Эта редкая возможность для Армении стала возможна благодаря инициативе и поддержке Vardoui Nazarian. И здесь сошлось все: топография концертных площадок, благодаря которой слушателям и музыкантам удалось проехать половину Армении, трепетный прием и тонкое, вибрирующее пространство, в котором так по-особенному все звучит.
I.
Гастрольные концерты октябрьского мини-фестиваля выстроились в мини-историю, или даже мини-роман. Первый концерт представил самые знаковые, самые романтические истории любви: здесь, конечно же, царил Чайковский, полет, упоение, экзальтация, крайние проявления человеческих эмоций, плотное, телесное — романтическое. Следующим шел танцевальный перформанс в Звартноце, где эмоциональное поле переместилось в сферу, противоположную любви — к переживанию смерти и человеческого страдания. Концерт Шнитке на стихи «Книги скорбных песнопений» гениального армянского поэта Грегора Нарекаци, в X веке сформулировавшего опорные положения человеческой веры в Бога, окончательно перенаправил вектор в сторону общечеловеческого, трагедийного, бытийственного. Наконец, знаменитый концерт-мистерия Lux Aeterna, прошедший на сей раз в одной из знаковых армянских церквей в городе Гюмри — стал окончательным выходом в абстрактное и неназываемое; из области человеческого — в область божественного.
Программу из чистого, «беспримесного Чайковского» — «Франческа да Римини», «Ромео и Джульетта», «Итальянское каприччио» — musicaEterna исполняли уже не раз. Знаменитый итальянский цикл тоже имеет свою внутреннюю, сжатую, как пружина, драматургию: любовь земная — метафизическая — небесная. Всепоглощающая нежность Чайковского к Италии, к ее свободе и радости, неожиданно и здорово срезонировала с атмосферой Еревана — с его гигантскими «римскими» площадями, с фланкирующими просветы колоннадами, с розоватым в закатном солнце туфом и многоголосой радостной толпой у фонтанов. Все это создало ощущение какой-то перепридуманной, заново воссозданной, многокрасочной жизни, где любовная история из символа становится реальностью, а романтический порыв — подлинным и овеществленным; и когда в центр всей этой кипящей жизни помещено еще и безупречно органичное исполнение — такое же плотное, телесное, пастозное — поневоле ощущаешь себя героем фильма авторства, по меньшей мере, самого Дзеффирелли.
II.
Небольшой фестиваль в Армении — это всего лишь еще одна точка на гигантской гастрольной карте оркестра, и в то же время совсем иная, совсем новая степень причастности всего всему, всех — всем; в мире сейчас непросто, сложно в мире, и человеку по-прежнему нужен другой, просто чтобы показать: мы вместе, мы — на одной стороне. Танцевальный перформанс «Страдание на всех языках звучит одинаково» (режиссер — Анна Гусева, хореограф — Владимир Варнава) в исполнении musicAeterna Dance стал именно такой драматической страницей, «точкой боли» в четырехдневном путешествии-рефлексии. Место было выбрано уникальное — храмовый комплекс Звартноц, Храм Бдящих Ангелов: ныне оскалившаяся, ничего не поддерживающими колоннами руина, в прошлом — уникальная по форме трехъярусная ротонда. Возможно, такая форма, совершенно атипичная для армянской архитектуры, была инспирирована Анастасисом, легендарным храмом Гроба Господня, вдохновившим сотни западно-европейских построек. Тем сильнее резонирует с ним тема перформанса: многословное, подробное изображение страдания в месте, которое должно символизировать искупление.
Здесь — черные хоругви, встречающие зрителей у подножия храма; профессиональная армянская плакальщица; гуляющий между колонн ветер, темный, электрический дарк-нойз, и — люди, бесконечно оплакивающие друг друга, стукающиеся в холодном сумеречном воздухе друг о друга телами, точно костяные фигурки. Танцевальная студия musicaEterna, собранная несколько месяцев назад, работает с движением интуитивно, тела танцоров складываются в многосоставной, ощерившийся болью пазл. С наступлением темноты люди теряют человеческую пластику, тела их топорщатся и дыбятся колтунами, развеществляются до уровня сломанного механизма; в середине каменного пола загорается горящее жерло — портал в ад? раскаленное человеческое горе? Вокруг — выстуженный синий воздух; с грохотом взмывают и садятся самолеты, ночное небо сияет всеми своими звездами, на стене пляшут в свете костров поломанные тени: и все это вместе остается глухо к голосу человека — к страданию, которое на всех языках звучит одинаково.
III.
Армения — страна удивительной, не утраченной духовности: здесь вера вшита в человека так плотно и крепко, что, кажется, сами люди как бы крепче, словно внутри их мягких южных тел находится костяк воли, и воля эта заключена в вере. Здесь люди пятятся спиной, выходя из церкви, потому что повернуться спиной к алтарю — значит проявить к нему неуважение, и это, вообще-то, очень верный, правильный, забытый во многих местах жест. Здесь повсюду звучит мягкий, словно яблоневыми лепестками в руку ложащийся язык, за которым вырастает что-то столь древнее, что при встрече с ним теряешься; даже горы здесь мягкие, словно облитые ржаным пивом. Потому и концерты вне зависимости от места их проведения были окружены особенной какой-то искренностью, неподдельным, удивленным теплом: что в зале имени Хачатуряна, где хор musicaEterna исполнил Концерт Шнитке для хора, что в ночной церкви в Гюмри, прорезанной свечными отсветами, где стоят и в едином каком-то ритме дышат несколько сотен людей. Концерт, так сильно и цельно прозвучавший в месте, где создавался великий к нему текст, и ночной Lux Aeterna вместе стали двумя частями длинного диалога с Богом.
Вот женщины в платках, прижимающие к себе детей, вот круглоглазые подростки с лицами ветхозаветных пророков, редко сталкивающиеся с византийской музыкой, но всем нутром своим эту музыку понимающих. Опыт слушания среди них — трансцендентальный, и тем интереснее, что концерты musicaEterna чаще всего проходят в залах, плотно набитых высокими ценителями. Здесь же были — люди, они заходили в открытые двери церкви, ставили свечи и удивленно слушали; и хотя звонки мобильных телефонов тут и там мешали голосам певчих, а снаружи церкви порой тренькали машины и лаяли собаки — тем и трогательнее все это было в целом. Жестковатый византийский хорал musicAeterna byzantina накладывается на трансцендентальное, какое-то совершенно светящееся звучание хоров современных, одинокий голос ливанской певицы Рибаль Вебе — на голоса многих других; и эта беспрерывная смена произведений Дьердя Лигети, Алексея Ретинского и Андреаса Мустукиса с кульминацией в беспредельной красоты Crucifixus Антонио Лотти, покачивание между архаическим византийским и бестелесным западноевропейским, между верхом и низом, стали настоящей мета-медитацией в маленькой модели мира, где есть и небо, и земля; тем больше жизни было в абстрактных мистериальных мерцаниях византийского мажоро-минора, когда вокруг него в маленьком церковном зале стояли не слушатели, но люди.
Автор статьи - Дина Якушевич
