«Жар» – завершающая часть трилогии. Здесь впервые появляется драматургическая авторская основа – невоплощенный киносценарий Татьяны Москвиной. Режиссер пришел от Хвостенко через рок-клуб к откровенной современности, тем не менее, исключительно петербургской: «Петербург. Июнь. Жара». Персонажи так же меланжированы, как и в предыдущих историях, но вызывают уже острые, наиболее ассоциации, не только с окружающим миром, но и с историей человечества в целом. Чего стоит один только «чрезвычайный» Иван Космонавтов (Александр Безруков), это черт в человеческом обличье, искуситель, подленький, мерзенький, коварный, юркий. Где все – там и он, так было всегда и будет во веки веков. Но вот современная черточка – он писатель-фантаст из Швейцарии, пишущий о России, естественно, но оттуда. Адвокат Иеремия Браун (Вячеслав Захаров), обрусевший англичанин ста десяти лет, до боли принципиальный, ставящий весь мир к стенке на расстрел, зачеркнувший мысль о смерти и потому – живущий. А имя библейское: Иеремия – второй из четырех великих пророков Ветхого Завета.
Его внук – революционер Федор (Савва Горлачев), вписавшийся в партию эсеров из глубоко идеологических убеждений, честный, искренний, сумасшедший. Он повторяет сцену из «Идиота» Достоевского, как Настасья Филипповна, вышвыривает пачку денег в окно. Деньги, преподнесенные его матерью (Ирина Лебедева), в прошлом проституткой, вышедшей замуж за иностранца и скинувшей сына сестре. Федор влюблен в «девушку с холодным сердцем» Леру (Мария Иванова), красивую и нищую, не способную пережить эту ситуацию.
В этой же истории фигурирует антипод Феди – Максим (Сергей Колос), паренек из «золотой молодежи», не обремененный мыслями о финансовом достатке. Еще недавно он был с Лерой, теперь она беременна, а Максим решил жениться, потому что у родителей невесты хороший дом в Озерках. Честная «девушка с горячим сердцем» Варя (Ася Ширшина), молодая журналистка, влюбившаяся в Федора за «образ демонической красоты». Есть параллельная линия – семья одного из эсеров, посаженного в тюрьму на несколько лет за несанкционированный митинг. Его мать (Любовь Завадская) спивается и становится абсолютно не толерантной, она прогоняет из дома новую подругу младшего сына Юры (Игорь Сергеев), каршарку Эльвиру (Полина Воронова): «В этом городе будет когда-нибудь резервация для русских?»
Спектакль рассчитан на большую сцену, сценография лаконична, как и в предыдущих двух постановках (хотя в первых двух частях «триптиха» сцена была и вовсе пуста: за исключением столов и шкафа) – обыкновенные строительные леса и бочки, – в этом городе так будет всегда. Из пустоты возникают каналы и набережные, заплеванные и замусоренные, в июньском мареве. Здесь ломаются и искажаются человеческие судьбы. «Россия – страна молодых и сумасшедших», – констатирует Иван Космонавтов, а Петербург в этом случае – апофеоз сумасшествия.
Целый пласт проблем, и никто не станет отрицать, что все они действительно присутствуют так или иначе в нашей жизни. Но, будь ты хоть кем, жителем мифической долины Каршаре, петербуржцем, гостем города, все мы делимся на людей и нелюдей, на хороших и плохих – банально, но вечно. Есть моральные и аморальные, «из натуральных материалов» или наоборот – опять же именно это и провозглашает Иван Космонавтов, прощаясь с персонажами. Почему же бэкграунд у этой запутанной истории именно Петербург? Как ни странно, ответ на этот вопрос прост – «потому!» В этом городе еще остались какие-то признаки человечности, здесь не кричат как в Москве: «Понаехали!», здесь переклички с Достоевским наиболее многозначны, ну и, конечно, только здесь можно насобирать огромное количество проржавевшей мелочи на дне канала и в который раз украсть несчастного Чижика-пыжика.
Жанр спектакля – флешмоб. Повод для спора с режиссером. «Флешмоб» расшифровывается как «мгновенная толпа», то есть как раз любой внезапный митинг, например, флешмоб и есть. В спектакле присутствует попытка осуществить нечто подобное в начале: Максим вскакивает со зрительского места из зала и идет на сцену, чтобы увести «Федоса» в пивную, но и это не флешмоб. В финале Иван Космонавтов призывает зрителей разойтись, поскольку «митинг не санкционирован», то есть нас призывают поверить, что вся постановка и есть стилизованный флешмоб. Собрались – отыграли, разбежались. Ну почему бы и не поверить в эту модель? Мы же все-таки в театре, значит, хотим, чтобы нас немножко обманули. Игры, в которые играют люди, люди, которые играют в игры.
Феерия в конце трехчасового спектакля. Актеры на выдохе поют композицию группы «Крупский Сотоварищи»: «Я остаюсь! Там, где мне хочется быть! И пусть я немного боюсь, но я, я остаюсь! Я остаюсь, чтобы жить!» И как-то само собой приходит осознание, что, несмотря на все недостатки, на мытарства и печали, Петербург был и остается для каждого его жителя местом силы: и не уехать никуда, а если есть желание, значит ты и не от города сего.
Стоит, однако, пристально присмотреться к литературной основе «Жара», ведь раньше Роман Смирнов пренебрегал вербальной драматургией. Киноповесть Татьяны Москвиной «Конечно, Достоевский!» – нескромная и неточная попытка стилизовать собственное мироощущение и язвительную неудовлетворенность окружающей действительностью под героев Достоевского. Верно, фамилия автора «Преступления и наказания», «Белых ночей» и «Бедных людей» неизменно связана с образом Петербурга, и его персонажи «живее всех живых». Один из самых разнообразных писателей в истории русской литературы, его произведения полифоничны, и герои отнюдь не сводятся к маскам и типажам из текста Москвиной. Возможно, это была попытка пройти сквозь века, выявить нить «достоевщины», «скрестив» его Родиона, Макара Девушкина, Рогожина и князя Мышкина с нашими современниками, выявить именно типажность, тем не менее, этот опыт провален.
Слишком гротескно и нарочито здесь каждый несет свое знамя, не только Саша Гейнрихс (Игорь Милетский) в этой конструкции «человек об одной идее», которого так мечтал встретить Иван Космонавтов, но и любой другой, кого ни возьми. Леру одолевает мучительная жажда испортить жизнь Максиму и, похоже, ее ждет будущее невероятно пошлой, развязной Гули (Анна Екатерининская) (кстати, в спектакле на эпизоды с участием этой героини просто невозможно смотреть, настолько они преувеличенно вульгарны), Максим просто туповатый представитель нуворишей, Федор – гордый революционер, чей бунт смеху подобен. Он никогда не сможет ничего изменить, хоть вышвыривай пачки евро в окно – хоть нет, о жизни Федя знает только из книг, его ведут идеалистические представления и юношеский максимализм.
Материал отработан в осовремененной лубочной манере: эдакая нравоучительная философская притча с открытым финалом – то ли можно что-то изменить, то ли все попытки тщетны, остается только с невероятным пафосом обвинять весь мир. Только автор забыл, что и его герои – часть этого мира, – так стоит ли кричать в пустоту? Как бы актеры не стремились выложиться на сцене, сколько бы не получали удовольствия от присутствия на ней (а воодушевление команды Смирнова все-таки очевидно), тем не менее, «оживить» затуманенный поток сознания автора текстовой основы им не удается. Слишком о многом и слишком плакатно-топорно хотела сказать Татьяна Москвина. Она всегда была и остается публицистом, но текст для театра не позволяет такой яростной «в лоб» констатации очевидных фактов и истин – распадается внутренняя драматургия.
Образ города – лейтмотив трилогии по-разному проходит сквозь каждую из ее частей. В «Квартирнике» – тонкий поэтический мир грустного, но саркастичного Алексея Хвостенко, рождающий ощущение трагедии происходившего и происходящего, основанный на невероятной ностальгии по ушедшему миру. «Тень города» – микшированный ассоциативный набор из разновременной действительности, связавший воедино Достоевского, Хармса, рок-клуб и патетически оканчивающийся видеопроекцией видов города под грозный музыкальный мотив и стихотворение Зинаиды Гиппиус в исполнении Любовь Завадской. Стихотворение это проникнуто чуть ли не ненавистью к Петербургу, но и обреченным пониманием вечной с ним связи: «Проклятый город, Божий враг, и червь болотный, червь упорный изъест твой каменный костяк».
«Жар» – попытка воссоздать в сценическом пространстве образ современного города, созданный в основном из собирательных типажей местных жителей. Проба, заведомо обреченная на провал, поскольку понятие «петербуржец» сегодня утекает, как песок сквозь пальцы. А герои Москвиной – психологические модели, не привязанные вовсе к конкретному месту: географическому или метафизическому – неважно. Просто связь с Петербургом в этом произведении, драматургическом и сценическом, оправдана только привязкой к творчеству Достоевского, весьма сомнительной.
Три театральные композиции, объединенные желанием создать портрет любимого города во всех нюансах, в отражениях разных времен и разных людей, живущих здесь с утвержденной надеждой на лучшее. Конечно, эту трилогию никто «со стороны» не воспримет, но человека петербургского каждое слово нет-нет, да и проймет, зацепит за живое, не оставит равнодушным. Можно по-разному, что естественно, относиться к режиссуре Романа Смирнова, к творчеству актеров Театра на Литейном, но отдать должное попытке подарить со сцены атмосферу этой непонятной громадины, этого «священного чудовища» все-таки стоит.
