«Лир. Комедия» в «Приюте комедианта» – громкая и скандальная премьера от московского режиссера Константина Богомолова.
Название спектакля говорит само за себя: «Король Лир» Шекспира будет жанрово переиначен. О том, какими средствами это будет сделано, предупреждает режиссерский текст в программке. Богомолов снимает традиционный для трактовки шекспировской пьесы мотив самоочищения и пресечения зла силою, хотя иногда и вспоминает о нем с постмодернистской грустью. Его сценический мир — мир после катастрофы, конца света, где «живые и мертвые в шесть часов вечера после Войны собираются за столом...». Это комедия грустная, черная комедия, комедия абсурда, почти трагикомедия.
Перенесение действия в 1940-1945 годы (привычный уже для режиссуры прием осовременивания материала) не просто формальный ход. Он дает интересные, подчас неожиданные аллегории, рождает ключевые для создателей спектакля смысловые пласты. В этом эстетическом, временном, стилистическом винегрете и Ницше, и Сартр, и книга Апокалипсиса Иоанна Богослова, стихи Целлана и Маршака, музыка Лигетти и мелодии советских композиторов. Вот уж воистину распалась связь времен.
С материалом Богомолов играет с упоением (бывает заигрывается): начиная с места действия — Москва, Ленинград, Берлин, и заканчивая героями — шекспировское имя сохранено только у Лира. Персонажи осмысляются не с позиций психологизма, так любимых в нашем театре, их природа чисто игровая. Приправленные ироничным остранением, актерские работы строятся на отношениях роли-маски и придуманной для нее истории.
Эта история, а вернее даже легенда, у каждого своя, и она напрямую связана с именем. Перед зрителем предстают Георгий Максимилианович Альбани, Корделия Лировна Лир, Эдгар Самуилович Глостер (законный сын Глостера, еврей), Г-н Заратустра (посол Европы в нашей стране) и далее в том де духе. Имя формирует роль, ставит ее в неожиданный контекст.
Так Самуил Яковлевич Глостер — шекспировский Глостер, плюс советский писатель - еврей Самуил Маршак, плюс актриса Ирина Саликова. Кстати, мужские роли исполняют женщины, а женские мужчина (что заостряет внимание на извращенности структуры этого мира, его порочности и абсурдности). Актеры то и дело выходят из действия, выполняя роли рассказчика, чтеца, декламатора. Вот и получается сложный многосмысловой ряд — на сцене актриса Татьяна Бондарева, которая играет мужчину, который по Шекспиру посол Европы в нашей стране, который еще и Заратустра по режиссеру, который иногда играет Заратустру, созданного Ницше.
На актеров Богомолов делает серьезную ставку. Кроме сложной ролевой структуры, он намеренно использует такие разные актерские фактуры в рамках одного спектакля: Роза Хайруллина (Лир), Дарья Мороз (Корнуэлл), Татьяна Бондарева (Заратустра), Ульяна Фомичева (Альбани). Ансамбль актерской неоднородности здесь красив и интересен. Он, как узор калейдоскопа, в каждый следующий момент действия обещает обернуться новым рисунком.
Важная категория спектакля — Абсурд. Постоянные переборы и гротески в подаче материала становятся источниками абсурдности сценической ткани спектакля. Абсурдны ситуации, фразы, поступки, мотивации. Может быть, не случайно, спектакль по ощущению напоминает «Короля Убю»?
Помимо Жарри, навязчиво вспоминается Сартр с его «Затворниками Альтоны» – сцену устилают сотни оранжево-красных раков (они же раковые клетки на теле страны и ее короля) – отечественная альтернатива крабам Франца фон Герлаха.
Играющий со всеми пластами одновременно — шекспировская история, советский контекст, библейские мотивы, общегуманистический пафос — спектакль перегружен и сложен для восприятия. Но может именно этого и хотел режиссер. Нельзя назвать постановку точно проработанной по форме, вычищенной, эстетически гармонизированной. Это хаос больного сознания, не умеющего отделить зерна от плевел. Хаос, царящий в прогнившем советском королевстве, в нашей стране, обществе, в наших головах, предающийся по наследству, как генетическая мутация.
В постмодернистском XXI веке великую трагедию Шекспира поставить возможно, пожалуй, только так.
