Почему именно Бродский?
(Взгляд режиссера)
В мае в киноклубе «Нефть» отметили день рождения Иосифа Бродского. Читали стихи – что, в общем-то, и должно происходить в день рождения поэта. Посмотрели полную версию фильма «Иосиф Бродский. Разговор с небожителем» – как и полагается в клубе альтернативного кино.
Логично, что с режиссером фильма Романом Либеровым, который приехал представить свою работу лично, мы говорили в основном о поэте и поэзии. Этот диалог может быть интересен (в чем отдаю себе отчет и заодно предупреждаю) лишь тем, кто любит искусство вообще, литературу в особенности и поэзию в частности (фраза из Нобелевской лекции Бродского). Текст: Лора Непочатова
Роман, как вы считаете, почему Бродский так занимает наши умы и сердца? Почему именно он номер один?
У меня нет ответа, претендующего на истину… Помимо того, что Бродский сделал в языке, он нам предложил некую форму существования. И кому-то это помогает – жить, ориентироваться в ситуации. Я, например, плохо себе представляю, как бы я жил без этого. Вообще, все, что называется искусством, все, что нам пытается сообщить тот или иной автор – это лишь опыт какого-то частного проживания. Мы живем не «в первый раз», до нас уже жили. И все, что нам пытаются передать – это некоторый опыт проживания на земле. И Иосиф Александрович предложил нам некую модель, с которой мы можем соглашаться или не соглашаться, можем частично ее принять. В своей Нобелевской лекции (я специально распечатал ее для этой встречи) он сказал: «Если искусство чему-то и учит (и художника – в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней – и наиболее буквальной – формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности – превращая его из общественного животного в личность». Мы все, читавшие Бродского, знаем: отдельность существования он возводил в религию. Прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную кем-то жизнь – главное, что должен человек, по мнению поэта. При этом мы понимаем, что это почти невозможно. Все мы, за единичным исключением, в каком-то смысле проживаем «свои чужие жизни».
Был ли Бродский тем поэтом, с которого для вас, собственно, и началась поэзия?
Понимаете, любой ретроспективный взгляд далек от действительности. То, каким мы видим себя в прошлом – это всегда вранье. Но если не идеализировать собственного прошлого… Ситуация была довольно проста. Лет в 14-15, когда я писал рифмованные строчки, для меня большим авторитетом был Владимир Маяковский. В силу той своей навязчивой отстроенности звуков, которая цепляет любого молодого человека. Конечно, школьный Маяковский сильно отличается от подлинного. Но я до сих пор помню наизусть несколько лирических стихотворений Маяковского из школьной программы. И они оставили гораздо более глубокий след во мне, чем пропагандистские вещи типа «Стихов о советском паспорте», от которых в памяти сохранилось разве что: «я достаю из широких штанин…» А вот «Били копыта, пели будто…» или «Скрипка и немножко нервно» помню! И это то, что произвело колоссальное впечатление тогда. По силе сложенных звуков. Это казалось чем-то современным – в отличие от Пушкина или Лермонтова с их «очами», «ночами» и прочим, что воспринималось как язык из какой-то древности. Это сейчас ты понимаешь, что нет ничего древнего или не древнего, что язык более-менее одинаков… А вот если говорить о проводнике в мир стихов… Ведь я любил условного Маяковского, поскольку не слишком-то понимал его. Впервые я понял, о чем вообще идет речь в стихах, только благодаря Бродскому. С ним я столкнулся лет в 19, наверное. В институте. Мне однокурсник подарил сборник стихов. Я почувствовал, что столкнулся с некой системой существования, которую предложил Бродский, системой мощной и абсолютно самодостаточной.
Вам сразу понравились его стихи? Я знаю многих, кто вообще не может читать Бродского…
«Понравилось – не понравилось» – я в таких категориях не рассуждаю. Я начал читать – и ничего не понимал. Но мне нравилось, как составлены слова, музыка речи… Но главное даже не в этом! Ведь когда необразованному (каковым являлся я) человеку в 17 лет предлагают говорить о поэзии, он отвечает: «Поэзия? Это что? Это то, что закончилось триста лет назад или сто?» И вдруг ты обнаруживаешь, что поэт, буквально умерший в прошлом году, пишет сегодняшним языком, языком на котором ты сам говоришь… Я был поражен, что стихотворение может звучать ТАК. И когда я зацепился за Бродского, я очень долго пытался понять, что у него болело. Вот, например:
В былые дни и я пережидал
холодный дождь под колоннадой Биржи.
И полагал, что это – Божий дар.
И, может быть, не ошибался. Был же
и я когда-то счастлив. Жил в плену
у ангелов…
И вдруг рядом с этим: «налившиеся груши как мужеские признаки висят…» Вот это совмещение высокого и низкого озадачивало… Мне было лет 26-27, не меньше, когда я вдруг все понял. Про всех. Сразу.
А что вы поняли тогда о самой поэзии? Почему она вообще существует?
Это просто-напросто высшая ритмизованная, упорядоченная форма речи. Когда человек хочет запечатлеть свое чувство, зафиксировать свои ощущения. Ведь ему кажется, что все происходит в первый раз – он любит в первый раз, видит солнце первый раз. Если просто сказать: «Я очень тебя люблю» – это не будет обладать потенциалом запоминания. А человек же хочет оставить себя во времени! Отсюда такое количество графоманства, штампов, всех этих стихов «на юбилей», «на рождение ребенка». На самом деле это преклонение человечества перед поэзией как наивысшем проявлением речи… Еду в метро недавно и читаю: «Меха на ВДНХ». И я думаю, в этом нет никакой пошлости, просто так лучше запомнится. И значит, поэзия – это власть в каком-то смысле.
Снимая фильм о поэте, вы проводите некий литературный анализ текстов? Читаете ли критиков, литературоведов?
Я читаю все. Сейчас в связи с работой над лентой о Мандельштаме я прочел, наверное, тысячи филологических статей. Но это не самоцель. Это, скорее, поиск. И это никак чаще всего не вдохновляет. Просто ты должен знать предмет своего интереса с разных сторон. В том числе – и каким поэт остался в воспоминаниях современников? Важно ли для вас в принципе, каким человек был в быту? Для понимания важно все. Что ты из этого выбираешь – другой вопрос. Когда читаешь одно воспоминание – складывается один образ. Читаешь второе – другой образ. А когда этих воспоминаний пять – улавливаешь нечто общее, понимаешь, где все эти пять прямых пересекаются.
Вы сняли фильм о Бродском, сейчас работаете над лентой о Мандельштаме, а почему первым стал не Маяковский?
Бродский – первый, потому что я всегда ощущал и буду ощущать себя должником по отношению к нему. Если бы не он, мне бы было пустее жить. Может быть, даже не про что было бы жить. Мандельштам – по-моему, самый выразительный случай юродивого какого-то существования в русском языке. Самый выразительный случай сакрального отношения с языком. И энергии заблуждения в языке, если хотите. Образец того, куда заводит язык и, как следствие, собственная жизнь.
А вас волнует вопрос: нужна ли кому-то поэзия сегодня?
Нет, не задаюсь вообще таким вопросом. Саму поэзию не интересует: нужна ли она кому-то. Востребована ли она? Конечно, нет! Стихи не читают. Вернее, так: количество читателей поэзии ничтожно, и (повторяю за всеми, кто говорил это до меня) оно во все времена более-менее постоянно. И сегодня поэты собирают некоторую аудиторию, хотя это не сравнить с временами шестидесятников. Наша жизнь тяжела, в ней столько забот – кредиты, дети. И поэтому не до стихов. Тем более не до усилия над собой – что-то воспринять. Зачем? Какая в этом утилитарная польза? Как это поможет расплатиться с кредитом?
Но ведь есть люди, которые не могут жить без поэзии…
Есть просто некоторый опыт проживания, который сообщается разными способами. В том числе, посредством поэзии. Если вы не можете жить без стихов, значит, вы приучили себя воспринимать передаваемый вам опыт проживания именно в такой форме. Вот и все. А другой не приучился, он понимает, например, только живопись. Вы счастливы тем, что можете воспринимать этот процесс через поэзию. И я тоже этим счастлив. Мне было бы очень обидно, если бы я этого был лишен… И хотя поэзия не претендует на роль религии, в моем миропостроении она играет жизнеобразующую роль. Точнее, литература вообще.
Когда вы работаете над фильмом, вы пытаетесь что-то понять в себе самом?
А иначе это все совершенно бесполезно! Что бы ты ни делал, если ты это делаешь по-настоящему, ты разговариваешь с миром. Ведь любой из нас – журналист, архитектор, слесарь, строитель – выясняет отношения с этой жизнью, ищет ответы на свои вопросы, а не просто отписывается или строит дом.
Но главное – это все-таки понять своего героя, того же Бродского или Мандельштама?
Ну конечно! Ведь любой другой человек – это ключ к себе самому. Любой другой, в принципе.
ТОЛЬКО ФАКТЫ
Роман Либеров
режиссер
Родился в 1980 году в Вильнюсе.
Окончил ВГИК по специальности «режиссер неигрового кино».
Стажировался в Лондоне, на телеканале BBC. Работал на телевидении.
С 2009 года начал снимать документальные фильмы. Автор работ: «Юрий Олеша по кличке Писатель», «Иосиф Бродский. Разговор с небожителем», «Один день Жоры Владимова», «Написано С. Д.» (в прокате – «Написано Сергеем Довлатовым»).
Сейчас работает над картиной об Осипе Мандельштаме.
Финалист ТЭФИ-2010 в номинациях «лучший режиссер» и «лучший сценарий» за фильм об Иосифе Бродском. Другие работы входили в программу «Лучших неигровых телевизионных фильмов» фестивалей «Лавр» и «Артдокфест».
