Многие великие поэты и писатели родились, жили и работали в Москве. Неудивительно, что почти каждый уголок ее описан в каком-нибудь романе или воспет в стихах. «Ваш досуг» выбрал несколько знаковых литературных мест столицы.

«Дом Ростовых»
Поварская ул., 52

Читатель «Войны и мира» знакомится с Наташей в первой главе романа, когда Лев Толстой описывает праздник: именины двух Наталий, «матери и меньшей дочери» Ростовых. Чтобы поздравить именинниц, гости уже с утра съезжались «к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской». Прототипом этого дома стала огромная классическая усадьба с большим двором, окруженным двухэтажными жилыми флигелями и небольшими служебными постройками, выстроенная в конце XIX – начале ХХ века для князя А. Н. Долгорукого. Сейчас здание отдано Международному сообществу писательских союзов, а во дворе – открытый в 1958 году памятник Льву Толстому.
«Калабуховский дом»
Ул. Пречистенка, 24

Прототипом «калабуховского дома», в котором проживал профессор Преображенский из «Собачьего сердца» Булгакова, стал особняк под № 24 по Пречистенке. Построен он был в начале позапрошлого века архитектором Кулагиным, ставшим в повести Калабуховым. Этот дом был первым московским пристанищем Булгакова: сюда к своему дяде писатель приезжал погостить с женой в 1916 году. Сам дядя, Николай Покровский, живший здесь до революции, был известным врачом-гинекологом. С него Булгаков и «срисовал» профессора Преображенского. Кстати, магазин Центрохоза, где профессор купил краковскую колбасу «с райским запахом чеснока и рубленой конины», находился неподалеку, в доме № 9 по той же Пречистенке.
«Дом Муму»
Ул. Остоженка, 37, стр. 7

«В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней». Среди этой дворни был и здоровенный немой, утопивший по приказу сумасбродной хозяйки свою собачку. Про- образом барыни из рассказа «Муму» Иван Тургенев сделал свою мать Варвару Петровну. Это нынче тут – самый центр, а в середине позапрошлого века Остоженка, где десять лет прожила мать Тургенева и часто останавливался сам писатель, действительно была окраинной улицей Москвы. В доме № 37 по этой улице, выкрашенном, как и в то время, в серый цвет, сегодня работает музей Тургенева. Он открылся только в октябре прошлого года, до этого здесь было ателье по пошиву спортивной одежды, а еще раньше – московская коммуналка.
Дом Рогожина
Ул. Большая Ордынка, 17

Этот дом сегодня выглядит как обычная советская четырехэтажка, но на самом деле у него богатая история. До революции это был двухэтажный особняк, который звали Куманинским подворьем, по имени проживавшего тут зажиточ- ного купца Куманина. После смерти родителей Достоевского Куманин взял сирот на попечение, и маленький Федор Михайлович нередко бывал в этом доме. Сюда писатель и поселил своего героя из романа «Идиот» Петра Рогожина. А старуха Куманина, по легенде, стала прототипом героини «Преступления и наказания», скупой процентщицы, погибшей от топора Родиона Раскольникова. На этом литературная история дома не заканчивается. После революции в правом корпусе дома жил писатель Виктор Ардов. В его квартире, приезжая в Москву в 1938–1966 годах, подолгу жила и работала Анна Ахматова. В июле 1941 года здесь же произошла ее первая и единственная встреча с Мариной Цветаевой. Сегодня во дворе дома Анне Ахматовой установлен памятник.
Центральный дом железнодорожников
Комсомольская пл., 4

По Ильфу и Петрову, ЦДКЖ был построен благодаря драгоценностям мадам Петуховой, найденным в 12-м стуле. «Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но его нельзя было унести». Именно как сокровище, как роскошь воспринимали это здание москвичи в 20-е годы прошлого века. ЦДКЖ, как и Казанский вокзал, спроектировал в московской барочной стилистике архитектор Щусев. И внутреннее обустройство клуба-дворца не уступало внешнему облику. «Бриллианты превратились в сплошные фасадные стекла и железобетонные перекрытия, прохладные гимнастические залы были сделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась в театральный зал с вертящейся сценой, рубиновые подвески разрослись в целые люстры, золотые змеиные браслетки с изумрудами обернулись прекрасной библиотекой, а фермуар перевоплотился в детские ясли, планерную мастерскую, шахматный клуб и бильярдную», – пишут Илья Ильф и Евгений Петров, тогдашние корреспонденты газеты «Гудок». Реальный ЦДКЖ обошелся тем не менее без бриллиантов, он был выстроен целиком на деньги Московско-Казанской железной дороги.
Александровский сад

Приключения акунинского Эраста Фандорина начались с того, что «в понедельник 13 мая 1876 года в третьем часу пополудни, в день по-весеннему свежий и по-летнему теплый, в Александровском саду, на глазах у многочисленных свидетелей, случилось безобразное, ни в какие рамки не укладывающееся происшествие». Именно там, на скамеечке возле грота «Руины» (выложенного из обломков московских домов, разрушенных в 1812 году), присели отдохнуть во время прогулки прелестная девица Лизанька и ее наставница фройляйн Пфуль – героини книги «Азазель». Тут перед их глазами студент Петр Кокорин решил сыграть в «русскую рулетку» – и проиграл. Это самое «ДЕЛО о самоубийстве потомственного почетного гражданина Петра Александрова КОКОРИНА 23-х лет, студента юридического факультета Московского императорского университета» и стало первым расследованием чиновника Фандорина, впоследствии ставшего великим сыщиком.
«Джон Булл Паб» на Смоленке
Карманицкий пер., 9

Этот паб проходит у Пелевина в «Чапаеве и Пустоте» как заведение «Иван Бык». Толкаясь в пробках в авто «каплеобразной формы» и беседуя с «бородатым господином», напоминающим графа Толстого, о судьбах родины, герой пелевинской книги «Чапаев и Пустота» намеревался попасть в некое кафе «Музыкальная табакерка» «неподалеку от Никитских ворот». Разговор определенно не заладился и, высаженный в итоге водителем возле консерватории, он зашел в заведение под вывеской «Иван Бык». Определенно, Пелевин имел в виду «Джон Булл Паб» недалеко от Смоленской, который открылся в 1996 году. Вообще-то это традиционный английский паб с хорошим выбором пива и эля; половой тут, как в книге, вряд ли предложит: «Псилоцибы? Барбитураты? Экстаз?» Хотя в 90-е, когда Виктор Пелевин писал «Чапаева», могло быть всякое…
Курский вокзал

Алко-лирическая поэма Венички Ерофеева «Москва–Петушки» начинается с того, что герой ее, как всегда, пытаясь выйти к Кремлю, оказывается на Курском вокзале. Во времена, когда Веничка нетвердо, но весьма целеустремленно путешествовал по Москве и окрестностям (писалась поэма в 1969–70-м), попасть к Курскому было куда проще, чем теперь. Перед вокзалом не стояло громады «Атриума», площадь была широка и свободна. Да и вышел Веничка не к тому вокзалу, что мы сейчас можем наблюдать, а к еще старому Курскому: изящному, даже миниатюрному зданию с белыми колоннами, в классическом стиле. Когда в 1972 году Курский открыли после реконструкции, а точнее перестройки, он был буквально новым словом московского вокзалостроения: стекло, металл, оригинальная, будто в складку, крыша. И по сей день это самый большой столичный вокзал. Советского привокзального буфета на Курском теперь не сыщешь, зато полно различных фаст-фудных. Но, явись сюда Веничка сегодня, наверняка услышал бы то же, что и сорок лет назад: «А хересу нет».