Небольшой драматический театр под руководством режиссера и педагога играет свои спектакли на Малой сцене Театра-фестиваля «Балтийский дом». В перспективе у труппы, недавно обретшей статус государственного театра, должен появиться свой дом. А пока – VashDosug.ru побеседовал с Львом Эренбургом про очередную премьеру «в гостях» по пьесе Ольги Мухиной «Ю».
— Всегда думала, что ваша методология, ваш стиль, ваша форма тяготеет к эстетике «новой драмы». Хотелось увидеть тексты Василия Сигарева в вашем решении, например. Но спектакль по пьесе Оли Мухиной «Ю» – первый, про который можно сказать: «Поставлен по современной пьесе», хотя текст из далекого уже 1996 года...
— Мне кажется – я могу быть не прав, – что все то, что есть в современной драматургии, хоть новой ее назови, хоть какой, заложено уже давным-давно и в Шекспире, и в Островском. Хотя Сигарев – неплохой драматург. Но всегда получается так, что речь в театре идет о людях, стоящих на земле, но мечтающих рвануть в небо.
— То есть для разговора о современных людях и их стремлениях вам достаточно текстов Шекспира и Островского, Чехова и прочих великих?
— Вполне. Чтобы говорить о нас с вами, их достаточно.
— «Ю» – просто случайность на афише НДТ?
— В каком-то смысле – случайность, а в каком-то – закономерность. Мы с моей подачи начали репетировать пьесу Шекспира «Виндзорские насмешницы». Я ведь еще никогда не ставил Шекспира. Но оказалось, что тема рыцаря сэра Джона Фальстафа не откликается в моих артистах никак. А мне всегда важно, чтобы материал был близок не только мне, но и ребятам. Они стали приносить этюды на темы «Ю». Я увидел в этом шершавом тексте переклички с собственной юностью. И это эмоционально дразнит.
— Спектакль, действие которого вы унесли в 70-е годы прошлого века, получился с автобиографическим оттенком?
— В чем-то – да. Хотя ребята, когда приносили этюды, говорили, конечно же, о своей юности 90-х.
— А что для вас – 70-е годы? Вот для меня это – прекрасное детство в пионерском лагере, первые влюбленности, лыжные походы с друзьями, спектакли любимого ТЮЗа и Малой сцены Театра им. Ленсовета, отсмотренные десятки раз… Правда, Бог миловал – никогда не жила в коммуналке...
— Для меня это история моего потерянного поколения. Мы ведь не «шестидесятники», мы – уже «семидесятники», с атмосферой застоя, заштампованности идеологии, вакуума, когда водка рекой и никакой перспективы. Юность, озаренная только собственной гормональной радостью и радостью общения с друзьями. Дворовые мальчишеские сообщества, с романтическими представлениями о зоне: трудно в это поверить, но мы хотели в это «романтическое» место – зону – попасть. Кому-то это удалось, – не будем о грустном.
— У вас сейчас готовится несколько режиссерских работ «на стороне». Расскажите о них.
— Надеюсь, что в апреле выйдет «Бесприданница» Островского в Московском театре им. Маяковского с Полиной Лазаревой в роли Ларисы Огудаловой.
— Это заказ театра?
— Я никогда еще в своей жизни не делал того, чего не хотел. Заказов не беру. У меня всегда есть список предложений, и театр может выбрать то, что ему близко и нужно в данный момент. Так было несколько лет назад и в МХТ – я предлагал много разного, театр выбрал «Вассу Железнову». А в прошлом году — «Преступление и наказание».
— Знаю, что скоро ваши петербургские фанаты потянутся в Таллин, в Русский драматический театр на премьеру...
— Ну, еще не очень скоро, летом. Это будет «Лев зимой» Голдсмита. Тоже мое предложение. Очень живая пьеса.
— Вы успеваете в театр ходить? На фестивальные показы европейских театров, например?
— Этой осенью ничего не смотрел. Не успел ни на «Балтдом», ни на новый Зимний фестиваль. Набралось очень много работы – и выпуск «Ю», и первокурсники Академии театральной требуют много внимания.
— Устаете?
— Не успеваю.
— Интересуюсь вашими театральными впечатлениями вот с какой целью: сегодня такая многообразная палитра театральных зрелищ предлагается, и каждое представление кричит: «Я – настоящий театр!». И зритель, мне кажется, потерял ориентиры, не может разобраться, что есть Театр, а что – подмена, суррогат, подделка...
— А чего тут понимать? Вопрос риторический. Если чувственно отзывается в душе то, что видишь, – это настоящий театр. Не отзывается – вранье.
— Для вас рассудочный театр, апеллирующий к уму, а не к сердцу, не театр?
— Если работает только голова, и я сижу в зале и думаю лихорадочно: «Что бы это значило?», разгадываю ребусы, – для меня это не театр. Я могу быть не прав. Но я убежден: театр должен попадать в сердце в то мгновение, когда происходит действие спектакля. Это не значит, что зритель, выйдя из театра, не может до чего-то додуматься, что-то проанализировать потом, после спектакля. Но без непосредственного чувственного удовольствия во время спектакля для меня театра нет.
— Ну, тогда театр не умрет никогда, пожалуй...
— Никогда! Театр – дефицитное, уникальное, эксклюзивное времяпрепровождение. Возможность для человека соучаствовать, сопереживать в сиюминутном живом процессе, здесь и сейчас. Эта игра – Театр – будет жить, пока жив человек.
— Да вы романтик!
— С годами все больше и больше чувствую пиетет перед рыцарством в театре. Рыцарством, проявляемым и молодыми, и средними, и старыми. Оно становится все дефицитнее, но оно есть, и когда мои студенты проявляют в зачатках это рыцарство, я наполняюсь гордостью.
