Большой зал Филармонии 18 мая представляет концерт с интригующим названием «Прокофьев: три поколения» где, помимо музыки Сергея Прокофьева и стихов Олега Сергеевича Прокофьева, прозвучит концерт Габриэля Прокофьева, английского диджея и композитора, продюсера и основателя лейбла Nonclassical.
В России мало кто знает, что у Сергея Прокофьева есть внук композитор.
Наша семья давно не живет в России, мы вырезаны из российского информационного потока. И ездить в Россию, кстати, не так просто, как кажется. Поэтому этот концерт для меня так важен, он может стать отправной точкой для моих отношений с Россией. Полтора года назад я выступал на международном фестивале Vivacello в Москве. И, забавно, в моей музыке услышали русского композитора, не смотря на то, что я родом из Лондона. Мой отец Олег Прокофьев, младший сын Сергея Сергеевича, в 60-е годы встретил Камиллу Грэй. Это очень печальная история: она была британским арт-критиком и писала о художниках-авангардистах. Они полюбили друг друга и захотели пожениться, и мой отец 7 лет ждал разрешения на ее въездную визу. Камилла переехала в Москву, а год спустя, успев родить дочь, умерла от гепатита. Отцу позволили выехать в Англию, чтобы похоронить жену. Для него это был поворотный момент жизни, у него появилась возможность сбежать — и он сбежал.
То, что вы совсем не знаете русского языка, это решение вашего отца?
Мой отец уезжал из России в такое тяжелое время и с таким грузом на душе, что был уверен, что никогда не вернется. Со мной он говорил только по-английски. Но я когда-нибудь выучу русский язык. В своем отце я вижу многое от деда. Он также был погружен в свое дело, работал на износ. Олег был художником и скульптором. Каждый день, даже по выходным, он уходил в мастерскую на целый день. Он полностью посвящал себя творчеству.
Вы получили классическое музыкальное образование?
Я изучал электроакустическую композицию и этномузыкологию в Бирмингемском университете. Там прекрасное отделение электроакустики. В обучении они используют только звук. Ты часами работаешь в студии, запертый от окружающего мира. Обучение очень свободное: ты изучаешь звук, его форму, силу, вслушиваешься снова и снова. В ХХ веке существует столько всяких теорий и подходов, окруженные ими композиторы становятся довольно скованными, застенчивыми. Это не очень хорошо для музыки.
То есть композицию вы не изучали?
Конечно, изучал. Композицию, контрапункт и прочие вещи, я ведь получал степень магистра музыки, и это было обязательно. Но у меня никогда не было никого вроде «учителя». Хотя нет, пожалуй был один парень, который научил меня всему в электронной музыке — Jonty Harrison.
Стать композитором было вашим решением? Родители не подталкивали?
Я довольно медленно двигался к этому, надо сказать. Я много сомневался. Мои родители никогда не давили на меня, в этом отношении они были очень осторожны. Не заставляли меня постоянно репетировать за роялем. Я понял сам, что мне это нравится, когда начал сочинять попсовые песенки.
Вы какое-то время работали под псевдонимом «Олегович». Почему?
Где бы не выставлялся мой отец, первое, что о нем говорили «сын Сергея Прокофьева». То же самое происходило со мной. Это стенсняло, ставило блок. И я решил взять псевдоним «Олегович». Я сочинял поп-музыку, хип-хоп и электронику и не хотел никак быть связанным с Сергеем Прокофьевым. Когда я написал свой первый Квартет для струнных, это перестало быть проблемой. Сейчас я чувствую, что у меня есть собственный голос, свой язык. Я стал подписывать свои инструментальные сочинения «Габриэль Прокофьев».
Габриэль, вы любите сочинения своего деда?
Да, конечно. Я все время слушаю музыку деда. И очень люблю ее.
Что такое сегодня классическая музыка? Нужна ли она нам?
Вне всякого сомнения, нужна, и сейчас больше, чем когда-либо. Мы находимся в потоке информации в режиме нон-стоп. Интенсивность и скорость жизни увеличилась в разы. Нас окружают новости, интернет, кино и прочие медиа удовольствия. Но мы не успеваем выхватить из них суть из-за недостатка времени. Классическая музыка — гораздо, гораздо более долгое путешествие, в которое ты погружаешься глубже и более комплексно, ты вовлечен в процесс этого духовного путешествия. Классическая музыка — наш шанс получить другой тип удовольствия, другой тип впечатления, особенный духовный опыт. Я очень расстраиваюсь, что люди не ходят на концерты классической музыки и вообще не знают, что это. Поэтому я организовал клуб в Лондоне Nonclassical.
А современная академическая музыка?
Есть композиторы, которые стараются отделить себя от прошлого, от законов гармонии. Теоретики двенадцатитоновой серийной техники, сюрреалисты музыки, Булез, Штокхаузен. Они имеют большое влияние на нынешнее поколение композиторов. Молодые следуют их канонам. Я наблюдаю минималистов — это еще один подход… Последнее поколение, творившее в ХХ веке, писало по правилам, догмам, системам. А меня больше интересуют инстинкты и эмоции как инструмент в работе. Я стараюсь делать музыку человечнее что-ли. Конечно, иногда я использую подходы и вышеупомянутых ребят. Потому что они блестяще поработали. То звучание, к которому они пришли, мне очень интересно.
А как вы сами работаете?
У меня довольно простой подход. Я начинаю с набросков, записываю много-много коротких идей. Это может быть мелодия, центральная тем или ее развитие… Всё подряд, плохое или хорошее — не важно. И на время откладываю в сторону, даю материалу отлежаться. А несколько недель спустя возвращаюсь к нему, чтобы просмотреть все свежим глазом, как бы со стороны. У меня есть хороший критерий — зависть. Если я понимаю, что, услышав такую музыку по радио, завидовал бы композитору — значит да, это то, что нужно.
Что вы пытаетесь сделать, микшируя классическую симфоническую музыку — популяризировать классику или превратить ее в современный поп-материал? Вы ее оберегаете классику или подчиняете ее современности?
Я нахожусь под влиянием современного звучания, электронной музыки в большей степени, но при этом люблю классическую традицию. Мне кажется вполне естественным брать что-то из окружающего меня мира и использовать это. Я не хочу писать в стиле барокко, я не хочу писать «академичную» музыку. Посмотрите на композиторов прошлого: Моцарта, Шопена, Римского-Корсакова — все они черпали вдохновение из народной музыки, фолка, то есть из тогдашней современности. Показательный пример — вальс. Сейчас в нашем представлении это классика. Тогда это был деревенский танец, танец бедняков. Вся буржуазия танцевала менуэт. Вальс считался «грязным танцем». Почему классики взяли вальс в оборот? Да потому что они были очарованы им! Сейчас я не вижу, чтобы классическая музыка как-то стремилась включиться в современное пространство, чтобы она была связана с миром, в котором мы живем. Поэтому я стараюсь использовать накопленные знания в сфере электронной и танцевальной музыки, когда пишу что-то классическое, привносить туда ее лучшие элементы. Я хочу быть частью классической традиции. Но хочу наладить связи между музыкой и современным миром. Я хочу волновать людей, вызывать эмоции, пробуждать их.
Почему вы назвали свой клуб и лейбл NONCLASSICAl? Из-за чувства протеста?
На то есть несколько причин. Словосочетание «классическая музыка» имеет массу коннотаций, смыслов, значений. Первое значение — это музыка. Второе — способ её подачи, вопрос формы. Я хотел подавать классическую музыку нетрадиционным способом, неакадемично, неформально. Особенно это важно для молодого поколения, в глазах которого у классической музыки плохой имидж. Я хотел делать классику не классически. NONCLASSICAL не значит анти-классика. Это укороченное от Non traditional classical — не традиционная классика. В университете я сочинял классические этюды и все такое. Мне нравилось, но я чувствовал себя неуверенно, оттого что я внук Прокофьева. Электронная музыка стала для меня способом выразить себя иначе. У меня была группа, мы делали танцевальную музыку, и фанк и хип-хоп. Но я скучал про классической музыке. Дело в том, что когда ты пишешь танцевальную музыку, ты должен вписываться в довольно жёсткий формат. Танцевальная музыка считается такой свободной, революционной, бунтарской, но на самом деле она предельно консервативна. Если ты хочешь, чтобы твою музыку потом исполнял диджей, ты должен использовать определенный набор паттернов. А мне нужно было больше свободы. И я начал писать симфонию. Урбанистическую симфонию с использованием электронной музыки. Но бросил, у меня не было под рукой оркестра, который сыграл бы это. Тогда я написал свой Квартет для струнных.
Вы дважды были в Петербурге. Слушали тут классику или электронику? Ходили в клубы?
Когда я приехал в первый раз, мне понравилось одно место, похожее на бомбоубежище. Назывался клуб, кажется, «Грибоедов». Там было очень хорошо. Я чувствовал энергетику места и людей, которые двигались также как я. Русские, кстати, лучше танцуют, чем британцы.
Расскажите подробнее о сочинении, которое мы услышим 18 мая.
Это мой третий концерт и самый «классический», наверное. В предыдущих были необычные солисты — диджей за пультом и Bass Drum (это тот, который из сабвуферов машин слышен обычно, такой «вуф, вуф, вуф». От этого барабана пошло направление «драм эн бэйс»). А в этом концерте я использовал нежность и лиричность виолончели, синкоп, большое внимание уделил ударным. Обратился к традиции минималистов. Я знал, что премьера состоится в Петербурге, писал по заказу филармонии. Поэтому естественно обратился к своим истокам, предками. Эта премьера будет моим оркестровым дебютом. Вторая часть концерта озаглавлена «В память о...». Я вспоминаю отца, дядю, бабушку и деда, и те сложные времена 1940-х и 50-х в России. Они были оптимистами, но их надежда проверялась на прочность много раз и была почти уничтожена. Лину Прокофьеву, мою бабушку, сослали в Гулаг на 8 лет. Когда ее арестовали, мои отец и дядя даже ходили к Шостаковичу за помощью — но все было бесполезно. Я очень хорошо понимаю, что с этой бедой столкнулась вся страна, множество людей переживали еще большее горе. Поэтому в названии второй части концерта я не написал кого-то конкретного: пусть каждый вспомнит кого-то своего. Пока писал, я был увлечен новой биографией своей бабушки — «Любовь и войны Лины Прокофьевой» — написанной музыковедом из принстонского университета Саймоном Моррисом по неопубликованным ранее личным письмам и документам Лины. Это душераздирающая история семьи. В ней много правды. Прокофьев весь отдавался работе и семье уделял мало времени…
