В театре «Новая опера» состоялась российская премьера оперы Эриха Вольфганга Корнгольда «Мертвый город». Декадентскую, фрейдистскую историю о безумном вдовце Пауле, который переживает мучительное освобождение от ушедшей супруги, публике рассказал режиссер Василий Бархатов, вернувшийся в Москву после десятилетней паузы с новым спектаклем. Позднеромантической партитурой композитора, крайне редко звучащего в нашей стране, продирижировал Валентин Урюпин, для которого «Мертвый город» стал дебютом как для музыкального руководителя театра. Музыкальный критик Надежда Травина побывала на премьерном спектакле и рассказывает, почему спектакль Бархатова — выдающееся событие в российской музыкально-театральной жизни.
В нашей стране музыка Эриха Корнгольда — настоящая terra incognita. Можно смело сказать, что имя австрийского композитора у нас практически неизвестно. Конечно, некоторые энтузиасты исполняют его камерные опусы, но сценические произведения в основном звучат в лучших театральных залах Европы (кстати, именно там начался ренессанс творчества Корнгольда, эмигрировавшего в Америку еще в 30-е годы прошлого века и получившего признание лишь как голливудского композитора). Выбор «Мертвого города», одной из самых популярных опер Корнгольда — безусловно, смелое и амбициозное решение театра «Новая опера», после смены руководства явно нацеленного на модернизацию репертуара. Приглашение Василия Бархатова, одного из наиболее интересно мыслящих российских режиссеров — попытка расшевелить наше сонное музыкально-театральное царство, погружающееся в пучину анахронизма или же неудачного осовременивания.
Город, которого нет
О чем же эта опера? Эрих Корнгольд и его отец, известный музыкальный критик Юлиус Корнгольд под совместным псевдонимом Пауль Шотт взяли за основу либретто пьесу «Мираж», которая была, в свою очередь, переработкой романа «Мертвый Брюгге» бельгийского писателя-символиста Жоржа Роденбаха. Атмосфера застылости, мрачного трагизма, уныния и безысходности служит фоном истории героя Пауля, у которого умерла супруга Мария. В городе Брюгге он пребывает одновременно и во сне, и наяву, погружает читателя в свое бессознательное. Встретив танцовщицу Мариэтту, он принимает ее за умершую жену, и все попытки добиться ее любви — всего лишь иллюзия. Пытаясь освободиться от этой зависимости, Пауль все больше теряет связь с реальностью — и вот уже мы не понимаем, действительно ли он задушил в конце Мариэтту, или это очередной мираж. Декадентский роман Роденбаха, пропитанный атмосферой fin de siecle и одновременно фрейдистскими теориями, оставляет ощущение некого безвременья. Внутреннее безумство главного героя и город, которого в его сознании как бы нет — это, конечно, отсылка к мунковскому «Крику» с немецким экспрессионизмом, но кто сказал, что это все не может происходить и сегодня?...
Развод — дело не житейское
В спектакле Бархатова супруга Пауля не умирает — они всего-навсего разводятся, и этот брак не может спасти даже опытный психолог доктор Франк. Таким образом, режиссер превращает семейную обыденность в трагедию, в глубоко личную драму, которая разворачивается в двух плоскостях. Сценограф Зиновий Марголин создал двухуровневое пространство, символизирующее двойственность сознания Пауля: если в уютной спальне-гостиной действует реальность (собирает свои вещи супруга, в телевизоре мелькают кадры с их свадьбы), то внизу, в условном подвале, он «проваливается» в свой призрачный, фантасмагорический омут, где в безудержном веселье пребывают артисты-друзья его новой подруги Мариэтты, вдруг появляется белая армия киберживотных в огромных масках (в либретто — церковная процессия) или же мелькает тень Марии. Бархатов показывает жизнь в этом застывшем мертвом городе как набор сновидений, обрывочных воспоминаний, заставляя не абстрагироваться от этих агональных радостей, а напротив, быть там, в голове Пауля, стать частью его измененного мира. Режиссер держит в оцепенении 3 часа 15 минут, не переводя внимание зрителя на кордебалет, массовку и прочие глупые лайфхаки, способные занять паузы при смене декораций и дать солистам отдохнуть. В этом спектакле нет ничего лишнего, все идеально выверено и восхищает своей четкой продуманностью — и даже такие распространенные режиссерские «штампы», как появление двойника героя в зеркале или погружение в ванную как попытка очиститься от галлюцинаций, находятся на нужных точках драматургического действия. В какой-то момент ты вдруг ощущаешь себя сидящим на крупном европейском оперном фестивале в том же Брюгге, который Пауль в финале все-таки покинул.
Оркестр под управлением Валентина Урюпина проделал невероятную работу — это был живой единый механизм, правда, спрятанный от глаз публики за сценой. Оперу Корнгольда — жгучую смесь бесконечных вагнеровских мелодий, симфонизма Рихарда Штрауса и даже итальянского веризма — воспринимать довольно непросто, ты как будто ешь огромный слоеный торт с кремом, но в интерпретации Урюпина эта сладость и приторность оказалась в нужном эквиваленте. И лейтмотив города, и колокольность, пронизывающая многие эпизоды, и симфонические интерлюдии в духе «Саломеи» звучали подчеркнуто строго и аккуратно, не срываясь на экспрессионистский нерв. Весь исполнительский состав «Мертвого города» был на высоте — стоит отметить эпизодическое, но такое яркое появление Василия Ладюка, спевшего арию Пьеро как самую романтичную балладу о любви из голливудских кинофильмов. Дуэт главных героев — Пауля и Мари (Мариэтты) завораживал как сцена из сериала, от накала страстей которого невозможно было оторваться. Швейцарский тенор Рольф Ромей уже неоднократно исполнял свою партию в других постановках, а в спектакле Бархатова показал себя крепким, уверенным профессионалом, подкрепив интонационную чистоту убедительной актерской игрой. Солистка «Новой оперы» Марина Нерабеева, представшая сразу в двух образах, продемонстрировала все краски и тембры своего великолепного голоса. И уже было неважно, кто сейчас позвал Пауля в мертвом городе — то ли девушка, то ли видение.
