Ольга Шуршина: «В пять лет я написала оперу»

Бесспорной звездой недавней премьеры театра «Зазеркалье» — оперы Пуччини «Мадам Баттерфляй» — стала Ольга Шуршина. Роль Чио-Чио-сан проявила в молодой певице новые грани таланта, а у зала она срывает неизменные о вации. До этой работы О. Шуршина уже запомнилась зрителю в таких партиях, как Мими («Богема»), Иоланта («Иоланта»), Антония («Сказки Гофмана»), Фьордилиджи («Так поступают все»), Бесс («Порги и Бесс»), Купава («Снегурочка») и др.

— Сколько лет дочке? И почему она появилась в театре прямо к вечернему спектаклю? (Пока мы беседовали с Ольгой, в гримерке ее ждала дочь Катя. — Прим. авт.)

— Совсем скоро Кате исполнится пять. Сегодня мы пойдем с ней на «Итальянку в Алжире».

— Но, кажется, эту оперу Россини назвать детской трудно.

— Катя постоянно ходит в наш театр на самые разные спектакли. «Итальянка в Алжире», строго говоря, не для детей. Но в ней столько юмора, живости, искрометности — и в музыке, и в постановке, что моя дочь явно не будет скучать!

— А некоторые «взрослые» моменты не смущают? Спектакль ведь об испытании любви…

— Ребенок в пять лет, конечно, не поймет многое в сюжете, но музыку услышит. Однако больше всего Кате нравятся репетиции — сам процесс работы над спектаклем. Хотя, думаю, это не тот ребенок, который свяжет
свое будущее с музыкой и пойдет по родительским стопам. Она совсем другая. Она — технарь.

— Как вам удалось к пяти годам так четко понять ее предназначение?

— В этом возрасте уже видно, к чему расположен ребенок. Я вот в четыре года уже выступила на своем первом концерте, играла на рояле. А Катю с двух с половиной лет больше всего занимает естествознание. Это ясно по тому, какие книжки и передачи приковывают ее внимание. Ну, а музыки вокруг нее достаточно. Пусть будет хорошим любителем. Она и рисует много. Сейчас еще на гимнастику пошла и на английский.

— Многогранная личность. И не минуты покоя… А как же мама: оперная примадонна и заботливая мать — совместимо или нет?

— Вполне совместимо! Я бы даже сказала: очень органично. Наша профессия предполагает обмен эмоциональной энергией. Если какое-то время не выходишь на сцену, то очень нужен объект для этого обмена. А ребенок как никто брызжет энергией. Кроме того, родительские заботы так интересны! Это спасительное переключение от профессиональных проблем.

«Так поступают все»

— Вы сказали, что в четыре года уже играли на рояле. Когда же вы начали учиться?

— По-моему, с рождения. Музыка меня окружала постоянно. Мой папа — дирижер-хоровик. Наверное, для него было совершенно естественным, что я с младенчества хорошо интонировала. В три с половиной года начала учиться. А в музыкальной школе даже оперу написала. Мне тогда было пять лет.

— Вундеркинд! А опера была про что?

— Точно не помню. Кажется, про каких-то цыплят. А вот представление этой оперы в огромном зале Кировского завода запомнила на всю жизнь! Это было потрясение. И, конечно, я была уверена, что буду пианисткой. Но, видимо, музыкой меня все-таки сильно перегрузили. Вдруг остался только тяжкий труд и никакого наслаждения от процесса. К концу музыкальной школы что-то во мне сломалось. Но с музыкой я не рассталась. Мама отвела меня во Дворец пионеров. Там я пела в хоре, стала солисткой. Было много занятий, поездки, записи. Уже там поняла, что такое соблюдение вокального режима. Потом — училище имени Римского-Корсакова. А на третьем курсе повезло: попала в закулисье Мариинки! Потом был хор этого театра. И через полгода я прослушалась в Академию молодых оперных певцов, где пробыла следующие семь лет. Там я по-настоящему выросла.

— В вашем репертуаре такие полярные партии, как Мими, Чио-Чио-сан, и вдруг Бесс из «Порги и Бесс» Гершвина. Вас и то, и другое привлекает?

— Гершвин! «Порги и Бесс»! По этой музыке я с ума сходила с самого детства. Но когда наш худрук Александр Васильевич Петров назначил меня на роль Бесс, у меня началась паника: где я и где Бесс? Совсем не мое!

Я даже умоляла меня освободить. Боялась, что опозорюсь. И еще танцы! Это, конечно, была работа на преодоление, на слом. А потом втянулась и не представляю теперь, как я могла жить без этой роли!

— Вы сказали, что выход на сцену — это своеобразный обмен энергией с публикой. И с партнерами?

— С публикой больше. Во время спектакля зал не замечаешь. Зал — темная бездна. Космос. Ты с партнером взаимодействуешь, он подпитывает тебя. А потом уже — зал.

— Бывает так, что после спектакля артист окрылен, хотя, может быть, перед этим умирал. Или, наоборот, зал выматывает?

— Да, залы разные. В «Зазеркалье», например, какая-то своя публика, своя атмосфера, очень хорошая. Здесь буквально получаешь энергию и здоровье. А есть залы, которые действуют негативно. После них вообще неделю приходишь в себя.

— Кстати, про зазеркальскую публику. Вы так любезно согласились принять участие в эксперименте, который назывался «Классная премьера!». Мне кажется, не каждый на это способен.

— Идея была в том, чтобы подготовить старшеклассников к премьере «Мадам Баттерфляй». Меня это настолько удивило, что я с радостью кинулась в этот эксперимент. 8-9-й классы — это же такой сложный возраст! Но эти дети по-настоящему готовились к премьере. Честно скажем: «Мадам Баттерфляй» не самое «удобное» произведение для приобщения подростков к оперному театру. А здесь — встречи с постановщиками, с художником…

— С вами…

— Да. И посещение репетиций. Все это не прошло даром. На спектакле они уже были вооружены лучше многих постоянных слушателей «Зазеркалья».

— Считается, что музыка — универсальный язык, с помощью которого можно не только общаться со всем миром, но и достучаться, например, вам — до вашей дочери. Или до тех самых старшеклассников. Это действительно так?

— Безусловно. И, может быть, музыкой воздействуешь именно там, где не можешь это сделать словами.

«Мадам Баттерфляй»

— Многие оперные постановки идут на языке оригинала. Это сложно для вас?

— У меня в «арсенале» итальянский, французский, немецкий… И для общения — английский. Каждое но-вое произведение — это сначала дословный перевод, потом — кропотливая работа над произношением. Я понимаю, что для зрителя было бы проще слушать оперу на родном ему языке. Но лично для меня это становится другой музыкой. Если опера исполняется не на языке оригинала, меняется все: окраска звука, фразировка, дыхание, интонации. Кого-то это не смущает, но я к языку отношусь внимательно и с трепетом.

— Удается достигать в жизни гармонии? Как?

— Я не фанатично, но с большим интересом вникаю в психологию. Для моей профессии это актуально. Мы, в какой-то мере, тоже психологи. Необходимо знать, как, какими средствами донести все, что хочешь, до зрителя.  Знать, как себя восстанавливать, как общаться с ребенком. Я считаю, что человек должен быть душевно и физически здоров. Может быть, это и банально звучит, но для этой всеобщей гармонии надо заниматься спортом.

— А какой спорт ваш?

— Регулярно хожу в фитнес. И… не слезаю с велосипеда. Ребенок — за спиной, в кресле. И — вперед!

— Здорово! А машина?

— Недавно сдала на права — в один день все три экзамена на ура! Меня все хвалили. С машиной дружу. И у меня был прекрасный инструктор. Очень понимающий музыку! На занятиях у нас в машине всегда звучала прекрасная классика.
— И здесь — полная гармония! Пусть в вашей жизни так будет всегда!