В Москве проходит ежегодный открытый фестиваль искусств «Черешневый лес» — проект Bosco di Ciliegi, по традиции объединивший в своей программе театр, музыку, живопись, кинематограф. Одним из ярких событий фестиваля стал сольный концерт выдающегося пианиста Николая Луганского, который представил программу к 150-летию Сергея Рахманинова. Один из лучших интерпретаторов его музыки, Луганский исполнил фортепианные сочинения, охватывающие разные периоды творческой деятельности композитора. Надежда Травина рассказывает о концерте.
Приветственная музыка, красная ковровая дорожка и, конечно же, очаровательные белые и красные деревья у входа в зал — так по традиции встречали гостей фестиваля «Черешневый лес», которые теплым майским вечером прибывали на сольный концерт Николая Луганского. В этом году Bosco di Ciliegi устроили настоящее интеллектуальное погружение в мир фортепианного искусства. Проводником в это пространство стал отнюдь не всенародный любимец и частый гость светских мероприятий Денис Мацуев, а его коллега, пианист-философ Луганский, чьи выступления проходят на крупных концертных площадках страны и всего мира, а записи на известных лейблах получили восторженные оценки критиков. Послушать тонкую, нетривиальную игру «романтического героя современного фортепиано» собрался полный зал – как меломаны, так и давние друзья фестиваля: актрисы Марина Зудина, Алика Смехова, телеведущие Дарья Златопольская, Юлия Бордовских и другие.
Свою программу Николай Луганский посвятил Сергею Рахманинову — композитору, чья музыка ему знакома не понаслышке. Пианист уже много лет считается признанным рахманиноведом — активным исполнителем его камерных фортепианных сочинений, который по-особому интерпретирует их замысел, делится своим уникальным прочтением. Причем, не только привычно за роялем: в программке концерта в Московской филармонии можно было обнаружить любопытные комментарии артиста о том или ином исполняемом рахманиновском произведении. К примеру, мелодика Шести музыкальных моментов ему напоминает стилистику городского романса, что удивительно, поскольку Рахманинов здесь никогда не затрагивал фольклор. А Тринадцатая прелюдия из опуса 32 у пианиста ассоциируется с Пасхальной ночью. Такие интересные трактовки свидетельствовали о глубоком, личном подходе Луганского к рахманиновской музыке в целом. На концерте они ожили в звуках: в окружении прекрасной сирени (как известно, любимого цветка Рахманинова) пианист делился своим искусством со слушателями.
В Шести музыкальных моментах Луганский подчеркнул одновременно рахманиновскую тонкую лирику и виртуозный пианизм. В этих миниатюрах раскрылся весь спектр эмоций и чувств, заложенных в цикле — от меланхоличной элегии до открытого драматического конфликта. Пианист заставил вслушиваться буквально в каждый звук, растворяющийся в акустике зала: иногда хотелось закрыть глаза и впитывать новое его появление. Во Второй сонате (вторая редакция) Рахманинов предстал подлинным гигантом фортепиано: первая часть и финал поражали своей широтой, монументальностью масштабов, пышной концертностью изложения. А в медленной свободно-импровизационной части Луганский устроил «передышку» — позволил насладиться дивными рахманиновскими гармониями и фактурой. Концерт завершило исполнение Тринадцати прелюдий (опус 32) — своего рода квинтэссенции камерных фортепианных пьес Рахманинова, вобравшей в себя и ту самую колокольность, и отсылку к древнерусскому пению, и оммаж Чайковскому. Николай Луганский представлял прелюдии как картины, которые были наполнены образами и характерами, запечатлевшими моменты из жизни. Каждая из них откликалась в сердцах благодарных слушателей, вознаградивших артиста продолжительными аплодисментами и, конечно же, букетами сирени.