70-летие Михаила Шемякина отмечают в Петербурге не слишком широко, но зато творчески полноценно: Михаил Михайлович открывает собственную выставку в Мраморном, очередной проект в своем фонде, проводит творческий вечер в Большом зале Филармонии. О том, что радует, что печалит сегодня художника, Vashdosug.ru узнал накануне юбилейных событий.
— Михаил Михайлович, среди петербургских событий вашего юбилея какое вы бы выделили как главное?
— Думаю, что для меня особенно важна выставка в Русском музее. Над проектом «Тротуары Парижа» я работаю уже 12 лет. А вообще-то идея работы с мусором возникла очень давно, чуть ли не 30 лет тому назад. Я жил в Америке, в районе нью-йоркского Сохо — самом бедном и очень небезопасном. Зато в районе этих бывших заброшенных фабрик мы — я, Эрнст Неизвестный, Лева Збарский — снимали задешево мастерские.
Район этот был старым, там ничего не строили и не реставрировали. Разве что иногда вдруг начинали что-то красить. Но мы понимали: через некоторое время все изменится, покрасят, перестроят... И вот мы выходили на эти заброшенные фабрики, брали фотоаппарат и треногу, я очерчивал карандашом куски облупленных труб, залитые краской тротуары, заляпанный грязный пол. И мы снимали это... Тогда я понял, какая красота, какие миры скрыты за этой облупленной краской, в этих подтеках. Природа постепенно преображает то, что бросает человек.
Вот смотрите: кто-то бросил бумажку, ребенок кинул на нее фантик, она склеилась, потом взрослый прошелся по ней сапогом, ветер сдвинул ее сначала влево, потом вправо... Смотрите теперь на нее: тут-то и появляется образ — это может быть танцовщица с кастаньетами, старик, пара влюбленных. В природе есть особая способность давать жизненную силу любому моменту. Но я же не снимаю каждую бумажку, я, извините, вижу, где собака оставила лужу бездарно, а где это настоящая картина.
— И художник с мировым именем 12 лет собирает мусор на тротуарах?
— Представьте себе, почти каждое утро, до того как дворники выходят на те же парижские тротуары, я прохожу по Парижу и фотографирую мусор, следы, оставленные собаками, подтеки на тротуаре, бумажки, фантики. На основе этих фотографий я делаю рисунки, а потом все это превращается совсем в другие, очень сложные сюжеты. Так, среди рисунков есть целая серия работ, посвященных юности моего отца, который с девяти лет был в кавалерии, в 13 лет был награжден Орденом Красного Знамени. А совсем мальчонкой воровал на Хитровском рынке и даже знал Гиляровского!
Есть в «Тротуарах Парижа» и серия работ о ленинградской блокаде, есть «Танцы смерти» по мотивам рисунков Гольбейна, есть серия «Закулисье»... А техника, в которой я работаю, пока абсолютно уникальная. Из мусора можно сделать серьезные вещи, но только тогда, когда они базируются на законах живописи, форме и гармонии. Это не просто мода — это искусство, цель которого — создать красоту.
— Но сегодня некоторые художники тоже работают с мусором. Только вот искусства не получается...
— Можно было бы даже мою идею назвать модной, в духе такого направления в искусстве, как «бедное искусство» (povery art). Сейчас модно не использовать дорогих материалов, а брать «отходы» человеческой жизнедеятельности: сделать, к примеру, скульптуру из ящиков из-под пива. Я недавно был в одной из галерей, где торговали ящиками: один был покрашен серебряной краской, в другом валялись бумажки. И на вопросы моей супруги, сколько стоит сие «произведение искусства», хозяин галереи объяснял, что перед нами творение серьезного художника, зарекомендовавшего себя в искусстве, поэтому стоит такой ящик 15 тысяч евро! А я все это фиксировал, потому что давно и серьезно занимаюсь не только творчеством, но еще и исследованием того, что такое искусство и какова психология человека, создающего искусство.
Я аналитик, и у меня есть не только работы, касающиеся, например, форм в искусстве – шара, куба, но и такие исследования, как «Моча в искусстве» или «Кал в искусстве». Тоже, кстати, неожиданно оказался в «русле моды». Даже не предполагал…
— Неужели это того стоит?
На Руси говорят: «Дерьма не стоит». А современное искусство доказывает, что стоит. Причем тысячи и сотни тысяч долларов стоит. Торгуют и задорого. А я наблюдаю и анализирую… Когда-то Достоевский сказал, что красота спасет мир. А Федор Бондарчук не так давно поглумился над этими словами в известном фильме «Даун-хаус». И правда, сегодняшнее искусство часто не мир спасает, а служит дьяволу, несет уродство и пошлось, похабщину. Кто-то мочится в галерее, кто-то прыгает голым по улице — это называют «художественная акция». Какое же тут искусство!
— А каким вам представляется состояние современного искусства в России?
— Трудно говорить сегодня о современном искусстве в России, потому что, в первую очередь, разрушается академическая школа, на которой вырастало настоящее российское искусство. Потеря профессионализма для нас — это потеря всего. Дальше остается лишь подражать... Кому — Америке? Англии? На последнем нью-йоркском аукционе четыре пылесоса авангардиста Джефри Кунца были выставлены за 15 млн долларов! Хочу узнать, за сколько же они ушли... Такая мода — такой рынок. Рынок современного искусства превращается в отделение Уолл-стрит, это биржа, где ценность акций то растет, то падает. Но акции — это просто бумага!
— Сегодня в Петербурге появилась еще одна площадка для современного искусства — Гланый Штаб Эрмитажа. Но вы пока представляете свои работы в Мраморном дворце Русского музея. А предложений от Эрмитажа об организации вашей юбилейной выставки не поступало?
— Ни одного предложения от Эрмитажа для меня не было. На единственной моей выставке, которая была в Эрмитаже, в свое время настоял Анатолий Собчак. Но я никогда не забуду, как Михаил Пиотровский буквально извинялся за то, что работы «бывшего сотрудника Эрмитажа» представлены в этом музее. Наверное, я не так авангарден, как братья Чапмены, не так эпатажен, как Кабаков или Пригов. Я не в почете у Эрмитажа... При всем моем уважении к Михаилу Пиотровскому, у него ко мне нет, вероятно, уважения. Что же поделаешь — переживем!
— Нынешняя выставка в вашем фонда посвящена детям. Это тоже исследование?
— Да, тема, конечно, более важная, чем то, что волнует большинство художников. Я представил на этой выставке («Дети в искусстве» прим. ред.) художников известных и тех, которых мало кто знает сегодня. Это современный взгляд на ребенка. Но, знаете, такой непростой взгляд, что некоторые картины от детей-зрителей придется скрывать. Поскольку сегодня есть возрастной ценз – будем закрывать некоторые работы, слишком откровенные и даже жестокие для детских глаз.
Какое время – таков и взгляд художника на мир. В Эрмитаже ведь показывали братьев Чапменов – скандально, шумно, жестко. У нас тоже выставка непростая и жесткая. И эта тема «Дети в искусстве» тоже аналитическая, исследовательская. Времена меняются.
— По времени своей молодости не ностальгируете?
— Я работаю с очень хорошим искусствоведом, Любой Гуревич. Она сделала замечательные книги, одна из них о круге Арефьева, с которым я дружил. А теперь мы готовим к изданию книгу «Круг Шемякина», где я представлю тех художников, которые сегодня забыты, а когда-то мы шли вместе. Надеюсь, что это будет интересно. Когда мы работали в те годы, мы не думали, что наше искусство будет оценено, будет продаваться и даже просто выставляться. Мы просто не могли жить без этого. Я писал картины, занимался графикой, иллюстрировал Достоевского и Гофмана, прекрасно сознавая, что меня не напечатают, не выставят, не издадут. Сейчас эти работы попадают и в книги, и на выставки, и в альбомы. А тогда... И все равно мы работали. По такому чувству стоит ностальгировать.
— А сегодня кого из современных писателей вы хотели бы иллюстрировать?
— Я издавал за границей со своими иллюстрациями Хармса, Введенского, Мамлеева, Лимонова. Сегодня мне нравятся некоторые вещи Виктора Пелевина — он очень изобретателен, очень талантлив. Если бы выпала такая возможность — я бы с удовольствием иллюстрировал его рассказы или романы. А вот Владимира Сорокина я бы не стал иллюстрировать. Мне такой эпатаж неинтересен, он просто талантливый зубоскал. Слишком много гадкого. Хотя его последняя книга — кажется, «Метель», очень неплоха.
— Что-то приятное все-таки есть в юбилее?
— Я никогда не отмечаю широко дни рождения. Это повод собраться маленьким кругом близких людей. Вот в этот раз дочь приезжала, Слава Полунин был, Анатолий Адасинский...
— С Вячеславом Полуниным вы еще не планирует совместные проекты на площадке Цирка на Фонтанке?
Мы обсуждаем проект перенесения Венецианского карнавала на берега Невы, на площадке Цирка на Фонтанке, и представление Петербурга в Венеции на карнавале. Многое уже сделано — я делал в Венеции Великое посольство. Теперь можно эпизоды венецианского карнавала привезти сюда... Но у нас, в России, так трудно проходят культурные проекты! Сколько уже лет моему проекту памятника Гофману в Калининграде, бывшем Кенигсберге, где он родился. И даже Путин когда-то брал его под свой патронат. А его подчиненные так и не могут найти денег, так и не могут решить эту проблему. А как это было бы важно!
— Вы снова вернулись в родной Петербург — изменения радуют или огорчают?
— Грустно смотреть на то, как меняется город. Мой собственный памятник «Архитекторам-градостраителям» распилили... Сколько зданий в этом городе погибло. Петербург разрушается — и это моя личная боль. Люди, которые калечат этот город, забывают, что он принадлежит не им, не нам, а целому миру. А эта банда необразованных хамов может творить с городом всё что угодно... Ущерб, нанесенный городу, часто можно сравнить с фашистской оккупацией.
