В театре «Геликон-опера» состоялась премьера нового спектакля Дмитрия Бертмана. Оперу Верди «Аида» он уже ставил в 1996 году, и уже тогда она вызвала большой ажиотаж и добралась аж до Зальцбургского фестиваля. В этот раз режиссер и худрук театра представил новое, неожиданное прочтение любовного треугольника — пленной эфиопской красавицы Аиды, романтичного пылкого воина Радамеса и мстительной дочери царя Египта Амнерис. Музыкальный критик Надежда Травина с интересом погрузилась в египетские страсти, которые разворачивались на сцене и в зрительном зале, и рассказала, почему спектакль Бертмана — это лучшая финальная точка уходящего концертно-театрального сезона.
Погружение в атмосферу Древнего Египта началось уже в фойе, где утомленную московской жарой публику встречали скульптурные изваяния, по всей видимости, изображавшие жрецов. А наверху — сама богиня Нефертити, вернее, копия ее знаменитой головы. Все желающие могли также рассмотреть картины художницы с египетскими корнями Галлы Абдель Фаттах, издания по искусству и культуре Древнего Египта и даже клавир фрагмента оперы Верди — эти экспонаты приготовили специально для премьеры. Говорят, в антракте о них рассказывал настоящий египтолог. А что, если где-то в подвалах «Геликона» спрятаны и мумии фараонов?
Собственно, выставочное пространство — это лишь прелюдия к роскошному монументальному действу, которое можно описать одной лишь фразой-мемом «во-первых, это красиво». Эстонский сценограф Тауно Кангро и его коллега Ростислав Протасов превратили сценическое пространство в дворец-храм, уставленный шестиметровыми скульптурами богов, священными египетскими кошками (для Кангро это, кстати, дебют в оперном театре). Ощущение угнетающе-величавой помпезности создавали костюмы Ники Велегжаниновой: обилие золота, «императорские» эпатажные наряды как нельзя точнее характеризовали царство Рамзеса. В целом, от работы художников-постановщиков в прямом смысле невозможно было отвести глаз: добавим сюда еще любопытную световую концепцию Дениса Солнцева — в частности, в сцене на берегу Нила герои будто находились в воде, в которой отражались световые блики.
Дмитрий Бертман интересно расставил акценты в этом, в общем, классическом любовном треугольнике. На первый план он выдвинул образ Амнерис, что абсолютно оправдано — не зря же Верди сначала хотел назвать свою оперу именно этим именем. Горделивую и властную дочь фараона с невероятным артистизмом показала Юлия Никанорова — обладательница низкого грудного голоса. По версии Бертмана, Амнерис не жалко Аиду: свою рабыню она держит на привязи (веревка в спектакле становится средством манипуляций героев), а ради всепоглощающей любви она готова пойти против собственного отца и страны. Впрочем, Радамес (в блестящем драматическом исполнении тенора Шоты Чибирова) эту жертву оценить не способен, равно как и чувства влюбленной в него Аиды: большую часть действия он будто равнодушно внимает ее мольбам, мечтая о грядущем походе на соотечественников девушки. Аида (Ирина Окнина — как хороши были ее верхние ноты!) в спектакле играет будто второстепенную роль, становясь игрушкой то в руках Амнерис, то в руках Радамеса. Финал же этой вечно актуальной истории, разворачивающейся во время войны между Египтом и Эфиопией (этот контекст показан лишь контурно), поражает своей гениальной простотой: а что, так можно было? В самой пронзительной сцене оперы — в дуэте Радамеса и Аиды «Прощай, земля, прости, приют всех страданий» — эфиопская красавица так и не появляется. Она — лишь игра воображения Радамеса: пленник, обреченный на смерть, принимает луч света, проникающий в темницу, за силуэт Аиды (голос Окниной звучит за сценой). В самый драматичный момент этого дуэта человека со светом в подземелье спускается Амнерис (по сюжету она взывает о спасении любимого снаружи), которая и в прямом, и в метафорическом смысле убивает свою соперницу.
Верди написал массу хоровых сцен, изображающих одно воюющее государство и другое. Жрецы, пленные эфиопы, египетское войско, девушки-рабыни в спектакле отнюдь не массовка, а стройные полнозвучные ансамбли, придающие спектаклю еще больше помпезности. Для усиления эффекта погружения в оперное действие Бертман вывел хоры прямо в зрительный зал: так, в сцене возвращения египетских войск во главе с Радамесом хор театра располагался на ступеньках, отчего казалось, что ты действительно находишься внутри разыгрываемой истории. Не менее впечатляющим были и ансамбли противоборствующих сторон — их режиссер поместил над сценой, за осветительными приборами, создав аллюзию на выход правителей к народу.
Отдельное восхищение хочется адресовать оркестру театра под управлением Валерия Кирьянова. Музыканты чутко и деликатно аккомпанировали ариям, дуэтам и ансамблям, подчеркивая каждый лейтмотив — будь то «тема ревности Амнерис» или «тема любви Аиды». В массовых эпизодах особенно выделялись духовые инструменты, воспроизводившие воинственные фанфары и ропот толпы — не просто без единого кикса, а невероятно стройно, слаженно. Настоящий музыковедческий сюрприз ожидал публику уже с первых тактов увертюры. В этом спектакле оркестр исполнял музыку, которую Верди написал для премьеры оперы в Каире, но она так и не прозвучала. Дмитрий Бертман привез партитуру из дома композитора, и эта историческая справедливость была, наконец, восстановлена. Так и хочется добавить фразой из либретто — слава Египту, слава богам!
