На Международном театральном фестивале ЛОФТ, который весной проходил в Петербурге и Ленинградской области, состоялась встреча с легендарным режиссером Камой Мироновичем Гинкасом. Он привез на фестиваль спектакль по пьесе Э.-Э. Шмитта «Вариации тайны», а накануне спектакля встретился с журналистами и участниками фестиваля. Атмосфера была доброжелательная и творческая, но началось все не с самого удобного вопроса. Что скажет маститый режиссер на то, что еще пять лет назад в театрах юного зрителя сложно было найти спектакли с живым дыханием, а сейчас ситуация изменилась, благодаря молодым режиссерам? В содружестве с журналом «Петербургский театрал» редакция «Вашего досуга» публикует интервью Камы Гинкаса.
МЕРТВЫЙ ТЕАТР
Спасибо. Наш театр был мертв все сорок лет, пока мы с Генриеттой Наумовной Яновской им руководим. Я помогаю ей в этом. Она поставила мертвый спектакль «Собачье сердце», который объездил весь мир. Я поставил «Записки из подполья», который объездил Америку и разные другие страны. Этот мертвый спектакль мы вывозили в Авиньон, на Битеф и другие фестивали. И по России до Сахалина, причем неоднократно. В Корее мы гастролировали с ним, в Бразилии, в Колумбии мы показывали с большим успехом этот мертвый театр. Мы были пятидесятилетние, а потом пятидесятипятилетние, а через двадцать дней мне исполнится 78 лет. Я еще молодой режиссер.
Молодые – такие же поганые, как и мы – старые. Есть живые, а есть мертвые. Это абсолютно неверное деление. Есть старые, которые никогда не были молодыми, а есть молодые, которые никогда не были молоды, а были стариками с самого рождения.
Что касается меня, еще пока 77-летнего, несмотря на свою больную ногу и прочие полагающиеся моему возрасту вещи, я агрессивен, быстр. Прошлым летом я выпустил оперу «Макбет». Там есть построенная С. Бархиным скала. И с нее летают профессиональные акробаты. Но так нас учил Георгий Александрович Товстоногов: если кто-то должен что-то сделать на сцене техническое, то сначала это должен проверить режиссер. И вот в 77 лет я лечу с одиннадцатиметровой высоты. Ничего, приземляюсь на больную ногу, черт знает как.
ЧТО УДИВЛЯЕТ КАМУ ГИНКАСА
Жена меня убьет, но два года назад я понял, что люблю свою внучку. Ей тридцать лет. Что меня удивляет? Что я еще обращаю внимание на красивых девушек. Меня удивляет способность смотреть спектакли других режиссеров. Когда ты молодой, с удовольствием смотришь, учишься, воруешь, приспосабливаешь к себе, но когда уже нашел свою дорогу, очень трудно смотреть чужие спектакли – это профессиональное заболевание. Тем не менее, я досматриваю некоторые спектакли до конца, некоторые мне даже нравятся и некоторыми я даже восторгаюсь. В силу своей профессии и воспитанности я никогда не ухожу со спектаклей. Я бы убил того режиссера, который ушел бы с моего спектакля. Зритель – другое дело, он купил билет, он свободен. Профессионал должен знать, что это значит. Он пришел и его дело вытерпеть, даже если это нестерпимо, даже если у него аллергия. Из того, что меня восхищало и потрясало – гениальный спектакль Кастелуччи «Юлий Цезарь». Это фантастически! Если бы я был молодым, то я, наверное, делал бы что-нибудь подобное. Что-то из того, что делает он, в моих спектаклях есть, но очень аккуратно и несмело. А он это делает очень смело, потрясающе и осмысленно, ярко! Из нашего я с удовольствием посмотрел «Юбилей ювелира». Делал его Богомолов с Наташей Теняковой, Олегом Табаковым. Очень хороший, чистый по режиссуре и актерскому делу спектакль. Сливочное масло – нет никаких маргаринных добавок, ненужных жиров. Еще есть спектакль, который я с удовольствием смотрю, учусь непрерывно – это «С любимыми не расставайтесь» Г. Н. Яновской, она моя родственница, но тем не менее мы друг к другу достаточно придирчивы, а иногда бываем жестоки, особенно по молодости были, сейчас немножечко помягче. Поражаюсь, как она умеет ткать из всего новое существо, которое пульсирует.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
«Передо мной человек сто, которые задают самые разнообразные интересные вопросы, на которые весело отвечать, несмотря на усталость, поэтому говорить не могу и никакой перспективы встречи у нас с тобой нету, но, если получится, я позвоню тебе через полчаса». Вот, видите, не только я интересуюсь девушками, девушки тоже интересуются мной.
РЕЖИССЕР И АКТЕР
Всякий режиссер должен как минимум увлечься артистом, а лучше влюбиться по уши. Не имеет значения мужчина это или женщина. Обязательно! Как влюбленный, он видит все в нем качества нужные для роли: «Вот он – Великий инквизитор!» Я вижу, слышу его, я знаю, как он будет жить в этой роли со мною, с Достоевским, в тех декорациях, которые мы с Бархиным придумали. Я уже заранее его обожаю и люблю. При том, что еще вчера, к примеру, я мог не думать про Инквизитора. Он ходил по театру, и я к нему был безразличен. Или во всяком случае не был влюблен. Бывает, конечно, что ошибаешься. Как и в любви. Э, парень, никто тебя не заставлял влюбляться в эту девушку. А ты влюбился, у тебя есть глаза? Не было, я влюблен был. А получилось так, что ты ошибся. В таком случае не артист виноват, а ты – и твое дело профессионально закрыть его, не дать возможность увидеть зрителю, что он вообще-то беспомощен в этой роли. Снять с роли? Это тоже самое, что повеситься, потому что ты – виноват. Это ленинградская школа Товстоногова.
Для меня режиссер – всегда мужчина вне зависимости от пола человека. А артист – всегда женщина. Потому что мужчина предлагает, мужчина активен, обещает что-то и охмуряет, сулит, что впереди будет какой-то грандиозный процесс: в результате этого процесса, который я тебе обещаю, у нас будет потрясающий ребенок в виде спектакля. Ты видишь мои горящие глаза? Сколько обманов. Сколько мы дурили этих женщин. Ну не дурили, мы сами верили.
НОВАЯ КНИГА ГИНКАСА И ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР
Я не умею писать книги. Я иногда весело, а иногда агрессивно и зло рассказываю всякое, общаюсь с людьми. Джоном Фридманом сделана книга для Соединенных Штатов Америки, она вышла лет пятнадцать назад и называется Provoking theatre: Kama Ginkas Directs. Ее хотели перевести на болгарский язык, но перевели почему-то на румынский. Десять с лишним лет назад появилась идея, чтобы Генриетта Наумовна написала книгу. Она потрясающе пишет, рассказывает. Она замечательный, контактный человек, даже когда она беспросветно уставшая. Но она отказалась. Но издатели снова пристали к нам, и мы вдвоем сделали книжку «Что это было». Книжка, записанная покойной Наташей Казьминой, потрясающим человеком, потрясающим театроведом. Сегодня такие не нужны в силу того, что театроведческие таланты и театроведческое искусство в общем не нужно, потому что нужна журналистика. Раньше в газетах печатали театроведческие статьи, а сейчас нет. Наташа была с нами все время: на даче, после репетиции, во время собраний труппы, просто так дома, – задавала нам вопросы, а мы – хором, ругаясь, надсмехаясь, потешаясь и издеваясь друг над другом, отвечали на них. И хотя мы с Генриеттой Наумовной живем больше пятидесяти пяти лет вместе, совпало очень мало ответов. Так вот вышла эта книжка. И тут ко мне пристали разные издатели: «У вас нет ничего другого? Давайте издадим». Я сказал: «Знаете у меня дома лежит и пылится кипа интервью, которые я давал за всю свою жизнь». С того момента, как я оказался в Москве, а оказался я там к сорока годам, у меня все время берут интервью, до этого я был ленинградский никто и никому не приходило в голову задавать мне вопросы. А москвичи в отличие от ленинградцев очень любят открывать новое: «Мы поднимем! – Нет, мы поднимем! – Нет, мы! Мы его нашли!» А потом: «Мы нашли, мы и закопаем».
Я посмотрел эти интервью, и вдруг у меня возникло странное ощущение, что вот этот тип, Кама Гинкас, не меняется. Он настаивает на чем-то, доказывает что-то свое, ему не дают работать, а он тем не менее считает, что надо так, а не как делают хорошо работающие другие. Мне показалось интересным, как приблизительно с 1982 года до последнего времени он взрослеет, становится более воспитанным, более мягким, не сразу накидывается на первого попавшегося доброго человека, но не меняется – все то же самое. Интересно, что это «то же самое» развивается, обретает новые смыслы, новое содержание. Я увидел в этом определенную драматургию.
В новой книге «Как это было» мы делимся с интервьюерами нашими профессиональными вопросами. Мы же прОклятые – режиссеры – ничего кроме режиссуры нас не интересует. О чем бы мы ни говорили, мы находим в этом профессиональные проблемы. В режиссуру входит все, не только работа с артистом, работа с художником, с музыкой, с пространством, со зрителями, но это работа с собою, с руководством театра, с министерством культуры, с управлением культуры, с историей, которая вдруг начинает двигаться в ту сторону, что не интересует тебя. Или наоборот вдруг накидывается на то, что интересует тебя. Я давно мечтал ставить «Нелепую поэмку» по новелле о Великом Инквизиторе из «Братьев Карамазовых». В ней Великий Инквизитор узнает, что появился в Испании Христос. Великий Инквизитор велит его арестовать и сжечь. Но перед тем, как сжечь, приходит к нему поговорить. Выясняется, что Великому Инквизитору, который веровал в Христа всю жизнь, Христос мешает. Но чем? Тем, что дает свободу человеку. Ведь, что такое вера? Для нее не нужны доказательства. Как хочешь, так и отнесись к Христу, к чудесам, которые он делает, к тому, что обещает, что проповедает. Нет закона – как верить. Ты даешь свободу людям, потому что ты относишься к ним, как к богам, как к себе. А они не боги! Несчастные эти люди, они не знают, что делать с этой свободой. А я беру на себя их грехи, я знаю, что им надо делать, я им помогаю. Ты, Иисус, пришел мешать мне, поэтому я тебя сожгу. Какая страшная, парадоксальная мысль, высказанная Достоевским, истово верующим человеком! Это в сущности история про то, как люди не хотят свободу, а готовы отдать ее кому угодно – Великому Инквизитору. Десять лет назад время совпало: бывает, что время вдруг отзывается на то, что делаешь.
