21 ноября самая известная грузинская группа Mgzavrebi выступит с единственным осенним концертом в Москве. Редакция «Вашего досуга» отправила самого молодого автора издания поговорить с музыкантами и спросить у них, что делать.
21 ноября вы сыграете единственный осенний концерт в Москве. В пресс-релизе сказано, что осень — лучшее время для концерта Mgzavrebi, потому что летние воспоминания ещё свежи, но порция тепла необходима. А какое время вам больше нравится для концертов?
Когда ты хорошо играешь. Концерт зависит от тебя в первую очередь. Всегда есть плюсы и минусы. Зимой играем в помещении, летом иногда бывает жарко. Главное для меня — чтобы мы сыграли хорошо. Если мы играем хорошо – люди нас поддерживают и всё получается.
А был какой-то лучший концерт, или тот, что сильнее запомнился?
Часто бывает, что после концерта выходишь, и понимаешь, что концерт был не самый лучший, а потом люди хвалят, и начинаешь верить. Я вообще после концерта стараюсь не думать, что мы что-то не так сделали. Я очень волнуюсь перед концертом, и когда он заканчивается – это уже история. Идём дальше.
Бывало наоборот: самый ужасный концерт был в 2009 году, в городе Ахалцихе в Грузии, на день города. Был странный концерт: сначала оркестр, потом рэпер, потом мы. Мы открыли коньяк, пока рэпер выступал — и у него заела фонограмма. Мы ждали 2 часа, охрана всех пропускала, нас уже напоили. В итоге на сцене петь вообще не хотели, общались с залом, за 2,5 часа исполнили 4 песни. Потом вышел мой отец с каким-то мальчиком, сказал, мол «он вас любит и хочет с вами спеть». В итоге оказалось, что это всё было в прямом эфире.
Но тоже ведь история, есть что вспомнить!
Конечно, есть, я там даже в какой-то момент на колене пою. Короче, ужас! А мы такие довольные, «какой концерт, ради этого должен жить человек!». Звонит моя мама, говорит «ни ты, ни твой отец чтобы домой сегодня не приезжали!». (Смеется).
Вы упомянули про грузинского рэпера. Русская публика вообще плохо знакома с грузинской музыкой. Можете назвать трёх грузинских музыкантов, за которыми стоит следить?
«33А», очень хорошая группа. Если бы не они, мы бы, наверное, не пели — они дали большой толчок. Вообще, в первом альбоме очень чувствуется их влияние. «Loudspeakers» хорошая группа и мои друзья.«Франи», с которой мы начали — изначально люди не могли отличить наши песни. Мы были злые, мол «как, это же настолько разное!». Как-то я пришел домой к другу. У него одна группа, у меня другая, мы сделали первое демо. Начало 2007 года. Я включил, а бабушка говорит ему: «ты что, новую песню записал?». Я с возмущением: «В смысле он написал?!». (Смеется). Вот такое тоже было.
Как-то в интервью вы уже говорили, что Грузинская публика более требовательна к артисту, потому что каждый второй в Грузии умеет петь…
Это вообще проблема южных стран.
Ну как проблема, это сильная сторона. Или проблема для артиста в этой стране?
Выступать на концерте очень сложно. С другой стороны, у нас уже такая школа концертов,что мы выступали везде, так что меня уже трудно чем-то удивить.
В творчестве группы вы никогда напрямую не обращались к социальным проблемам. Это намеренно?
Ну почему, в последнем альбоме мы начали об этом говорить…
Да-да, «Rambo»
«Rambo», «Vatman»…
Да ладно, «Vatman» социальный?
Да, это про рабочий класс
Я думал, это художественный образ, а не социальный — водитель трамвая
Там какой перевод: «Шёл человек по улице, у него были большие надежды, ни сна, ни отдыха. Сложно. Когда скажу Э – начнешь работать, когда скажу И – закончишь работать». И причем он все это с улыбкой делает. Эту песню мы на концерте в Грузии посвятили забастовке шахтеров, и я в целом думаю, что многие люди в Грузии и во всем мире недостойно живут. Пара людей забирают все, а тем, кто это своими руками делал, достаются копейки.
Вы сказали очень интересную фразу: «Просыпается заря» стала первой русской песней, до этого были грузинские песни на русском».
Нет, я это про «Прорвёмся» сказал. Там очень хороший стих. В музыкальном плане там ничего, а текст — спасибо ещё раз Нико Гомелаури, который написал это стихотворение.
А в чём, по-вашему, эта разница в подходе к музыке на русском и грузинском?
Всегда так получалось, что песни на русском были более серьезные. Я знаю почему: чтобы шутить — надо очень хорошо знать язык. Юмор – самое сложное. Я даже задумался, что все песни на русском все о глобальном, может, сделать что-то другое... Но тут ещё вот что: когда понимаешь, что на русском на альбоме будет только одна песня — ты хочешь сделать что-то серьезное.
Ценность возрастает.
Ну да. Ценность «Высоко», ценность «Прорвемся», ценность…
«Жил на свете человек»
Ты же знаешь, как я ее написал?
Да-да, историю почитал.
Гиги посвятил песню подруге мамы, которая учила его русскому языку. Она умерла от болезни; Гиги понял, что хочет посвятить ей песню на русском, потому что они всегда общались на этом языке (Прим. редакции).
Она была супер-женщина. Когда заболела – не хотела, чтобы я ее видел. И был какой-то Тбилисский канал, его никто не смотрел — нас туда позвали. Мы обрадовались, пришли — и она позвонила в эфир. Это был наш последний разговор. И она плакала, говорит «Гиги, эта болезнь ничего не может со мной сделать, а ты что сделал!». Кстати, песню «Жил на свете человек» я написал не после смерти, а до — я хотел, чтобы она услышала. Просто записал на видео, моя мама ей принесла.
В 2013 году у вас вышел альбом с Евгением Гришковцом. Идея соединения монологов и музыки — довольно нестандартный ход. Формат возник сразу, или вы думали, как лучше совместить?
Как и все в нашей жизни, все началось с дружбы. Наш общий друг приехал к нам, мы гуляли вечером, не пили вино, не ели хачапури (усмехается). Друг говорит: «Я думаю, у вас что-то получится с Женей Гришковцом». Я отвечаю: «Не надо, не тревожь человека». Он все-таки позвонил, Гришковцу стало интересно. У Жени такое хорошее свойство, что он никогда не боится нового: надо всегда пробовать. Мы отправили песни, записали «Сообщение другу» и поняли, что из этого что-то хорошее может выйти. Конечно, Женя Гришковец поменял нашу музыку. Он не играет на инструменте, но он знает, чего он хочет, и об этом рассказывает.
До этого мы были пленниками самих себя и своей гитары. Шаг влево, шаг вправо — «это не наш стиль». И второй альбом был сильно похож на первый. А Жене я как раз показал песню, где было «шаг влево, шаг вправо». Ему понравилось, он говорит: «Гиги, давай вот так сделаем». И мы сделали, потому что это был не только наш проект. Был Женя, мы делали более свободно, и с этого начались какие-то эксперименты, для нас большие. Для кого-то, может, нет, но для нас — когда мы для первого альбома не записали бас, потому что не хотели электричество, а электрогитары не было до третьего альбома... Даже струны у меня были нейлоновые, я не любил железные. Мне говорили: «Гиги, не слышно ничего!», я отвечал: «нет, вы что, это звук!».
А стоит ли ждать подобных коллабораций? С кем бы вам хотелось спеть?
Ну… лично мне очень нравится Борис Гребенщиков, например.
Ого! А почему именно он, вы общались?
Да, на концерте в Питере. Он очень… Знаешь, мне про него рассказали очень хорошую историю. Мои знакомые лет 15 назад играли на фестивале «Крылья». Был саундчек у них, Бориса Борисовича и какой-то западной группы. И когда должны были играть русские — всех вывели, мол, только гости должны репетировать. И вот эти ребята начали возмущаться, «как так, мы тоже музыканты!». И мой друг издалека увидел Борис Борисовича, а он ни слова ни сказал. Сидел, читал книгу; когда организаторы за ним пришли, он просто закрыл книгу и пошел чекаться. Он такой теплый человек, что все волнение сразу куда-то уходит. Есть люди «Я, Я», а он — человек «Ты». Он постоянно отдает — из-за этого он великий музыкант и человек.
Название группы переводится как «путники»…
Скорее, «пассажиры». Просто в России думают, что пассажиры – что-то негативное. А у нас, например, в автобусах везде написано «дорогие Mgzavrebi»; была такая идиотская шутка в КВН Грузии, что Гиги Дедаламазишвили, то есть я, любит просто так приезжать в аэропорт и слушать, как говорят «дорогие Mgzavrebi». То есть мы не путники, на самом деле: идея Mgzavrebi не в том, что мы любим путешествовать, — даже наоборот, я сижу в основном в одном месте, — это о том, что мы все пассажиры. Приходим и уходим, и вся наша жизнь – некое путешествие. На русском для этого много похожих слов, а на Грузинском только одно.
Так вот, к чему я. С создания коллектива прошло 13 лет — довольно долгий период. Актуально ли ещё определение «пассажиры», как у вас изменилось отношение к жизни?
Всё стало проще. Раньше я постоянно думал — сейчас я уже не задаю этих вопросов. Я просто читаю и иногда нахожу для себя какие-то ответы. Многие люди ничего не выяснили — а кто такой я, и зачем я должен терять на это время, когда у меня двое детей, жена, я их редко вижу. И с родителями и друзьями не провожу столько времени, как бы мне хотелось. Я…
Отпустил это?
Да. И стало легче. Я перестал философствовать. Я понял, что я ничего не знаю, и стало хорошо.
Но, слушая ваши песни, понимаешь, что это размышление есть: просто от самокопания перешло на какой-то более чувственный уровень, но не исчезло.
Понимаешь, мы не начали петь, потому что мы хотели высказаться. Вот написать текст — ужас, убей меня, я не мог. Вот у меня есть друзья-поэты, они по 15 лет борются с системой, со школой, потом в политику приходят — это другое. И многие из них потом начинают петь. А мы хотели просто кадрить девушек, и с этого все и началось (смеется). Хотели, чтобы нас заметили. Не все — просто девочки.
Есть фраза, что детство — потерянный рай. Насколько это совпадает с вашим ощущением детства?
Детство никогда не уходит. Общество делает так, чтобы оно ушло. Есть люди, которые сразу поддаются. Мы с Лашей – мы не поддаемся. Быть взрослым – в этом вообще ничего хорошего нет, потому что все ужасные решения на нашей планете принимали взрослые, серьезные люди. Был такой грузинский режиссер, Миша Туманишвили, очень хороший педагог, режиссер театра. И у него в театре были детские рисунки. Он говорил всем актерам: «когда вы перестанете понимать эти рисунки – уходите из театра». Я сейчас смотрю на своих детей и вспоминаю своё детство. Это никуда не уходит, и слава Богу. Мы не ноем из-за рутинных взрослых проблем, этого нет у нас. Потому что мы решили так жить — и нам повезло, что мы этим живем.
В ваших песнях часто встречается чувство светлой меланхолии. Это ощущение – личное или национальное?
Личное. Такой характер — очень веселый и очень грустный. У меня и сейчас бывают перепады настроения: «как хорошо, что тебе грустно». Вообще, я люблю грусть. В первом альбоме в каждой песне было слово «грусть». Когда ты молод – ты же не будешь петь, что ты молод, что все хорошо, и тебе 17 лет. Нет, ты говоришь: «мне грустно, мне так грустно, и у меня столько проблем». И так должно быть.
По сути, проблема в этом возрасте одна – поиск себя
Никаких проблем нет! Поиск себя – я не знаю, что это. Есть люди, которые говорят: «найди себя, поднимись на гору, …»
Нет, поиск себя не внутренний, а внешний – найти себя в каком-то занятии. У тебя же было юридическое образование, потом актёрское, в итоге ты нашел себя в музыке
Я не знаю, нашел ли. Мне долгие годы казалось, что я худший музыкант на этой земле. И так оно и было, наверное. Я не старался никогда искать себя — просто делал, никогда не ждал результат. И даже сейчас — у меня слишком мало времени, чтобы общаться со своей семьей, с друзьями — я им нужен. И в этом и есть поиск себя – если ты со своими близкими, ты что-то делаешь — эти вопросы отпадают, ты уже на своем месте. С Лашей тоже говорили сегодня, что в нашем поколении не было таких проблем. Сейчас вот появились – это, может быть, хорошо, а мы только в книгах читали о таких проблемах. В районе ты бы не встретил никого, кто такое сказал бы. И ни у кого не было проблем с нервами. Потому что все хотели кушать. Когда ты хочешь кушать — у тебя других проблем нет. А вот когда ты сыт – там начинается: «я не знаю, кто я, я не знаю, где я, зачем я». Это очень сложные вопросы, которые невозможно объяснить. Я так думаю.
Насколько я знаю, вы часто говорите с залом на концертах. Общение с залом – это дополнение к музыке или неотъемлемая часть концерта?
Я волнуюсь — и говорю, чтобы меньше волноваться.
Но концерты, где исполнитель не говорит с залом — довольно странные
Конечно. Я был на концерте Red Hot Chili Peppers, они вышли спиной, очень круто сыграли, скачали «спасибо» и ушли. Ребят, я же знаю, что вы выросли вместе, познакомились в 15 лет, какие у вас взаимоотношения. Ну скажите хоть одно слово – мол, «вот эту песню мы написали, когда у нас был трудный период», — и все, мы стали ближе,и я чувствую себя частью этого всего! Но в том числе я говорю с залом, потому что мне так легче. В Грузии меньше рассказываю; здесь, когда просто люди только по мимике понимают, о чем я пою, я стараюсь пару слов сказать, объяснить.
Сначала я вообще ничего не говорил. Волновался очень сильно, выходил и просто пел. Потом мой друг сказал: «Гиги, я больше не пойду на твой концерт, потому что, глядя на тебя, сам начинаю волноваться. Ты что-то делай». Я вышел, начал говорить всякую ерунду, как и сейчас — мне помогло. Ещё смотря на то, какой жанр ты играешь — если ты группа Rammstein, ты так не сделаешь. Типа «ребята, эту песню мы написали для наших детей… ». Вот Coldplay – они много говорили, я понял, какие у них отношения. Она рассказывали про Уилла, про Джонни — я не пожалел, что я полетел в Мюнхен. Я узнал больше, увидел, как они смотрят друг другу в глаза, как они шутят. А не просто вышли и что-то сделали.
В чем для тебя счастье?
Ох..Счастье… Я счастлив! Это не зависит от количества детей, от того, есть у тебя что-то или нет. Это позиция. Я понял одну вещь: или я буду ныть всю жизнь, буду ненавидеть себя, или просто… Когда ты думаешь: «я несчастлив», что ты можешь сказать – когда ты будешь счастлив? Если ты ждешь — ничего не будет, все так же. Когда у меня родилась дочка, я расплакался. Моя жена сразу почувствовала, что она мама, а я только через время начал осознавать, что я отец. Если бы я, несчастливый человек, ждал, что вот появятся дети, и сразу буду счастлив — я бы застрелился. Счастье – эта позиция, ты счастлив тому, что у тебя есть.
Когда я был в Тайланде, там был рыбак, из одежды – только шорты, потому что больше ничего не надо, он ловит рыбу и он счастлив! Я задумался, что важнее для моих детей: то что папа построит им какие-то дома, купит машину, но проведет с ними меньше времени, или отец, который ничего такого не дал, но постоянно был рядом: ходил с ним на футбол, знал, с кем ребенок дружит, как учится. Я понял, что работы «для них» не бывает. Некоторые говорят: «у меня не было времени, я работал, чтобы у них было образование где-то». От этого не бывают счастливыми. Проводить вместе время — это самое главное! И с такими родителями никакие деньги, никакой «Гарвард» несравнится. Поэтому я стараюсь всегда отдыхать с детьми. Мой отец никогда не отдыхал с нами, у него были дела.
А кто из семьи больше сформировал тебя в детстве?
Да все. В основном женщины. Женщины у меня были сильные. Мой отец очень много и усердно работал. У нас так было: утром со мной дедушка, вечером бабушка. Я очень люблю сладкий чай, 5-6 ложек сахара, — потому что мне дедушка такой делал. Наверное, воспитали в основном дедушка и бабушка, родители работали.
Чем вам помогло актёрское образование в музыке?
Просто взять гитару и написать песню. Я помню, когда поступил в театральный, многие друзья сказали: «Гиги сошел с ума, ещё и отрастил волосы!». Это был очень сложный период. В театральном я впервые такое увидел: люди сидят на полу, кто-то поет, кто-то танцует… Так было странно — по коридору кто-то идет и танцует! Потом понял: конечно, хочешь — танцуй, хочешь — волосы отрасти. Начались разные знакомства, рокеры, с режиссерами постоянно пили. И это помогло осознанием этого «почему бы и нет».
Я тоже такое замечаю, когда бываю в театральных вузах, такая свобода творчества
Но они все закончат и будут в основном несчастными людьми. Ужасная профессия. Самая неблагодарная, самая сложная профессия. Что хочет актер? Ролей. Не денег — ролей. И в основном их не бывает, потому что выпускают много актеров, а ролей мало. Ещё ужасно, для каждой роли есть свой возраст.
А кем бы ты стал, если не музыкантом?
Да никем… клерком, наверное. Я и музыкантом не хотел стать – я хотел стать актером. Я обожал театр. Когда мы начали петь на втором курсе, я не говорил нашему мастеру. В 2008 году нам позвонили из Грузинского популярного телешоу, предложили прийти. Я отказался — репетиции. А уже позже мой мастер как-то увидел наш концерт, его постоянно крутили по телевидению. Он сказал: «Гиги, то, о чем я тебе говорил – если ты что-то делаешь, делай всем телом, с душой – я это там увидел. Почему у тебя там это получается, а тут нет?». Ещё через год мне сказали, что я буду петь. И вот, прошло 10 лет, слава Богу, ещё поем. Потому что я бездарный актёр! (Смеется).
Какие дальше планы?
Клипы, альбом. Клип специально не снимали, хотели особенный. Время «давай выпустим клип, чтобы был на Ютубе, просто встанем возле горки и споем» прошло.Раньше и тексты были другие. Сейчас есть конкретика — в «Ananke», например. И не хочется, чтобы «Ananke» мы просто пели в студии. Но на это нужно очень много времени, и, к сожалению, у нас нет ресурсов больших. Но мы более-менее придумали идею, и через несколько месяцев выпустим 2 новых клипа. А в сентябре 2020 — альбом.
Последний вопрос: мне 19 лет, и…
Круто. Делай все, что хочешь.
Да-да, я как раз хотел спросить: что бы вы сказали…
Делай что хочешь. Я сейчас могу уйти и начать делать ремонт. Я обожаю ремонт, дизайн, это моя стихия. И я с удовольствием был бы прорабом, или держал бы цех. Это супер дело! Я так обижаюсь, когда люди приходят и жалуются: «я подрядчик»... Ты строишь дома! Как это круто, ты людям строишь дома, они там будут жить, растить детей! Что лучше этого делать? Какой-то бизнес, покупать за 5 копеек и продавать за 10 копеек?
Вот ты и ответил, кем ты был бы, если не музыкантом!
Я уже после музыки пришел в ремонт. Появилась возможность сделать один, второй, и мне это понравилось. Но не был бы я музыкантом…. Был бы застенчивым серым человеком, более застенчивым, чем сейчас. Честно, я таким и был! Главное — не бояться никогда. Труднее всего — если ты не сделаешь чего-то и будешь жалеть. У человека есть такое свойство – он всегда жалеет. Моя мама мне это сказала. Какой смысл мне тебе что-то сейчас говорить — потом ты всю жизнь будешь меня проклинать, потому что во всем будешь винить меня. Так что и пробуй. Не получится – ну и что. Вот и все.
