Сергей Невский — один из главных российских композиторов. Он окончил училище при Московской консерватории, после учился композиции в Высшей школе музыки в Дрездене и Берлинском университете искусств. В 2011 году Сергей стал одним из создателей проекта «Платформа», во многом сформировал ландшафт современной российской академической музыки. Сегодня он живет в Берлине и в Москве, его произведения исполняются во многих городах России и Европы.
В интервью он поделился с Максом Ломаевым множеством историй, а еще рассказал, как бороться с выгоранием, чем занимаются композиторы и почему путешествия необходимы для расширения кругозора.
- 1. О свободном времени
- 2. О выгорании
- 3. О том, как устроена работа композитора
- 4. О детстве
- 5. О молодости в Европе и Берлине 90-х
- 6. О самых ярких путешествиях
- 7. О кругозоре и возвращении в Россию
- 8. О путешествиях по работе
- 9. О том, каково быть свободным художником
- 10. О Москве и Петербурге
- 11. О локдауне
О свободном времени
Разделение на свободное время и работу у меня нелинейно. Бывает по полгода жесткой работы, а потом я отдыхаю, потому что чувствую, что должен восстановиться физически. Бывают и радикальные моменты — один раз я сказал себе, что очень хочу увидеть Сицилию. Узнал, что туда можно довольно дешево долететь из Берлина, снял себе огромную квартиру доме XVIII века за 3 000 рублей через Airbnb. Я пробыл там всего три дня, но эти три дня меня очень перезагрузили — такие вещи мне порой очень нравятся.
С возрастом свободного времени стало меньше, а работы больше — и это счастье. До 27 лет я учился в консерватории и был задротом, но потом я открыл через друзей мир альтернативного Берлина, и, пока друзья не разъехались, потому что в Берлине не было работы и денег — я успел захватить кусок какого-то волшебного города, которого больше нет. Так что сначала я много работал, потом наверстал свободное время, потом снова пришлось много работать — но все это довольно гармонично.
О выгорании
Выгорание у меня бывает. Было и в этом году — несколько проектов перенеслись с ковидного 2020 года. В итоге отпуска летом у меня не получилось — я дописывал все, что должен был дописать. А когда мы открывали проект «Платформа» в 2011 году, я как-то пошел на концерт и осознал, что не понимаю, куда иду. Тогда я поехал в Питер на два дня, чтобы перезагрузиться. Так что выгорание бывает, но я стараюсь этого избегать.
О том, как устроена работа композитора
Иногда бывает больше заказов, иногда — меньше. Иногда я понимаю, что перегреваюсь — тогда нужен свободный день. Но, в принципе, я стараюсь каждый день работать.
О детстве
Детство я провел в Москве, но ездил к бабушке в Евпаторию, в Крым — часть родных у меня оттуда. Там я проводил три месяца в году. А еще важное место детства, где я не был с тех пор — это Протвино, где находился ускоритель и институт физики высоких энергий, в котором работал мой отец. До того, как появился ЦЕРН в Швейцарии, в Протвино был самый большой ускоритель элементарных частиц в мире. Это был особый мир, в котором я не был с 12 лет. Думаю, отчасти этот мир сохранился, и я очень хотел бы побывать там.
Мое детство было обычным детством позднесоветского ребенка. Оно менее оригинально, чем моя молодость, которая прошла в Берлине и в Париже — например, я застал расцвет Берлина как города независимой контркультуры.
О молодости в Европе и Берлине 90-х
Когда я приехал в Берлин, он был очень мрачным городом, на улицах стояло много разрушенных домов, всюду остались следы пуль с войны. И разделение города на восточный и западный бросалось в глаза — например, на востоке было куда меньше деревьев, не было телефонов в домах, всюду стояли угольные печки. Город был крайне депрессивным, как в фильме «Небо над Берлином» Вендерса — а потом неожиданно начал преображаться и стал центром невероятной независимой жизни. Я вспоминаю какие-то события: например, как я играл в минигольф на крыше сквота, или ходил на вечеринки, где был десятиметровый бассейн, в котором тренировались аквалангисты — то есть вся жизнь имела неформальный, неинституциональный характер.
Когда я приехал в Германию, я увидел, как живут мои ровесники — увидел, что у них отсутствует страх. Мой главный страх был оказаться в какой-то заднице без денег. Мне кажется, важно, чтобы молодые люди путешествовали — так перестаешь абсолютизировать свое мировоззрение.
Когда мне исполнилось 29 лет, я получил стипендию в Париже, и это тоже был подарок: полгода я жил в самом центре города. Потом были стипендии в Италии, в окрестностях Рима — эти вещи меня сформировали, наверное, больше, чем детство. Детство у меня было довольно обычное — оно было счастливое, но не было чем-то индивидуальным. Когда я смотрю на многих ровесников, которые прошли через то же детство — понимаю, что они как будто люди из другой цивилизации. Притом что детство у нас было одинаковое, а вот молодость разная. И я понимаю, что такая молодость определила мой взгляд на жизнь.
О самых ярких путешествиях
В 17 лет я провел неделю с моим двоюродным дядей и его друзьями в гроте среди скал на мысе Тарханкут. Это сейчас там катера и дайверы, а тогда было полное ощущение отъединенности от мира и слияния с природой: только море, скалы и солнце. Очень запомнилось путешествие на пароме из Пирея на Кос, когда ночью я спал на голой палубе за капитанской рубкой, подложив под голову рюкзак с компьютером. И, наверное, важным опытом стало путешествие на поезде вдоль Тихоокеанского побережья Калифорнии из Лос-Анджелеса в Сан Хосе.
Это был настоящий американский поезд, серебристый, двухэтажный, с обзорными вагонами, в которых люди часами сидят в кресле лицом к проносящемуся мимо пейзажу. Это совершенно особое переживание времени и людей: поезд едет довольно медленно, за окном все время океан, а американцы обожают поговорить с незнакомыми людьми.
О кругозоре и возвращении в Россию
Получилось так, что я смог видеть мир не как турист, а подолгу жить в разных странах — это дало представление о том, что кругозор, который формируется в результате жизни в одной стране, не абсолютен. Потом я стал возвращаться в Россию и получил новый опыт — я начал приезжать в середине 2000-х годов и участвовал в создании того, что потом будет контекстом современной академической музыки. Я познакомился с очень яркими ровесниками — с Кириллом Серебренниковым, с Теодором Курентзисом, с Дмитрием Курляндским, Владимиром Ранневым. Это все дало мне большой заряд энергии, который стал антитезисом к моей берлинской жизни.
Я хотел бы жить и в России, и в Европе. Причем в не только Москве и Петербурге — например, у меня очень много рабочих связей в Перми, где я люблю бывать, это фактически третий родной для меня город. В проектах я объездил всю Сибирь, жить хотел бы в Берлине и в Москве — но мы не можем все сразу успеть. Если ты надолго исчезаешь из Европы, да и из России тоже — о тебе забывают, так что нужно все время напоминать о своем присутствии.
О путешествиях по работе
Момент радикальной смены обстановки очень важен, потому что композиторство — это очень монотонная работа. В то же время, большая часть путешествий происходит по работе — если бы я не занимался музыкой, я бы никогда не оказался во многих местах.
Например, в этом году я шесть дней провел в Венеции — такую поездку было бы сложно спланировать и позволить себе. Несмотря на то, что нормального отпуска там было всего два дня, я все равно ходил по этому городу, чувствовал его. В Норвегии, за полярным кругом, я тоже оказался, потому что приехал туда по работе. Как и в Сан-Франциско или в Красноярске. Поэтому размывается грань между свободным и рабочем временем. Работа — это удовольствие.
О том, каково быть свободным художником
25 лет назад я был на конференции, где прогнозировали будущее в сфере труда. Там предсказали одну вещь, которая уже стала реальностью — одной работы не будет хватать на жизнь, границы свободного времени и работы будут размыты, и то, что называется фрилансом, станет базой. Но при этом возрастает система социальной защиты, и совсем умереть с голоду вам не дадут.
Всю жизнь я живу как свободный художник. В какой-то момент это казалось мне сложным, но сейчас я научился выстраивать планы на год-два вперед. Однако я все еще надеюсь, что буду каким-нибудь сумасшедшим профессором, что обеспечит мне европейскую пенсию. У меня были периоды, когда хотелось найти обычную работу. Но получалось так, что меня никуда не брали, так что я остался свободным художником.
О Москве и Петербурге
То, что происходит с Москвой сейчас, в какой-то мере совпадает с моим представлением о том, какой должна быть Москва будущего. Она всегда казалась мне очень урбанистической. Естественно, в Москве мало независимых пространств, которые есть в Петербурге — все очень выхолощено. Петербург для меня, конечно, более соразмерный человеку, там даже в ста метрах от Эрмитажа, на Милионной, есть маленькие дешевые магазины и детские сады — за это я его больше люблю.
Если я приезжаю в Петербург, останавливаюсь у своего друга Володи Раннева. Он живет рядом с улицей Марата, в «золотом треугольнике» — выходишь из дома и оказываешься прямо в центре. Я очень люблю петроградскую сторону, очень люблю дальний конец Васильевского острова, Косую и Кожевенную линии, это место сейчас оживили при помощи Севкабеля. В Москве мне нравится весь район, где я учился — Мерзляковский переулок, район Никитских ворот, и Замоскворечье.
О локдауне
Для меня локдаун сначала был колоссальным облегчением: так получилось, что перед ним у меня была оперная премьера, мне выплатили гонорар, я мог вообще не думать о каких-то финансовых аспектах — просто сидел, медленно писал музыку. Но потом подчиненность внешним обстоятельствам стала давить на психику, и, пока я ждал свой новый немецкий вид на жительство, спонтанно съездил сначала в Прагу, потом в Вену. Начал путешествовать, чтобы раскачать ритм, вернуть иллюзию движения.
Когда в Берлине опять всех закрыли на восемь месяцев, я поехал в Россию — сначала был в Чайковском на композиторской академии, потом делал проект в Театре-Театре в Перми, после — в Москве, в Петербурге. И это движение очень поддержало меня эмоционально — потому что я знаю, что у людей, которые сидели на одном месте, сбилась психика. Они потеряли интерес к жизни, перестали ездить куда-либо. Я стараюсь сделать так, чтобы на мою жизнь пандемия оказала как можно меньше влияния.
О герое
Сергей Невский — россйиский и немецкий композитор.
Об авторе
Макс Ломаев — автор «Вашего Досуга», редактор раздела «Афиша».
