовый ритм начинает дрожать всем телом. Ее позвоночник вибрирует, а тело отзывается. Мышцы и кожные покровы реагируют так, как будто Лоранс выдерживает космические перегрузки. Сначала ее лицо спокойно (она привыкла к этому танцу), потом на нем появляется удовольствие, его сменяет маска экстаза и наконец, в концу представления, приходит боль.
Больше десяти лет Лоранс Яди и Николя Кантийон изучают арабскую музыку макам, циклическую структуру, сложенную из фрагментов-стандартов, вызывающих у слушателя разные чувства. Один фрагмент — радость, другой — воинственность, третий — нежность. Системе макама 6 веков, она неизменна, но в ее рамках приветствуется импровизация. Представьте себе решетку, по которой вьется виноград. Его ветви и листья — это макам.
Обычно Лоранс и Николя переводят музыкальную структур макама в телесную, производя бесконечный танец, в котором нет усталости, нет сюжета, нет логического развития, есть только состояние танца. Они создают схемы мышечных усилий, чередуя которые, танцор отдыхает в процессе бесконечной смены напряжения и расслабления. Мы смотрим на сцену и понимаем, что танец «Сегодня» совсем не такой. Танцуя его часто, можно лишиться позвоночника.
В летнем парке зима
Время для нас / Фабьен Приовиль и Азуса Сеяма (Германия)
Пара нищих на лавочках. Влюбленные или супруги, они все делают сообща, как будто один организм мироздание разделило на две части и рассадило по разным лавкам заснеженного парка. Они показывают фокусы и принимают замысловатые позы, чтобы заработать себе на еду. Что-то выходит нормально, что-то не выходит у них совсем. Видно, что такую жизнь они выбрали сами и не горюют по этому поводу, идейные шуты-бродяги в двойных шерстяных носочках.
В реальной жизни эти двое — тоже супруги в течение последних 19 лет, объединенные школой Пины Бауш. Фабьен работал в Танцтеатре Вупперталь, Азуса работает по сей день. В спектакле они отдают дань наследию Пины и одновременно борются с ним, начиная танец появлением на сцене в костюмах белых медведей и завершая его облачением в одежды уличных «живых статуй».
