В Концертном зале имени Чайковского состоялся очередной концерт в рамках абонемента современной музыки «Другое пространство». По многолетней традиции, его особенностью является исполнение никогда ранее не звучавших или забытых партитур XX-XXI веков. Ведущие российские музыканты, специализирующиеся на подобной музыке, представляют сложные концептуальные опусы, знакомят публику (преимущественно также знатоков) с новыми сочинениями. В этот раз прозвучали «новинки» Анатолия Королева, Томаса Адеса, Гюса Янсена, Николая Каретникова. На сцене были Государственный академический симфонический оркестр имени Евгения Светланова, дирижер Федор Леднёв, скрипачка Елена Ревич и ведущий Ярослав Тимофеев. Надежда Травина рассказывает о концерте.
Нынешнее «Другое пространство» как никогда оказалось другим. Во-первых, не было его идеолога и создателя Владимира Юровского, который и выбирал премьерные сочинения, и увлекательно о них рассказывал перед исполнением. Впрочем, Ярослав Тимофеев и Федор Леднёв достойно заменили уехавшего из страны дирижера-лектора: один провел небольшой конферанс в своем неповторимом стиле как на собственном абонементе, другой — блестяще проник в суть авторского замысла каждого сочинения. Во-вторых, в зале отсутствовала большая часть «знатоков» — тех, кого ежегодно можно было встретить на «Другом пространстве» (причина — та же). В-третьих, пожалуй, впервые здесь не было привычного ажиотажа по поводу предстоящего исполнения редкостей: с 2016 года, когда в КЗЧ впервые прозвучали «Группы» Штокхаузена, утекло много рек и публика попросту привыкла к таким щедрым подаркам. Но несмотря на все это, желающих услышать четыре интереснейших, идейно и стилистически далеких друг от друга симфонических опусов, оказалось достаточно (не забудем и тех, кто смотрел в прямом эфире трансляцию).
Открывшая вечер пьеса Анатолия Королева Verification показала еще одну модель воплощения респонсория, литургического жанра старинной музыки. Петербургский композитор, известный преимущественно по своим театральным балетным работам, буквально как по кирпичикам выстроил те самые вопросы и ответы у групп оркестра. Тонкое, почти спектральное звучание вертикалей целиком заполняло собой акустику зала, заставляя вслушиваться в их плавные, почти статичные перемещения. Подтверждать правомерность — верификацию — этих тембровых диалогов не пришлось: Королев с первых тактов своей симфонической картины получил и от музыкантов, и от публики заветную «галочку».
Пьеса суперпопулярного в мире британского композитора Томаса Адеса Inferno (Ад) вполне оправдывала свое название. И не только потому, что композитор смешал в один звуковой винегрет цитаты из Мусоргского, Чайковского, романтиков и «прошелся» по Листу, целиком вставив в партитуру его демоническую музыку. Сочинение отдавало каким-то пошлым, вульгарным духом, от которого физически было противно («Это гламурный ад», — справедливо заметил Ярослав Тимофеев). Размытость формы, открытая китчевость, неприкрытое веселье (и это по мотивам «Божественной комедии» Данте) — было непонятно, автор издевается или в самом деле так мыслит. Впрочем, ГАСО еще раз подтвердил, что, кажется, может сыграть все — даже звуковой ад адского Адеса.
Непростым слуховым испытанием стал и Скрипичный концерт Гюса Янсена. Почти вся партитура построена на импровизации, местами фри-джазовой. Солистке Елене Ревич фактически был предоставлен карт-бланш, под ее маршрут ГАСО должен был аккуратно подстраиваться, однако нельзя сказать, что все это напоминало увлекательный аттракцион. Несмотря на кажущуюся простоту — бери и импровизируй — нужно было не потерять цельность формы, не раствориться в этой алеаторической пучине (пусть и чередующейся с четко прописанными эпизодами). Впрочем, Федор Леднев выстроил идеальный диалог солиста и оркестра, которые будто интуитивно чувствовали друг друга и вели за собой слушателя.
Но главным событием «Другого пространства», стала, пожалуй, Четвертая симфония Николая Каретникова. Если быть точнее, это не совсем премьера — ее уже исполнял Геннадий Рождественский с оркестром Министерства культуры СССР. Но то было почти сорок лет назад, а значит пришло время нового переосмысления этой партитуры. В своей вступительной лекции Ярослав Тимофеев предупредил, что полностью додекафонное сочинение Каретникова может кого-то отторгнуть и в целом оказаться трудным для восприятия (так, к сожалению, и случилось — публика уходила из зала), однако на деле все выглядело наоборот. Строго детерминированная, лишенная каких-либо исполнительских вольностей и уж тем более импровизаций симфония удивительным образом таила в себе неприкрытую чувственность, целый спектр эмоций как в лучших традициях романтической музыки. Взволнованная драматическая первая часть, меланхоличное философское адажио, стремительное скерцо и, наконец, экзальтированный трагедийный финал — это был звуковой рай, наглядный пример работы настоящего Мастера, Которому вовсе не нужно играть в Голливуд и высмеивать несмешное.
