В Третьяковской галерее на Крымском валу открывается выставка Франциско Инфанте. Будут показаны его знаменитые работы из «снежной» серии.

Перед вернисажем «Ваш досуг» встретился с художником, чтобы глубже понять его эксперименты.

По внешнему виду, по манере вести разговор, по вдумчивому отношению к каждому слову и жесту Инфанте меньше всего похож на художника. В нем нет ничего от экзальтированного живописца в берете и с краской на фартуке. Он напоминает инженера старой, аристократической школы: мыслит проектами, чертежами, геометрией, говорит о порядке вселенной. И хотя родившийся в Саратове Франциско уже с 1960-х известен как исконно русский художник, все критики поминают его испанские корни. Говорят о его «европейскости». Она — в дисциплине мысли и в упорстве, не зависящем от перепадов настроения.

Из строя «наших» его выделяют, конечно, имя с фамилией: какой-то заковыристый псевдоним? Как раз с обсуждения имени и отчества (точнее, его отсутствия) началось наше общение.

«Родители назвали меня по-испански. А в Испании нет отчеств — бывает двойная фамилия, по отцу и по матери. В паспорте я записан как Ифанте Арана. Но это фамилия моей бабушки. По идее, если брать испанский образец, я должен был бы так звучать: Инфанте Лобанова Франциско. Отец умер рано, я его не помню. И кроме имени с фамилией испанского во мне мало. Мой любимый художник — Малевич, образование и воспитание я получил российское. У меня была возможность уехать как потомку испанского эмигранта, но я это сознательно не сделал.»

Начавший в период «оттепели» Инфанте нередко проходит по разряду «неофициальных» художников. Тех, кто не встроился в советскую систему. Но сам он не причисляет себя к борцам со строем.

«Конечно, на бытовом уровне было тяжело, если ты не получаешь заказов или званий. Но в творчестве я всегда был абсолютно свободен. Хотя я и жил с ощущением, что меня посадят. Что делаю что-то не то, что нужно. Многие официальные лица, когда их спрашивали обо мне, открещивались: мы не знаем такого художника. Но в молодости все это сносится легче.»

Франциско в стороне и от сплоченной группы нонконформистов, от диссидентов холста и кисти.

«Я не любил и не доверял историкам и политикам. Понимал, что через историю власти врут себе и другим. Меня не интересовала общественная жизнь — я всегда был одиночкой. Да и в принципе, в советские никакой сплоченной борьбы художников не было. Было несколько художников, которые занимались таким делом, которое официоз не замечал. Меня больше политики волнуют проблемы искусства, его формы и языка».

Удивительно, но художник, который работает с абстракциями, с геометрией, с формами, понятными во всем мире, не причисляет себя к глобалистам. «При всем своем интернационализме в работах, я все же русский художник. А русский художник, на самом деле, никому за границей не нужен. Это вам кто угодно скажет. Поэтому я довольно рано остыл насчет карьеры на Западе».

При всем при том Инфанте стал академиком в Испанской академии художеств (здесь у него такого звания нет). В начале своей карьеры Франциско входил в группу, открывшую кинетизм, особое авангардное направление ХХ века. С него, кстати, и начинается новейшая экспозиция Третьяковки. Многим ранние вещи художника покажутся чистой воды дизайнерскими чертежами. Но сделаны они совсем для другого. Задолго до концептуалистов Инфанте создавал арт-проекты. И это было творчество на грани науки и искусства, расчета и вдохновения. Сам художник четко различает рекламный «креатив» и, как ни выспренно звучит, подлинное искусство.

«Креатив слишком зависит от внешних обстоятельств. Тебе нужно продать работу — ты делаешь ее в соответствие со вкусами публики. Художника же отличает некая единая творческая линия. Он не решает сиюминутные проблемы, а создает свой мир. Все знают фразу — „искусство требует жертв“. Так вот ее я понимаю как отказ от внешних благ ради творческих. Ван Гог за жизнь не продал ни одной картины. Но он создал, такие образы, которые изменили наш сегодняшний взгляд на жизнь».

Кто из художников изменил наш взгляд, наше восприятие мира? Импрессионисты, русский авангард начала ХХ века. За вторую половину ХХ века будет отвечать в том числе и Инфанте. Путеводной нитью Франциско как художника, по его словам, стала идея бесконечности. Ощущение бесконечности мира стало и озарением, и шоком, и наваждением. Освоить это бесконечно пространство, пустоту, фон — вот задача художника. Картина, инсталляция, фотография рождаются как жест художника в бесконечности природы.

Так появился «артефакты» Инфанте — объекты на лоне природе. Именно так и стоит воспринимать серию, которая строится на «обыгрывании» белизны снега (как фона) и абстрактных фигур Малевича.

«Я очень люблю снег. Вряд ли снег так любят в Европе как в России (у них там его мало). Поэтому многие произведения Малевича я воспринимал через белый фон. В авангарде белый — провал в бесконечность и возможность появления чего-то нового. Когда я раскладывал фигуры Малевича на снегу, я пытался показать, как на белом покрове снега культура сталкивается с природой. Когда в 58-м году я красил картонки и раскладывал их на снегу, я, конечно, не предполагал, что потом, через 20 лет, это назовут постмодернизмом. Но тогда я решал проблемы философские — никакой иронии или издевательства над авангардом не было».

Главная претензия, которую обычно предъявляют Франциско и его соратникам (а бессменный его соратник — супруга, Нонна Горюнова)— у них слишком «головное искусство». Другое дело — реалистичные картины с портретами. Там сразу понятно, что чувствует живописец. А артефакты — это что-то лабораторное и холодное.

«Может мое искусство и „головное“, не мне судить. Но оно не обладает вектором рассудка как в дизайне. Оно идет от философии, взгляда на мир. Сейчас мне говорят: твои артефакты можно сделать на компьютере. Да, можно. Но когда я их делал, компьютера просто не было! Значит что-то шло от предвидения, от интуиции».

Инфанте — художник признанный, живой классик. Но и по-прежнему он с трудом вписывается в системы и учреждения. Точно так же ни в какие жанры и формы не вписываются его работы. Серия «Снежный меридиан» — это фотополотна, запечатлевшие акции на снегу. Куда их поместить в музее? К какому ведомству приписать? В Третьяковке, между прочим, до сих пор нет фотографического отдела, не то что более сложных форм хранения. Единственный шанс понять и оценить по-настоящему актуальное искусство — выставка. Не стоит упускать редкую возможность.