8 и 9 сентября в Михайловском театре покажут сразу три одноактных балета Начо Дуато — «Белую тьму», «Привал кавалерии» и «Класс-концерт». VashDosug.ru порассуждал об эстетической природе этих произведений.
Надо сказать, что решение написать
Несмотря на то что все три балета созданы были хореографом в разное время и для разных трупп: «Без слов» — 1998 года для американского балета, «Прелюдия» —
Один из ранних балетов Начо Дуато — «Без слов» — в самом названии несет идею, ставшую основной для Дуато на два десятилетия. Хореограф ставит бессюжетные спектакли, и для него в танце важен безукоризненно красивый рисунок, тонкое и умное сплетение хореографии и музыки, отточенность техники и ассоциативность зрительского восприятия. Здесь, конечно, можно говорить и об экзистенциальности хореографии (что, пожалуй, более свойственно Иржи Киллиану, влияние которого, несомненно, испытал Начо Дуато), и об «универсальности жизненного цикла», воплощенном в хореографическом подтексте этой работы. Но главное в этом балете, кажется,
Пожалуй, «Прелюдия», ставшая своеобразным подведением итогов «петербургского периода» Дуато (если, конечно, не считать его хореографических экспериментов с балетной классикой), отступает от главной идеи хореографии Дуато. Но с первой авторской постановки Дуато в Михайловском было очевидно, что влияние сюжетного русского балета на художника совершенно иных эстетических принципов слишком сильно. И надо сказать, что испанский хореограф многое терял, изменяя своей природе и покоряясь магии и колдовству русской школы. Усыпляющее колдовство, сродни сюжету «Спящей красавицы» — не случайно, наверное, так захотелось
«Белая тьма» стала неожиданным логическим финалом и в то же время трагическим триумфом (что поделать, словесный оксюморон рождает ответный лексический парадокс) этого балетного вечера. Драма человеческого духа и тела, иллюзорное стремление обрести радость через забвение — это главная тема «Белой тьмы», которая появилась, как нам известно, как реквием, созданный хореографом в память о своей сестре, погибшей от передозировки. Кому как не хореографу знать, сколько ловушек спрятано в человеческом теле и как банальное стремление «расслабиться» пробуждает именно в нашем материальном «Я» агрессию, раздражение, злобную неудовлетворенность. Внутренний сюжет «Белой тьмы» просматривается необыкновенно ясно: героиню терзает одиночество и мучения духа, а попытка удовлетворить душевный голод простой «химией» пробуждает в теле демонов, которые рождают в теле не красоту движения, а лишь физические спазмы. Рисунок танца эстета Начо Дуато в этом балете порой напоминает телесные корчи героев «Капричос» Гойи или патологический ужас безысходности живописи Фрэнсиса Бэкона, о котором Дуато, кстати, и говорил в связи с балетом «Белая тьма». И здесь парадоксально встретился Дуато «бессюжетный» и «сюжетный» — острую социальную проблему он решил не через историю, рассказанную, что называется «в лоб», а через хореографический прием — рисунок танца, изломанный человеческим страданием.
Удивительное чувство, с которым я майским вечером покидала Михайловский театр, это нечастое в последние годы ощущение встречи с настоящим искусством — целостное, завершенное, катарсическое. Я ничего не написала об исполнительском искусстве? Но разве ощущение целостности не говорит о том, насколько адекватно исполнение было замыслу художника. И здесь талант михайловских звезд — Ирины Перрен и Марата Шемиунова — оказался удивительно полноценно востребован.
Собственно воспоминание об этом майском балетном вечере трех одноактных работ Начо Дуато и чувство благодарности этому хореографу и заставило меня удивиться, когда я увидела «Белую тьму» на афише в компании с бодрым «Привалом кавалерии» и
