В который раз у нас выступает Дэвид Браун и его Brazzaville! Но этот концерт, 5 апреля в клубе «Шестнадцать тонн», особенный: презентация нового альбома Morro Bay. Накануне концерта Браун-философ в скайпе рассказал «ВД» о новых песнях, о любви к русским музыкантам и том, что его связывает с Россией.
Дэвид, понятно, что все, кто хотел, уже послушали Morro Bay. Но все-таки протокольный вопрос: о чем он и так далее...
Это концептуальный альбом. В смысле, все песни рассказывают историю про одну девочку... Глобальная идея моя в том, что наша душа не подвержена трудностям этого мира. Наша бессмертная душа не может быть испорчена ничем в этом мире.
То есть вы хотите сказать, что она сильнее?
«Сильнее» — это слишком слабое слово! Хлопушка не может взорвать Гималаи. Душа — это Гималаи. Мы, люди, беремся из Вселенной. Из звездной пыли. Мы, люди, все время нервничаем и волнуемся. Это тоже правильно — это вопрос выживания. Надо что-то есть, греться и так далее. Зверь бежит от охотника, охотник — от других десяти охотников-конкурентов. (Смеется.)
Тем не менее альбом — расслабленный.
Наверное: история разворачивается в Калифорнии. Я люблю писать про эти места, хотя очень давно там не бывал. Девушка — собирательный образ, я таких многих знавал... Они убегали из дома и так далее. Это про темную сторону Калифорнии... Но да, саунд очень расслабленный. Многие говорят, что мелодии Brazzaville сладкие, хотя речь в песнях идет о вещах невеселых.
Я вот помню совсем ранние альбомы вашей группы — они все-таки представляли собой композиции с нечеткой формой. Потом вы перешли к традиционным песням. Как это случилось?
Естественно. Тут на днях — отвлекусь, извините, — мой сын мне сказал, что нашел в Википедии статью про меня, где я называю себя «человеком-самоучкой»...
Да, это известная цитата.
Но я этого никогда не говорил! (Смеется.) Это не мои слова! Но они довольно точны. Я всему учился сам: петь, играть, сочинять. В начале карьеры меня интересовал саунд, тембры. Потом я постепенно стал находить для себя очарование «нормальной» песенной формы. Ну и учился сочинять так.
И открыли для себя русский рок заодно?
Да. Потому что среди мировых сингеров-сонграйтеров есть и выдающиеся русские: Виктор Цой и Земфира, например. Кстати, моя мама покойная — она была еврейка, из местечка на границе Польши из Белоруссии, а дед — из Галичины. Мама всю жизнь говорила с довольно сильным акцентом. А один из моих прадедов, британский офицер, воевал в Балаклаве!
Вам никогда не хотелось написать анти-песню? Антивоенную, антииракскую, антироссийскую...
Это тонкий момент. Смотрите: я американец. И да, я люблю Америку. Но я понимаю, что наша страна делает много плохого. И для мира, и для нас, граждан. Взять хотя бы здравоохранение... Неважно. Это первое. Второе. Я не россиянин и не украинец. Да, у меня есть свой взгляд. Но когда я написал в фейсбуке пару безобидных, как мне казалось, статусов, тут такое началось: «Я тебя ненавижу! Я выброшу все твои диски!» В общем, бывают такие ситуации, когда лучше сделать шаг назад и не лезть никуда. События приобретают непредсказуемый оборот. Сейчас очень важно всем быть осторожными именно поэтому.
То есть вы согласны со Львом Толстым, что история никому неподвластна?
В чем-то согласен: история — как море: приливы и отливы, зависящие от луны, а не от людей. Толстой был в Севастополе, он получал военную информацию из первых рук. А я что? Сижу на диване, смотрю CNN, другие каналы и ужасаюсь всему. Я не знаю. Я не политик.
Понятно. Что будет на концерте?
Сыграем, конечно, новые песни. И старых несколько. Обязательно — Mistress, которую я записал с Земфирой (имеется в виду трек проекта The Uchpochmak, в котором Дэвид Браун был приглашенным вокалистом. -- А.Б.). Да, кстати: группе-то в этом году шестнадцать лет! С ума сойти. А вот именно этим составом мы в «Тоннах» еще не играли.
