В Москву приехал легендарный дирижёр, педагог и клавесинист Уильям Кристи. В Концертном зале им. П.И. Чайковского Московской Филармонии он вместе со своим барочным ансамблем «Цветущие искусства» (фр. Les Arts Florissants, названным по одноимённой опере Марка-Антуана Шарпаетье) готовится представить концертное исполнение редкой ранней оперы Моцарта «Мнимая садовница».

Мы уже в подробностях рассказывали об этой опере и ее прежних значимых исполнениях. За час до выступления, на пресс-конференции, редакция «Вашего досуга» узнала у самого Уильяма Кристи, как он выбрал этот материал, и что нового можно сегодня услышать в музыке Моцарта.

Почему Моцарт? Почему «Мнимая садовница»?

Ответить на вопрос, почему я выбрал эту оперу, можно по-разному. Во-первых, это опера о саде и садовнице. И, конечно, это история, в сути которой лежит любовь — иногда едкая, иногда опасная. И все протагонисты этой истории приходят в сад. Еще здесь много вопросов, связанных с классовой несправедливостью общества — как мы смотрим на садовницу и ее место в мире? Но для меня главное, что есть сад. Вы же знаете, что моя главная страсть после музыки — это сад. В той части моей жизни, которая связана с Францией, сад приобрел второе место по значимости. Когда я искал оперу, которую могу исполнить в своем саду, я подумал: «Конечно, это же "Мнимая садовница"».

То есть в первую очередь это личная причина?

Конечно. Двадцать лет назад у меня возникла философская проблема. Я стал учителем, профессором музыкальной консерватории в Париже. Я оставил этот пост в 1996 году, поскольку ансамбль «Цветущие искусства» стал занимать гораздо больше места в моей жизни. Я не мог бы быть хорошим учителем, путешествуя с моим ансамблем. Я вспоминаю, как мы вернулись из Токио, и я понял, что у меня есть только ночь, чтобы подготовиться к важным занятиям на следующее утро. После этого я ушел с поста педагога. 

А через какое-то время я вдруг понял, что несчастен. И ощущение несчастья было связано в первую очередь с тем, что я перестал заниматься преподавательской деятельностью, потерял контакт с молодежью. Со своим директором я начал обсуждать, что можно сделать. Так родился «Сад голосов». Каждые два года мы проводим академию для молодых людей, отбираем 6-8 голосов, их возраст не должен превышать 30 лет. И отбор во многом происходит потому, что мы много путешествуем по разным городам. Успех оказался потрясающим. Я не знаю, кто сверху на нас смотрит, но кто бы там ни был, очевидно, мы ему нравимся. У нас выросли целые поколения великих певцов. Мы тренируем их, занимаемся от трех недель до месяца, а потом программа продается лучшим филармоническим институциям и оперным домам.

Как это возможно?

Как я могу брать неизвестных певцов и потом продавать их ведущим мировым оперным домам? Я думаю, что это потому, что у нас все организовано очень правильно. За последние 15 лет мы выпустили множество певцов, которые сделали оглушительную карьеру. И, может быть, сегодня, вы не только обнаружите новые голоса, очень молодые, но и станете свидетелями того, как эти голоса очень далеко пойдут, и мы все будем ими гордиться.

Почему вы ищете новые голоса, но не занимаетесь развитием мододых иснтрументалистов?

На самом деле, это неправда. Два года назад я организовал фонд, который называется «Сады Уильями Кристи». Все, что у меня есть, я отдал этому фонду, чтобы работа, которую мы начали с «Цветущими искусствами», могла продолжаться. Центр этого фонда — мой дом, мой сад, и деревня, где мой дом стоит. Это не только для певцов. Все, что мы делаем на протяжении последних 40 лет, — это концерты с оркестрами, голосами и хорами. Мы проводим музыкальные исследования и публичные прослушивания. Мы делаем все, чтобы работы неизвестных композиторов стали известны. И очень озабочены тем, что называется передачей опыта. Это прекрасная система обучения, которая для меня гораздо важнее, чем привычные способы обучать певцов. Мы растим также и инструменталистов, проводим теоретические изыскания. Когда речь идет о «Саде голосов», мы также даем старт и молодым музыкантам. Можно назвать это очень амбиционзной обучающей программой. Что-то мы проводим в Париже, но в основном — все происходит у меня дома. И если вы знаете каких-то молодых людей, которым нужна такая помощь, пожалуйста, отправляйте их ко мне.

Чем вы объясняете популярность барокко в последние годы?

Думаю тем, что исполнители смогли предложить в этом жанре что-то новое. Когда сегодня люди слушают Монтеверди, Скарлатти или более популярных Вивальди и Генделя, они говорят: «Боже, это же новая музыка, она звучит, как новая!». Я хочу, чтобы мой Моцарт звучал очень по-новому. И возможно сегодня вечером вы со мной согласитесь. При этом я люблю пропагандировать музыку людей, которые не столь популярны, как Моцарт. 

Откуда сегодня исторически информированные исполнители берут такие быстрые темпы?

Иногда есть причина полагать, что Моцарт думал даже быстрее, чем многие дирижеры его сегодня интерпретируют. Можем ли мы с точностью сказать, что в 1925 году, когда играли Моцарта медленно, играли его верно? И можем ли мы сказать, что сегодня с интрументами того периода мы начали делать быстрее, чем было у Моцарта? Конечно, нет. Я знаю много людей, которые до сих пор остались в 1925 году. Когда я играю Моцарта быстрее, чем играли раньше, я думаю про музыку, которую Моцарт знал. Разве он думал о Малере или о Шостаковиче? А сегодня я встречаю музыкантов, которые играют музыку XVIII века, как будто композиторы уже тогда знали о Малере, Прокофьеве, Брамсе и XX веке. Возможно в исполнении находит воплощение любовь исполнителей к более поздним композиторам, но это не повод считать их подход каноническим. 

Вашему ансамблю уже почти 40 лет. За это время вы неоднократно приезжали в Москву. Есть ли в вашем ансамбле те, кто с вами играл тогда?

Я впервые выступал в Москве еще до перестройки. И да, как минимум трое музыкантов, с которыми я выступаю сегодня, остались с тех времен. Если бы с нами приехал еще и хор, их было бы значительно больше.

Вы сказали, Моцарт сегодня должен прозвучать по-новому. Что вам важно показать нового в Моцарте?

Во-первых, язык. Либретто и речитативы. Иногда я на опере в театре просто зажимаю уши на речитативах, не могу их слышать. Я думаю, что в дополнение к ариям и ансамблям язык очень важен, и вас сегодня будет ждать много интересного. Сейчас, когда исполняют Моцарта, многие ищут великих солистов. Это прекрасно, когда мы привлекаем знаменитых певцов, но солист Моцарта отличается от солиста Верди или Вагнера. Например, что главное в опере «Так поступают все»? Конечно, там отличные арии, ансамбли и финал. И вот сегодня вечером вы услышите, что «Мнимая садовница» уже все эти элементы содержала. А при этом Моцарту было 18 лет, и это всего лишь 8 лирическая опера, которую он написал. Но все, что Моцарт нам покажет 15 лет спустя, уже заложено в этих выдающихся ансамблях, где пять солистов собираются вместе. Это то, что я могу навзать самым потрясающим ансамблем в мире.

Знаете мадригал? Это такой образ пения вместе, который начался задолго до Монтеверди, это одна из самых прекрасных форм музыки. Моцарт — последний из великих композиторов мадригалов. И я думаю, в этом сегодня будет та самая новизна — услышать мадригалы в Моцарте. А когда люди поют Верди или Вагнера, а потом начинают петь Моцарта, это совсем не то, возникают проблемы в ансамблях. Вы там слышите какофонию. Каждый солист слушает себя, не имея представления о том, как петь вместе. По этой же причине я часто не могу сегодня слышать финал девятой симфонии Бетховена, где певцы пытаются спеть квартет, а возникает ощущение, что каждый пытается спеть громче, что они толкают друг друга локтями. Надеюсь, сегодня вы услышите иной подход.

Я конечно не хочу, сказать, что моя «Садовница» — идеальна, но здесь важно объяснить, что мы — труппа. У нас молодежь из Австралии, Сербии, Бельгии, Германии и Англии. Они создали семью, и, надеюсь, это сегодня будет слышно.

Можно ли сказать, что за 40 лет существования вы успели осуществить свои главные намерения?

Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы самостоятельно ответить на вопрос. У нас очень много хороших задумок, которые я хочу воплотить. Сейчас уже проходят прослушивания на следующую академию. Мы решили, что останемся с оперой, будем делать комическую оперу — «Партенопу» Генделя.