Слушатели, критики, профессионалы оценивают этого пианиста неоднозначно — в диапазоне от восторга и абсолютного приятия до возмущения и резкой критики. Его появление на главном российском конкурсе им. Чайковского несколько лет тому назад закончилось в первый раз почетной третьей премией, во второй — шумной историей и организацией специального приза публики и критики, который вручили ему — Александру Лубянцеву.
Это кажется тем более странным, что сам Александр Лубянцев никогда и никого не эпатировал, не стремился к шумной славе и дешевой популярности. И даже вполне «культурную северную столицу» сменил на карельскую тишь Петрозаводска, предпочтя всем столицам — любимого педагога и возможность работать так, как ему хочется. Так что появление пианиста в родном городе в октябре — в Концертном зале Мариинского театра, а 4 ноября — в Константиновском дворце не могло не привлечь внимания VashDosug.ru. После концерта, состоявшегося во «Дворце конгрессов» в рамках Международного фестиваля современного искусства «Мир звука II. Тотальная интеграция», мы побеседовали с Александром.
— Вам пришлось в Константиновском дворце выступать «под дворцовыми сводами». Для пианиста большая разница в том, играть в концертном зале или во дворце?
— Ощутимая разница: Концертный зал того же Мариинского все-таки акустически рассчитан на звучание музыкальных инструментов, а во дворце необходимо самому приспособиться под особенности акустики сводчатых потолков зала. Звук, конечно, необычный, гулкий — приходится корректировать темп, чтобы не было эха... Не очень просто, зато испытываешь особое чувство, когда играешь в таком зале — дворцовые интерьеры, зеркала, позолота, живопись... Очень красиво.
— Для нынешних концертов в Петербурге вы представили программу произведений Бетховена, Равеля, Шопена — композиторы разные по времени, стилю... А чем вы руководствуетесь, когда составляете программу?
— Если честно, то я с самого детства выбирал для концертов только то, что мне нравилось. И выстраивал программу не по историческому, не по стилистическому принципу... Например нынешняя программа кому-то даже покажется «дикой»: никакой строгой классики, сначала непростая соната Бетховена, потом — очень драматичный Равель, а в финале — романтичный Шопен. Хотелось, чтобы в конце концерта слушатель испытывал светлое настроение — после «Ночного Гаспара» Равеля, наполненного страхами и даже тьмой, — солнечные мазурки Шопена и его жизнеутверждающая 3-я соната...
— То есть вы бы никогда не составили программу, предположим, только из импрессионистов? А о вас говорят как о лучшем исполнителе именно такой музыки...
— Я вообще не испытываю страсти к составлению «программы ради программы». Никогда бы не стал учить какой-нибудь музыкальный цикл ради концерта. Играю то, что люблю, то, что мне нравится. У меня из подготовленных циклов есть только 39-й опус Рахманинова. Потому что мне там все этюды нравятся. Даже если есть какие-то требования программы — например, сыграть музыку барокко, я все-таки выбираю то, что мне интересно — «Итальянский концерт» Баха.
— Вы уехали из Петербурга учиться в Петрозаводск... Неужели до сих пор не появилось желания сменить отечество, учителя, место жительства?
— Сменить? Нет, не хочу. Пожалуй, расширить свое образование, свой мир — да. Вот совсем скоро я я собираюсь уехать в Италию, учиться в знаменитую Академию на озере Комо, а потом — в Консерваторию в швейцарский Лугано. Но педагог будет один и в Комо, и в Лугано — Вильям Грант Наборе. И мне очень важно, что скажет он и другие преподаватели обо мне как о музыканте... А потом — там удивительно красивые места и очень много солнца. Здесь его мне иногда не хватает.
— А вы сами никогда не думали о том, чтобы кроме концертной карьеры еще и преподавать?
— Если честно, то это моя мечта: закончив обучение, найти в разных концах мира необычных, амбициозных, непростых учеников — и работать с ними.
— Со времени конкурсов Чайковского, в которых вы участвовали, прошло уже несколько лет, а за вами так и тянется шлейф истории, случившейся там. Сегодня, как вы оцениваете итог этого конкурса?
— Я вспоминаю эти конкурсы не с обидой, не с разочарованием, а с глубокой благодарностью. Мне кажется, именно там меня услышали, оценили... Пусть даже и необычным специальным призом. Но это было особенное чувство. Но и я сам невероятно старался тогда. И спасибо этому конкурсу и тем, кто меня поддержал.
— Тогда, на конкурсе, тоже звучала 3-я соната Шопена, но совсем в другой трактовке...
— Трактовка — это то, что со мной происходит. Я же не просто играю музыку — я рассказываю о себе. Что со мной случилось, что я чувствую, о чем думаю и мечтаю... Я меняюсь — меняется трактовка.
— Вы категорически отказываетесь от менеджера для организации своей концертной деятельности?
— У меня есть агентство, с которым я сотрудничаю, но оно в Японии. Японцы почему-то очень заинтересовались мной и очень полюбили, еще с 2007 года. Я много раз приезжал в Японию, меня показывали по японским телеканалам. Сейчас они организуют мои гастроли в Америку, где в Сиэтле я буду играть 1-й концерт Чайковского. А так, я предпочитаю сам организовывать свои поездки: сам выбираю билеты, рейсы, договариваюсь о приеме.
— В последнее время у вас много поездок, концертов в других странах. Где слушатель вам кажется самым интересным?
— Может, покажется странным, но я был поражен слушателями в ЮАР, когда выступал там. Они ловят каждый звук, для них каждый концерт — это очень важное событие, и они невероятно сосредоточенны на музыке... Весной я поеду туда, меня просили включить в программу концерта Скрябина.
— Для вас существует понятие «новации» в музыке?
— Я совсем не исполняю авангардную музыку. Но классика для меня, особенно романтическая музыка, — это, если можно так сказать, «неустаревация». Мне интереснее сделать новой и современной классику. Могу что-то изменить в традиции исполнения, чтобы сделать свежим и интересным классический образ.
