Вы собирали серьезные картины нон-конформистов. И вдруг – фарфоровые статуэтки, вазы… Вы всерьез относитесь к советскому фарфору, или для вас это вроде шутки, легкомысленного увлечения?Все очень серьезно. Моя душа и сердце полностью погружены в эту эпопею. Я рассматриваю свое увлечение русским фарфором не как хобби (такого слова вообще никогда не было в моем словаре), а как часть работы. Я работаю с этим материалом, изучаю литературу, привлекаю лучших специалистов для описания коллекции.
А ваши коллеги по бизнесу или по сообществу коллекционеров не ухмыляются: мол, «подсел на бабушкины сувениры»?
Абсолютно нет. Один из моих близких друзей владеет собранием картин художников так называемой «парижской школы» начала ХХ века — Модильяни, Сутина, Шагала… Это, как вы понимаете, высший пилотаж. Но он изучает те же самые каталоги аукционов «Сотбис» и
«Кристис», которые изучаю я. Последние пять лет русский и советский фарфор продается на равных с самыми высококлассными картинами.
Можете привести пример?
Пожалуйста: фигурка художницы Натальи Данько «Вацлав Нижинский» была продана за $ 700 тыс.. Я даже знаю, кто купил, но не буду открывать аукционную тайну. Вы почувствовали уровень цен? Многие работы революционных мастеров продаются по $ 20 тыс. или даже по $ 50 тыс. за штуку.
Лично меня эти статуэтки восхищают не ценой. Они вызывают особое чувство ностальгии - в советских домах и квартирах такие балерины стояли чуть ли ни в каждом буфете.
Безусловно, от ностальгии и лирики никуда не уйти. У меня есть фигура «Индира Ганди и пионеры». Помню, когда я был пионером, в СССР приезжала Индира Ганди и нас всех повезли приветствовать ее на Рязанское шоссе. Или вот одежда персонажей статуэтки «Телефон» скульптора Малышевой — у моего отца было точно такое же ратиновое пальто и точно такие же ботинки на каучуковой подошве. Это уже часть моей биографии.
Хочу задать вам вопрос, который, уверен, особенно ждут читатели. У многих фарфоровые статуэтки хранятся еще с советских времен. Как определить, обладаешь ли ты шедевром за те самые тысячи долларов, или это копеечный ширпотреб?
Во-первых, стоит покопаться в коробках, которые долгое время не открывались. Самые старые фигурки при переездах обычно так и лежат нераспакованными. Во-вторых, надо посмотреть на донышко, убедиться, что они русские (западный фарфор – это отдельная история) и особое внимание обратить на заводскую марку. Дальше по марке в каталогах и книгах можно найти информацию и о художниках, и об аналогичных вещах. То есть в итоге вам все равно придется стать исследователем. Если вы будете удачливы и сами найдете в альбоме фигурку или вазочку, похожую на ту, что у вас, считайте, половина дела сделана. Но потом вам все равно придется обращаться к экспертам и знатокам.
Вы упомянули мировые аукционы «Сотбис» и «Кристис», на которых продаются дорогие предметы. Вы сами в основном там покупаете?
Не только. Я покупаю на аукционах и в скандинавских странах – по каталогам. Кроме того, мне повезло приобрести уже сформированные отличные коллекции. У одного известного танцора из России, жившего в Нью-Йорке, я купил собрание, которое он свою очередь приобрел у знаменитой супружеской четы Мироновой и Менакера. Замечательные вещи – «Выборы», «Чук и Гек»… Купил часть коллекции у одного московского адвоката. Большой блок вещей удалось найти в Лондоне через антикварного дилера. Очень разные пути собирания.
Нередко люди, собирающие какие-то небольшие предметы, придерживаются одной темы или сюжета. Один мой приятель покупает статуэтки Пушкина. У вас есть какой-то критерий? Как вы выбираете, что ваше, что – нет?
Критериев несколько. Самый важный – социальная составляющая. Я не собираю зайчиков, жирафов… (тех, кто собирает анималистику, между прочим, большинство). Я ищу пионеров, комсомолок, Павликов Морозовых... Фигурки, отражающие время и стиль эпохи. Кроме того, у меня уже выработался неплохой вкус к живописи, я смотрю на качество росписи. Мне очень важны вещи, созданные известными художниками.
Вы пришли к фарфору через работы нон-конформистов. В 1990-е годы устраивали в Третьяковке выставку «Запрещенное искусство». Мне кажется, это очень показательно для нашей страны: сначала мы ценили неформальное искусство, а теперь переключились на советское. Мы все дрейфуем назад?
Не могу говорить за всю страну. Мне кажется, в данном случае одно уравновешивает другое. Неофициальное, нон-конформистское искусство уже становится классикой – главные вещи были сделаны в 60-е годы. Многие работы уже в музеях, они стали раритетными и статусными. Соцреализм до поры до времени оставался в тени. А, между тем, многие признанные академики были отличными мастерами и, помимо заказных полотен, создавали очень хорошую живопись. И сегодня их работы тоже превращаются в классику. И на тех, и на других появился большой спрос на мировой антикварном рынке.
Как вы вообще начали коллекционировать искусство? Что послужило толчком?
Нон-конформизм был третьей моей коллекцией. До отъезда из страны я работал в Московской епархии реставратором и собрал очень хорошую коллекцию икон. Но ее вывезти не удалось. Приехав в Америку, я увлекся современным американским искусством. Познакомился и подружился с хозяевами одной из галерей, которые помогли мне собрать замечательную коллекцию: у меня были и Джаспер Джонс, и Энди Уорхол, и Луиз Невельсон, и многие другие зачинатели и короли поп-арта. В один прекрасный день все собрание я продал на «Сотбисе». И стал покупать русское искусство: сошелся с Эрнстом Неизвестным и Михаилом Шемякиным, у которых и приобрел первые работы. Оттуда потянулась ниточка к парижскому кругу, к израильским художникам.
Советский фарфор – четвертая и последняя коллекция?
С ним связана такая история. Когда я устраивал выставку «Запрещенное искусство» в Петербурге, мой друг и замечательный куратор Русского музея Александр Боровский посоветовал мне привнести в экспозицию «что-то чисто советское». Так случилось, что мы оказались в гостях у коллекционеров, собиравших очень разное искусство. У них я обратил внимание на фарфоровую фигурку на пианино – мама, прикалывающая своей дочке октябрятскую звездочку. Мне фигурка так понравилась, что я не мог от нее оторваться. На что Боровский сказал: «Вот это ты и должен покупать. Этого еще никто не собирает». За несколько дней в Питере я купил два десятка фигурок. Меня взволновала простота и изысканность этих предметов.
Вы живете в Америке. Иностранцы способны пережить то же восхищение?
До выставки в Москве у меня была экспозиция в Хилвудском музее в Вашингтоне. Десятки людей желали поделиться эмоциями: сообщали, что у них есть почти такие же статуэтки, вазочки, тарелки. Все, кто приходит ко мне в гости, с огромным наслаждением рассматривают все, что стоит на полках и столах.
Каков ваш круг общения в Америке?
В Штатах я живу более 30 лет. Моими первыми друзьями были именно американцы – тогда было мало русских эмигрантов. Мы с отцом начали свой бизнес, и у нас работали только американцы. Потом, когда стало появляться больше интеллигентных эмигрантов из России, мой интерес переключился на русский круг общения.
То есть вы не отгораживаетесь от американской культуры?
Напротив, мои сыновья родились в Америке, и для них это родина. Хотя дома мы все говорим по-русски, между собой они говорят по-английски.
В Москве чувствуете себя туристом или своим?
Я чувствую себя москвичом, и даже больше «своим», чем многие из здешних жителей. Подсказываю водителям, какими переулками проехать, чтобы избежать пробок.
На ваш отстраненный взгляд, как изменилась Москва и ее культура?
Она очень изменилась. Очень американизировалась. Но в то же время появилось много негативных вещей, связанных с галерейным и арт-бизнесом. Возникла масса коллекционеров, плохо разбирающихся в том, что они собирают. Им «впаривают» имена – а эти имена создаются на пустом месте. Исчезли критерии и внутренняя цензура. Сегодня любой художник может напечатать свой каталог и, дав денег, устроить выставку в любом музее. Кстати, моя выставка – совершенно не коммерческая. Меня пригласили кураторы ГМИИ, за что я им очень признателен.
Директор Пушкинского музея Ирина Антонова намекнула, что хотела бы видеть вашу коллекцию в постоянном хранении в музее. Вы сами думали о судьбе коллекции?
Я бы хотел сделать отдельный музей русского искусства, где были бы мои коллекции и картин, и фарфора.
«Ода к радости», 30 сентября - 22 ноября, Музей личных коллекций
