Лера Гехнер — одна из немногих джазовых вокалисток нашего города, пользующаяся популярностью у слушателей всего мира и почти неизвестная петербургской публике.
Лера Гехнер родилась в Петербурге, полгода, как вольнослушатель, училась на актерском курсе при театре «Рок-опера», долгое время жила и работала в Германии, где в соавторстве с Юлией Мининой, писала сценарии и снимала документальные фильмы. Рассказывать о Лере Гехнер сложно, ее вокальный талант невозможно уместить в печатные символы, Леру Гехнер нужно слушать... Перед осенней серией концертов Леры Гехнер VashDosug.ru поговорил с вокалисткой о творчестве, музыке, жизни и любви.
Лера, как так получается, что вы живете в Петербурге, а выступаете здесь редко?
Да, такой парадокс. Мы не формат. Сейчас все адекватные исполнители — не формат. Так а мне-то и хорошо! Мы ездим на гастроли, играем на закрытых вечеринках для богатых, нормальных, понимающих настоящую музыку людей. Я и интервью-то даю раз в пятилетку! Хотя, я принципе не люблю давать интервью.
Почему?
Потому что я считаю, что самое важное интервью — это концерт, там все можно узнать про меня. В сети практически ничего о вас нет, но я знаю, что долгое время вы работали в Германии, занимались очень разными вещами.
Я поразилась вашей смелости! Какая может быть смелость, когда уезжаешь в 20 лет из такой огромной страны в Германию?
Я вообще в Америку хотела уехать, чтобы поступать в музыкальный колледж в Беркли, а потом так получилось, что Германия оказалась ближе. Я писала сценарии для кино со своей подругой и поехала туда, чтобы попасть на фестиваль, выиграла грант за самый лучший сценарий. Это было в 91-92 году. Ничего не получилось, потому что кино оказалось очень дорогостоящим, а я была никем. Осталась в Германии. Сначала пела цыганские романсы, русские народные песни.
Вы занимались музыкой, но у вас нет профессионального образования?
Я закончила музыкальную школу.
А в Германию вы поехали как сценарист, снимать кино. Тогда вы думали, что ваша жизнь будет связана с музыкой?
Конечно! А по-другому никак, я уже с детства занималась музыкой. Конечно, я до сих пор мечтаю, хочу заработать денег сама, чтобы к концу жизни снять свой фильм.
Если не секрет, о чем?
О любви! В процессе моей жизни задуманный сценарий меняется. Я думаю, что буду снимать о себе, а так получается, что о мире вокруг, о политике, о политике среди музыкантов, о политике в культуре.
Вас интересует политика?
Да, очень! Больше, чем многих. Я бы стала президентом. Мне недавно приснился сон, что Владимир Владимирович Путин качает коляску, а в коляске лежит вся Россия, как она есть на карте, в Москве соска, а Сибирь и Камчатка вываливаются из этой коляски. Он качает коляску, с кем-то разговаривает и не обращает внимания на своего ребенка. Мне все время снятся такие странные сны. Я решила писать именно сценарии, потому что с детства пишу стихи, рассказы, мне снятся сны. Сценарий рождается из снов. А так придумывать что-либо бесполезно, потому что все самые известные психоделические фильмы, триллеры, например, они же не придумываются просто так, это все приходит в основном во сне. Я сейчас понимаю, что кино снять очень трудно, особенно без денег, а я очень люблю экспериментальное кино.
А песни не пишите?
Почему? Пишу! «Флора и фауна» — наш альбом, это мое творчество вместе с Алексеем Поповым.
То есть вы свободно можете выражать свои мысли на английском языке?
Для песен в принципе текст не важен. Я не Высоцкий и не Том Уэйтс, у которых был важен именно слог, поэзия. А для меня важна энергетика, иногда я могу просто абракадабру петь, а каждый человек понимает по-своему. В школе я учила французский. Конечно, я его забыла, но рэп пою на французском, на абракадабре. Если в зале сидят французы, они говорят: все понятно! (смеется) Там ни одного правильного нормального слова! Но это такой обман ради эффекта, ради того, чтобы человек после концерта уходил с положительными эмоциями.
Я знаю, что вы преподаете. Многие у вас учились.
Я не преподаю профессионально, но всегда делаю это с удовольствием. Меня зовут в институт культуры преподавать. Я говорю, что не хочу, потому что мне не нравится система обучения: если уж преподавать в государственном учреждении, то так, как это делают в Америке и в Европе. У нас все под одну гребенку, все поют под Мэрайю Кери и Уитни Хьюстон, своего тембра голоса никто не добивается. У нас очень много людей поют, хотя они бы могли быть очень хорошими математиками, малярами... Когда я даю мастер-классы детям, я сначала всех спрашиваю: для чего вы хотите петь?
И что отвечают?
Одни отвечают: мы хотим денег, знаменитыми стать. Другие говорят: мы хотим быть похожими на вас, хотим петь так, как вы. Я говорю: не получится, ведь даже я сама не знаю, как я пою. Как я могу вам это объяснить?
Как вы вообще свой голос делали?
Никак я его не делала!
Так не бывает!
Я только недавно научилась петь так, чтобы не терять голос после двух часов концерта. Я немножечко почитала про анатомию голоса, сходила к профессору-фониатору, он посмотрел, сказал: «Можно я напишу докторскую на вашем горле?» Я ему говорю — пишите! (смеется).
Вы сразу нашли себя как вокалистка?
Мне понадобилось 20 лет, чтобы я поняла, что я должна делать именно это. Хотя, если что-то произойдет с миром и мой вокальный талант не будет нужен, я могу открыть салон стрижки, могу салон массажа, я могу работать за барной стойкой. Я все что угодно могу делать. Поэтому я не боюсь потерять что-то. А когда я слышу об убеждениях молодежи, что они споют какую-то песню, и у них будет очень много денег, я им говорю: будете очень-очень расстроены тем, что с вами будут общаться как с вещью.
Как получается так, что каждый ваш концерт не похож на предыдущий?
Я вроде одно и то же пою, но все время по-разному. Вот, например, я сегодня с таким настроением... Хотя, настроение у меня всегда хорошее, как погода в Венесуэлле: постоянно 37. (смеется) Но, все же человек должен постоянно думать, все время анализировать свое положение, свою жизнь, тогда он будет реагировать и на чужую жизнь. Я, например, смотрю кино и плачу, потому что очень близко к сердцу все принимаю. На концертах, когда я пою какую-то песню, и вдруг вспомню смерть друга, например, у меня тут же слезы наворачиваются. Люди, которые слушают меня, принимают все это так близко к сердцу, что тоже плачут. Я думаю, это самое большое достижение. Ко мне как-то раз подошла женщина после первого отделения и говорит: «Вы знаете, у меня неделю назад погиб в автокатастрофе муж. Мы все время, когда вы приезжали в Москву, ходили к вам на концерты. Я уже хотела покончить жизнь самоубийством, потому что муж был для меня самым дорогим человеком, и вдруг смотрю — ваш концерт». Она пошла на концерт и сказала: все, я буду жить, потому что, мой муж видит все, и он был бы рад. И чего еще мне надо? Зачем еще выходить на сцену?
