Николай Луганский: «В моем выходе на сцену нет компромисса».

Мировую знаменитость и ярчайшего представителя российской школы пианистов Николая Луганского часто сравнивают с Рихтером. Победитель конкурса Чайковского, лауреат конкурсов Баха и Рахманинова, он покорил самые престижные мировые сцены.

В Москве Луганский играет редко. И сольный концерт 5 апреля в Большом зале консерватории - счастливый шанс услышать 17-ю сонату Бетховена, «Ночной Гаспар» Равеля и произведения Рахманинова – его любимого композитора.

Почему именно эта программа?
Я всегда мечтал сыграть известнейший цикл Равеля «Ночной Гаспар», одно из его фундаментальных сочинений, посвященное нечистой силе. Здесь и «Ундина», и «Виселица», и «Скарбо» – в общем, жизнерадостные темы. (Смеется.) Интересно, что Равель довольно точно следует тексту красивейших стихотворений в прозе Алоизиуса Бертрана, по которым написан «Гаспар». Совершенно отчетливо слышно, как Скарбо превращается в готический собор. Это произведение очень впечатляет!
17 соната Бетховена «Буря» – одна из моих самых любимых. Здесь, действительно, есть и буря, и гром, и особый психологизм. Первые такты идут в трех разных темпах. Это уникальный случай в мировой музыкальной литературе.

Считаете ли вы себя романтиком в жизни?
(Улыбается.) Если прочту в чьем-то интервью подобное высказывание, наверное, начну смеяться…Я человек закрытый. Есть люди с более здоровым биологически характером, которые любое напряжение выбрасывают в мир. Такие люди живут… здоровее, что ли.

Для вас важна реакция публики?
И я, и публика, по идее, должны стремиться к одной цели – к музыке, а не друг к другу. Но аплодисменты, конечно, очень приятны. Может быть, я сейчас перегибаю палку, но Рахманинов как-то сказал: «Художнику нужны три вещи: похвала, похвала и еще раз похвала», – если уж это говорил такой человек…

Вы говорите, что не очень комфортно чувствуете себя на собственных концертах.
В музыке бывает что-то сокровенное, личное, очень интимное, и, если на это смотрят пара тысяч человек, это может быть тяжелым ощущением. Но здесь нет компромисса: я все равно говорю о сокровенном. Ну, если в телевизоре случайно себя увижу – выключу. А записи иногда слушаю.

Вы говорили, что никогда не делали карьеру.
Я просто занимаюсь любимым делом. Да, два раза участвовал в международных конкурсах. Два года назад завел мобильный телефон. Но вот, скажем, компьютера у меня дома нет. Однажды залез в Интернет, и мне стало дурно. Это все равно, что зайти в клинику для душевнобольных. Виртуальное пространство само по себе это что-то чудовищное.

В вашей жизни есть место простым человеческим радостям?
Я никогда не чувствовал, что чем-то обделен. Даже в детстве. Никогда не работал на инструменте такое количество времени, которое бы меняло мою жизнь по сравнению с другими людьми.

Вы так редко бываете в Москве, что теперь «отдаете долги» друзьям и знакомым?
Да, очень редко. Я даже не вспомню, когда последний раз находился в России два месяца подряд (Николай сломал плечо и отменил в феврале концерт. – «ВД»). Мне даже начинает нравиться (смеется).