25 января в Капелле состоится сольный концерт Петра Лаула.
Играющих пианистов среднего поколения в Петербурге мало, а играющих хорошо — и того меньше. Завистливые москвичи, у которых «вокругсорокалетних» пианистов почему-то много и самых разнообразных достоинств, считают, что от великого Соколова и, собственно, до Лаула никого путного наша Консерватория не породила, а если и породила — то выдавила за рубеж. Что, как ни печально, смахивает на правду. Даже если признать за аксиому, что в Москве эти пианисты самозарождаются, как мыши в заброшенных подвалах, а не продуцируются хорошо отлаженной и до сих пор функционирующей системой советского музыкального образования, все равно — обидно. Еще обиднее думать о следующем поколении, которое сейчас учится в уничтожаемых реформами музыкальных школах, в которых несчастные, загнанные педагоги натаскивают учеников только и исключительно на конкурсы, потому как иначе не подтвердить квалификацию и тогда и без того смешная зарплата станет совсем курам на смех. Планомерная, поступательная работа возможна только для тех, кто точно не способен принести учителю вожделенный диплом, но такая работа не интересна самому учителю. В результате, в консерваторию приходят вот эти недоученные вундеркинды, вообще не выученные середнячки и «коммерческие» азиаты. И что получается на выходе?
Характерный для всех молодых музыкантов пессимистический взгляд на будущее у пианистов еще печальнее, так как им, так как им, если Бог не дал таланта, а педагог не научил профессии, просто некуда дальше деваться. Все остальные инструменталисты с не случившейся концертной карьерой могут «сесть» в оркестр, благо они плодятся даже в Петербурге буквально на глазах, а пианист должен играть — соло или в камерном ансамбле, как повезет, но самостоятельно концертировать. Чего, если ты не вышел на более-менее приемлемый профессиональный уровень или не обладаешь нужными связями, точно не случится. В результате, на афишах крупных концертных залов нашего города подавляющее большинство пианистов — из Европы или, опять же, Москвы (нет, ну как они там умудряются выучиться при тех же исходных данных?), петербургских же музыкантов раз-два и обчелся. Но зато среди них есть Петр Лаул.
Лаул во многом исключение из правил. Его ровесники уезжали из России еще до поступления в консерваторию. Два его любимых товарища по школе-десятилетке, с которыми Лаул до сих пор периодически выступает, — великолепный виолончелист Дмитрий Коузов и самый молодой победитель конкурса Паганини, скрипач Илья Грингольц сделали прекрасную карьеру в Америке и Европе соответственно. В их поколении прыгали выше головы именно для того, чтобы поступить в какую-либо европейскую консерваторию, и обратно уже не возвращались. А Лаул учился в нашей консерватории и аспирантуру закончил там же, у профессора Александра Сандлера, класс которого — то редкое исключение, которое подтверждает правило.
Кроме того, наш герой еще и не технарь-виртуоз, что сделало бы его продвижение в исполнительском мире более легким и быстрым — он пианист-аналитик, интеллектуальный музыкант, для которого быстрота пальцев — способ выразить замысел композитора, а не самоцель. И на конкурс Чайковского он никогда не претендовал, и рояли за один концерт не разбивал, и с козами не играл, но это уже совсем другая история. Удивительным образом музыкант, закончив консерваторию, спокойно работал. Над собой. Сделал десятки программ, играет их с равной периодичностью на всех серьезных площадках страны, да и зарубежные осваивает постепенно тоже. Понятно, почему москвичи сравнивают его с Григорием Соколовым, которого тоже отличала эта несуетная способность к самосовершенствованию, с оглядкой не на конъюнктуру и массовую публику, а только на себя и свой критерий качества.
Однако же, в отличие от Соколова, Лаул отнюдь не перфекционист, он может быть очень даже неровен в исполнении, иногда почти или совсем гениален, иногда технически несовершенен, иногда не совсем понятен. И в этом тоже есть какая-то тихая прелесть, самобытность, отрешенность от внешнего мира, которую хотелось бы списать на интеллигентную петербургскую фортепианную школу, если б она существовала на свете. Но школы нет. Уже давно. Зато есть Петр Лаул. Может быть, с ним возродится и школа? Преподает же музыкант и в родной школе-десятилетке, и в консерватории. Но это было бы уже слишком хорошо, талант исполнителя и педагога редко совпадает в одном человеке.
Программа нынешнего концерта вполне показательна: пять пьес Моцарта и Крейслериана Шумана в первом отделении и полностью романтическая вторая часть, состоящая из скерцо Шуберта, Мендельсона, Брамса и Шопена. Очень разнообразная программа, в которой можно многому порадоваться. Моцарт даст возможность показать прозрачность и простоту классической формы, которая у нас редко кого устраивает — не на чем романтически заломить рук, взмахнуть экстатически профилем над клавиатурой. Тонкость и точность музыканта в старой музыке всегда очищающее действует на публику, он ее отмывает, что ли, от привычной уху напыщенности и лишнего пафоса.Крейслериана требует фантазии и идеального чувства формы, что тоже является сильной стороной пианиста. Бурные скерцо — отличная проверка на отсутствие позы, гремучей экспрессивности и на умение выстраивать кульминации так, чтобы слушатель додумывал, допереживал ее вместе с исполнителем, а не зажимал уши от треска ни в чем не виноватого благородного инструмента. Владение звуком — вот одно из самых выгодных качеств Лаула, и романтические скерцо великолепный материал, на котором его можно продемонстрировать. Всё говорит за то, что концерт будет очень хорошим. А уж поцелует ли музыканта во время исполнения его муза, будет ли он озарен сияющим вдохновением — это тот самый элемент непредсказуемости, который делает нашу жизнь интересней.
