Кто-то хорошо сказал, что по тротуарам Петербурга прошли почти все персонажи русской классики. Это не преувеличение. В качестве неоспоримого доказательства «ВД» предлагает… адресную книгу отечественной словесности.
Невский проспект
Как это у Гоголя: «Едва только войдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имея какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле». По Невскому проспекту прохаживались многие герои «Петербургских повестей» писателя, в частности, художник Пискарев, майор Ковалев и даже, как говорили, его знаменитый Нос. Игорный дом, который посещал герой пушкинской «Пиковой дамы» Германн, действительно существовал в доме № 13. А вот дом № 30, где сейчас находится Малый зал филармонии, увековечен в драме М. Лермонтова «Маскарад». Помните?
«Рассеяться б и вам и мне не худо.
Ведь нынче праздники и, верно, маскерад
У Энгельгардта…» — приглашает Арбенин князя Звездича. Василий Васильевич Энгельгардт, которому особняк достался в приданое за женой, перестроил его, желая создать здесь дом увеселений на манер парижского Пале-Рояля, получил разрешение на устройство публичных маскарадов, куда дамы обязательно должны были появляться в масках. Так что завязка лермонтовской драмы происходит именно в этом доме.
«На звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный Евгений…»
Пушкинский герой спасался от наводнения на одном из львов, украшавших крыльцо дома богатого сановника А. Лобанова-Ростовского (Адмиралтейский пр., 12).
Буквально в трех шагах от Невского находился Демутов трактир, куда в поисках своей Дуняши отправился безутешный станционный смотритель Самсон Вырин. Известная во времена Пушкина гостиница находилась на участке между домами № 27 по Большой Конюшенной (ныне Театр эстрады) и № 40 по набережной Мойки. В разное время здесь бывали или останавливались Грибоедов, Жуковский, Пушкин, Чаадаев, Бисмарк, Репин, Шаляпин, в 70-х годах позапрошлого века открылся ресторан «Медведь», ставший одним из самых популярных мест Петербурга.
Кстати: На главную столичную улицу судьба в лице атамана Платова привела и лесковского Левшу: в Аничковом дворце умелец, как был «в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится» предстал перед государем Николаем Павловичем.
Две Морские
Одно время существовал миф, что героиня пушкинской повести жила на Литейном проспекте, в доме № 42. Этот великолепный дом более известен как особняк княгини Зинаиды Ивановны Юсуповой, именно ему посвящены строки поэта Серебряного века Николая Агнивцева, автора салонных пародий и легкомысленных куплетов эротического содержания:
На Литейном прямо, прямо,
Возле третьего угла.
Там, где Пиковая дама,
По преданию, жила!
Но при жизни Пушкина этого дома еще не было, он построен в 1858 году. Так что миф остался мифом. Точный же адрес Пиковой дамы — Малая Морская, 10. В 30-х годах XIX века здесь проживала княгиня Наталья Петровна Голицына, фрейлина «при дворе пяти императоров», которая послужила прототипом образа старой графини. Вскоре после выхода повести в свет Пушкин, в апреле 1834 года, записал в дневнике: «Моя „Пиковая дама“ в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Натальей Петровной и, кажется, не сердятся». Впрочем, близкий друг Пушкина Павел Воинович Нащокин отмечал, что в образе старой графини (помимо Голицыной) нашли воплощение и черты другой Натальи — Загряжской, и Пушкин в разговоре признавался: «Мне легче было изобразить Загряжскую, чем Голицыну, у которой характер и привычки были сложнее». Согласно легенде, внучатый племянник Голицыной однажды начисто проигрался в карты, в отчаянии бросился к Голицыной, — grand maman, знавшая тайну трех карт от французского друга, графа Сен-Жермена, подсказала их внуку. Если верить легенде, князь тут же отыгрался. В Петербурге Голицыну иначе как «Пиковой дамой» не называли.
В стихотворении Н. Некрасова «Размышления у парадного подъезда» описано здание Министерства уделов (Литейный пр., 37). Поэт жил на Литейном, в доме № 36 (где сейчас и находится его музей-квартира), напротив ведомства, и из своих окон часто видел бедных просителей, с раннего утра обивавших порог парадного подъезда министерства.
Обе Морские были одними из самых аристократических улиц столицы. Не удивительно, что на Большой Морской Лермонтов поселил и княгиню Веру Лиговскую, которая была постоянною мечтою Печорина «в продолжение нескольких лет». Правда, более точного адреса князей Лиговских нет, Лермонтов конкретных примет не дает: «увы! в столице все залы схожи между собою, как все улыбки, и все приветствия».
Кстати: Визуальным продолжением Малой Морской по другую сторону Исаакиевской площади является Почтамтская улица, куда адресует свое письмо Хлестаков: «Его благородию, милостивому государю Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санкт-Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо». На Почтамтской находилось Почтовое ведомство Российской империи, не удивительно, что упоминание улицы в письме «важного чиновника», за какового приняли хвастунишку Хлестакова, вызвало волнение почтмейстера Шпекина.
Вблизи Сенной
Герой повести Гоголя «Записки сумасшедшего» Поприщин, преследовавший двух дам, рассказывает: «Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец, к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. „Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! А нашей братьи, чиновников, как собак, один на другом сидит“». Дом Зверкова, где, кстати, некоторое время по приезде в Петербург жил и сам писатель, находится в двух шагах от Сенной площади — внушительное угловое здание на набережной канала Грибоедова, 69/18.
В непосредственной близости от Сенной «поселил» героев романа «Преступление и наказание» Достоевский, сам, кстати, одно время проживавший в доме купца Алонкина на углу Столярного переулка и Малой Мещанской (Казначейская ул., 7). Анна Григорьевна Достоевская вспоминала: «Дом был большой, со множеством мелких квартир, населенных купцами и ремесленниками. Он мне сразу напомнил тот дом в романе „Преступление и наказание“, в котором жил герой романа». А дом этот, дает приметы писатель, находится в «С-м переулке», неподалеку от «К-на моста» — то есть рядом все с уже знакомым нам Кокушкиным мостом. В угловом доме на перекрещении бывшей Средней Мещанской (ныне — Гражданской улицы, 19/15) и Столярного переулка и снимал крохотную каморку под самой крышей студент Раскольников. 730 шагов — столько насчитал сам Родион, «когда уж очень размечтался» — отделяют его дом от дома старухи-процентщицы Алены Ивановны на Средней Подъяческой, 15/104. Дом 73 по каналу Грибоедова (бывший Екатерининский) так и называют домом Сони Мармеладовой.
Кстати: Перед церковью Спас на Сенной, там, где сегодня находится павильон метро «Сенная площадь», Раскольников в раскаянии опускается на колени после убийства старухи-процентщицы.
Вдоль по Садовой
Именно на Садовой жил коллежский асессор Ковалев — ну, тот самый, что, помните, называл себя майором. Он еще пользовался услугами цирюльника Ивана Яковлевича, который, проснувшись как-то утром у себя дома на Вознесенском проспекте, решил не пить кофий, а съесть горячего хлебца с луком. Какой из всего этого «Нос» вышел, вы, конечно, помните. Кстати, памятная гранитная доска с изображением носа майора Ковалева была установлена несколько лет назад на доме № 38 по Вознесенскому проспекту, вблизи от Садовой улицы. Которая, между прочим, вовсе не так безобидна, как может показаться. Можно предположить, что именно по Садовой шел в новенькой шинели счастливый Акакий Акакиевич Башмачкин, не подозревавший, что на Покровской площади (пл. Тургенева), что находится на пересечении Садовой и Английского проспекта, нападут на него грабители и разденут до рубашки. Бедолага умрет, а у Калинкина моста, что рядом с площадью, потом будет появляться призрак несчастного Башмачкина, срывающий теплые шинели у запоздалых прохожих. Между прочим, в первой половине XIX века в этом районе Коломны действительно нередко совершались ограбления.
В Петербурге нашли «прописку» и герои Льва Толстого. Дворец Разумовского на набережной Мойки, 48 — там, где ныне располагается главный корпус ГПУ имени А. И. Герцена, — петербургский «огромный дом» Пьера Безухова. На Малой Морской проживал Алексей Вронский, а на Большой Морской — княгиня Бетси. Анатоль Курагин, живший «в большом доме у Красногвардейских казарм», скорее всего, проживал в одном из домов Ново-Исаакиевской улицы (ул. Якубовича), принадлежавших Конной гвардии.
Кстати: Мечтатель из «Белых ночей» Достоевского жил в отдаленнейшей части города, «у -ского моста». Можно предположить, что у Ново-Никольского моста — рядом Никольский собор, Никольский рынок. На колокольне собора находились часы, а Мечтатель, подходивший к своему дому, перед тем как впервые увидел Настеньку, услышал, как часы пробили десять раз.
Гороховая улица
Одно время на ней жил Илья Ильич Обломов, крайне недовольный до роговизной и духотой, — неужели и в те времена она была такой же пыльной? Жил на Гороховой и Парфен Рогожин. Князь Мышкин, направлявшийся к Рогожину со стороны
Загородного проспекта, «знал про дом, что он находится в Гороховой, неподалеку от Садовой». Подойдя к воротам и взглянув на надпись, князь прочел: «Дом потомственного почетного гражданина Рогожина». Судя по описанию, за три дома до Садовой, по правую руку — это дом № 38, трехэтажный, приземистый, ничем особо не выделявшийся, зато прочный и добротный, как и полагалось быть дому торгового человека.
Кстати: Настасья Филипповна, как известно из романа, проживала где-то у Пяти углов. Возможно, это угловой дом №18 по Загородному проспекту.
Дом на Марсовом
Марсово поле, 7. Дом Адамини. Анна Ахматова, «Поэма без героя».
Хотя с именем Анны Ахматовой связаны и другие адреса, но именно дом Адамини на Марсовом — главный адрес для героев «Поэмы без героя». Заметим, что этот дом виден и с Фонтанки, 18, где жила Ахматова два года, и из Шереметевского дворца, флигель которого сегодня стал Музеем Анны Ахматовой, и с Миллионной улицы, где в доме номер пять, в квартире «одно окно на Суворова, другое на Марсово поле» жила Анна Андреевна, тогда еще жена ученого-ассириолога Владимира Казимировича Шилейко. О времени своей «миллионной жизни» она вспоминала так: «Сыпняк, голод, расстрелы, темнота в квартирах, сырые дрова, опухшие до неузнаваемости люди. В Гостином дворе можно было собрать большой букет полевых цветов...» Проезжая как-то по стрелке Васильевского острова, Ахматова видела глыбы замерзшего коньяка на улице — были разгромлены винные склады, видела бурные манифестации и пожар в здании «охранки», а стоя однажды на Литейном мосту, наблюдала, как среди бела дня мост развели, остановились трамваи, извозчики и пешеходы — это большевики пропускали миноносцы к Смольному. Кстати, там, на мосту, как говорила Анна Ахматова потом, и началась ее «Поэма без героя».
А Марсово поле, которое видела из окна каждый день, тогда, в 1919-м, было одним сплошным огородом. Пройти в квартиру Шилейко можно было именно с Марсова поля, под арку: войти с Миллионной в бывший Мраморный дворец и спросить у играющих во дворе детей, где живет собака Тапа — безукоризненно воспитанный огромный сенбернар. А с 1918-го и примерно до 1926 года Ахматова попеременно жила то здесь, на Миллионной, то в Шереметевском дворце, то на Сергиевской, то на Фонтанке.
Из окна квартиры на Миллионной видела Ахматова дом Адамини, где жила ее подруга Ольга Судейкина, тоже вошедшая в «Поэму без героя» как героиня — «путаница, Психея». Здесь, в доме Адамини, на пороге квартиры, где обитала эта странная семья — актриса и художница Ольга Глебова-Судейкина, ее муж, художник Сергей Судейкин, якобы застрелился Всеволод Князев, безнадежно влюбленный в «Психею» Судейкину. Все было, конечно, не совсем так, однако кульминация поэмы «Без героя» случилась именно тут, в доме Адамини, который, кстати, был еще и пристанищем для «Привала комедиантов», куда заходили реальные герои, ставшие прообразами персонажей «Поэмы без героя»: Александр Блок, Михаил Кузмин, Владимир Маяковский... Правда, тени и призраки новогодней ночи 1913 года посетили Анну Андреевну уже в Фонтанном доме. Туда герои кануна Первой мировой войны пришли в год начала другой, еще более страшной войны — Отечественной...
Я зажгла заветные свечи
И вдвоем с ко мне не пришедшим
Сорок первый встречаю год,
Но Господняя сила с нами,
В хрустале утонуло пламя
И вино, как отрава, жжет...
Это всплески жуткой беседы,
Когда все воскресают бреды,
А часы все еще не бьют...
Нету меры моей тревоги,
Я, как тень, стою на пороге
Стерегу последний уют...
Безнадежная улица
Улица Маяковского (Надеждинская ул.), 11. Даниил Хармс, повесть «Старуха», стихи для детей.
Даниил Ювачев, превратившийся по желанию хозяина этой милой фамилии в экстравагантного Даниила Хармса, с судьбой был в отношениях невероятных. И чего от нее, судьбы, ждать, если ты родился в тюремной больнице, поскольку твой отец в ней работает. Разве что того, что и случилось — ты умрешь там же... в тюремной больнице, в страшном блокадном 1942 году. Знаменитая «Петрешуле», что находится и по сегодняшний день между Малой Конюшенной и Невским проспектом, стала его альма-матер. До Первой мировой войны школа была островком немецкой культуры в Петербурге и находилась под опекой лютеранской кирхи. Лучшего места любителю всего немецкого и будущего переводчика на русский историй Вильгельма Буша о Макси и Мортице, которые в хармсовской локализации получили имена Плих и Плюх, было не найти.
А неподалеку, в знаменитом Доме книги, или Доме компании «Зингер», во времена Хармса находилась редакция детских журналов «Еж» и «Чиж», которыми руководил Самуил Маршак. Публикации в этих изданиях были практически основным источником доходов писателя, а сам Хармс, вместе с другими известными поэтами того времени, часто бывал в доме Зингера.
На Надеждинской, 11 Хармс был прописан последние двадцать лет своей жизни. С 1936 года улица называется улицей Маяковского, хотя ее могли назвать Хармсовской. Обстановка в комнате, расположенной в квартире родителей Хармса, была веселой и в то же время странноватой. Поперек комнаты висело написанное на длинной красной ленте стихотворение Никандра Тювлеева «Молитва перед торговкой». Под часами было написано: «Эти часы имеют особое сверхлогическое значение». На стене — икона Иверской Божией Матери, портрет Хармса и просто беспредметная картина кисти Павла Мансурова. Именно здесь он писал свою страннейшую «Старуху», именно здесь создал пророческое «Из дома вышел человек…»
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
Исчез и сам Даниил Хармс, арестованный через два месяца после начала Великой Отечественной войны за пораженческую агитацию» и пропавший в тюремных застенках… Вероятно, в застенках ленинградских Крестов…
Автор и герой — на одной улице
Улица Рубинштейна, 23. Сергей Довлатов, сборник «Чемодан».
Можно считать, что все рассказчики прозы Сергея Довлатова жили именно здесь — на Рубинштейна. Поскольку сам Сергей Донатович провел здесь большую часть своей ленинградской жизни — с 1944-го по 1975-й. Ну, а его «альтер эго» — рассказчик прощального сборника рассказов «Чемодан» — колесил по Ленинграду, то направляясь на Исаакиевскую, к знаменитой «Астории», к самым известным ленинградским фарцовщикам, то спеша в редакцию, располагавшуюся в доме «Лениздата», рядом с нынешним БДТ, то отправляясь на съемки фильма доморощенного режиссера Шлиппенбаха, исполняя роль ни много ни мало самодержца российского Петра I. Съемки, как мы помним, завершились длинной очередью за пивом в знаменитых пивных
ларьках на Моховой улице, неподалеку от Рубинштейна. А знаменитые шоферские перчатки и бархатные штаны, из которых супруга рассказчика потом соорудила себе юбку, и другой съемочный реквизит герой «Чемодана», как известно, получил на «Ленфильме», который и поныне расположен на Каменноостровском проспекте, что в довлатовские времена назывался Кировским.
«Театральный костюм потом валялся у меня два года. Шпагу присвоил соседский мальчишка. Шляпой мы натирали полы. Камзол носила вместо демисезонного пальто экстравагантная женщина Регина Бриттерман. Из бархатных штанов моя жена соорудила юбку.
Шоферские перчатки я захватил в эмиграцию. Я был уверен, что первым делом куплю машину. Да так и не купил. Не захотел.
Должен же я чем-то выделяться на общем фоне! Пускай весь Форрест-Хиллс знает «того самого Довлатова, у которого нет автомобиля»!"».
