Один из самых влиятельных и сумасбродных художников конца ХХ века, галерейный хит-мейкер, патентованный провокатор, демонстрировавший миру заспиртованную акулу и человеческие скелеты. Критики не могут решить, кто он: ангел-хранитель искусства или его коварный искуситель.

«Смерть – тяжелая штука, и совсем неплохо сделать нечто такое, с помощью чего можно рассмеяться ей в лицо». В качестве одной из шуток выступает платиновая копия черепа человека, жившего в конце XVIII века. Ее украшают бриллианты (8.601штука и 1,106.18 карат) фирмы Bentley&Skinner. Выставленный в галерее Wite Cube череп вскоре был продан за 100 млн. долларов. Это могло бы быть самое дорогое произведение современности, но лишь одна загвоздка: нужно решить, оценивать ли его как концептуальную скульптуру, не обращая внимания на стоимость производства, или это чисто декоративная вещица с кучей камней. Не стоял бы за всем этим Дамьен Херст и весь набор его образов, драгоценность стоило бы приписать к причудам ювелиров с Бонд-стрит. Когда художник осеняет ремесло замыслом и припечатывает изделие именем и названием, счет уже идет не на караты.

Череп как улика
«Из любви к Богу» – примерно так звучит название рукотворного черепа. И здесь мы на типичном херстовом распутье: считать ли фразу «For the love of God», возвышенной отсылкой к Посланию святого Иоанна («Ибо это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюдали заповеди его»), или это негодующий возглас, брошенный Дамьену его мамочкой: «Ради Бога, что ты там еще учудишь?» По-английски то и другое не различаются.

Религиозный подтекст – точно такой же неотъемлемый признак работ Дамьена Херста, как и их двусмысленность. Что касается нашего случая, драгоценная поверхность бывшей головы сияет целым спектром аллюзий. Здесь и ацтекские захоронения в Мексике с инкрустированными черепами, и скопище черепов в католических храмах с возгласами «Помни о смерти!» (в православных иконах череп Адама – обычное дело), и, наконец, голландские натюрморты, где череп напоминает: «Все суета сует». Нитка, не прерываясь, тянется от язычества к христианству. Херст раскручивает клубок до конца: стоило потратить 20 млн. долларов, чтобы превратить символ смерти в изысканный сувенир.

Подходы к смертельным парадоксам у Херста начались в 1990-м, в самом начале карьеры нерадивого студента факультета искусств Лондонского университета. Он пробивал английский арт-рынкок с помощью чисто панковского эпатажа (образ жизни, соответствующий Sex Pistols). Но в отличие от соратников Херст обладал способностью необыкновенно ясно и зримо воплощать носившиеся в воздухе идеи. На выставке c характерным названием Gambler (картежник, аферист), устроенной командой студентов в портовом складе, Дамьен показал стеклянный ящик «Тысяча лет». Внутри герметичного аквариума порхали бабочки, вылуплявшиеся из личинок. Интрига была в том, что личинки роились на отрубленной и полуразложившейся коровьей голове, бабочки (символ души, как известно) питались кровью и смердящей плотью. Жизнь и смерть в одном флаконе. Зазор для зрительского чувствования был настолько велик, что, по свидетельству очевидцев, видавший виды рекламный магнат Чарлз Саачи, подкативший к складу на зеленом роллс-ройсе, стоял у ящика с открытым ртом. Их встреча, как пишут в романах, оказалась судьбоносной.

Попытка через полтора десятка лет создать тот же зазор с бриллиантами – вот вам символ богатства и жизненного успеха на маске смерти, – закончилась не столь блистательно. Стоимость артефакта уничтожила тонкий парадокс – критику материализма и безразличия к живому. Очередь в галерею выстраивалась как раз из-за двух вещей: богатейшей ювелирки в стиле яиц Фаберже и на «художника №1», тоже своего рода драгоценность. Тот факт, что бриллианты вставлялись в копию реального черепа, остроты не прибавил (тиражирование и копирование стало неприятным свойством мастерской Херста). Видимо и сам художник понял, что где-то сфальшивил. Но признал лишь негодующие замечания о гибели людей на алмазных приисках: «И вот когда становится не смешно. Вы создаете нечто, за что люди умирают. Я чувствую себя как Оппенгеймер [один из изобретателей атомной бомбы – Прим. авт] или кто-то в этом роде. Что я натворил?..»

Акулий оскал
«Это как на кухне. Надо что-то выбрать из кучи рецептов». Может статься, что для широкой публики Дамьен Херст навсегда останется автором одного произведения с забубенным названием «Физическая невозможность смерти в сознании живущего». В народе оно известно как просто «Акула в формальдегиде». Тигровую акулу доставили от берегов Австралии на деньги уже упоминавшегося магната Саачи, погрузили в огромный аквариум, наполненный составом сапфирового цвета, и начали показывать на выставочных шоу «Молодых Британских Художников» (YBA). Своими размерами и произведенным эффектом инсталляция сразу вывела Херста в лидеры эпатажа.
По количеству интерпретаций и отзывов она уступает разве что знаменитому «Фонтану» Марселя Дюшана 1917 года.

Херст, кстати, недалеко ушел от Дюшана, купившего писсуар в нью-йоркском магазине сантехники и выставившего его в качестве произведения искусства. Правда, французский дадаист не наделял «реди-мейд» изощренным заголовком и его шедевр при всей скандальности не выглядел настолько агрессивно. Для того, чтобы встряхнуть потребителя искусства конца ХХ века, понадобились средства помощнее: раскрытая пасть акулы, как и весь ее смертоносный облик.

Страх неизменно сопровождает созерцание экспоната. Зрителю (пока еще «живущему») чудится приближение машины смерти, но ужас отступает, когда он вспоминает, что стоит себе спокойно в музее, акула замурована и, в отличие от него, совершенно мертва. А вдруг не мертва? Да нет, точно дохлая! По остроумному выражению одного критика, «смерть пробуждает умершие чувства».

Заспиртованные существа на время стали фирменным знаком Херста. Композиция «Отбившаяся от стада» с овцой в формальдегиде, с одной стороны, намекала на клонированную овечку Долли, с другой – на христианского агнца (символ Христа). Одну из престижных британских наград – Тернеровскую премию – он получил в том числе и за серию работ с заспиртованными коровами («Мать и дитя»). Производители английской тушенки высказали свой респект художнику за вклад в общее дело.

Немало экспертов после выставок YBA пытались вывести чисто английскую страсть к освежеванной плоти. Немедленно вспоминался любимый Херстом художник Фрэнсис Бэкон, чьи развороченные тела давно стали классикой ХХ столетия. Между тем, внимание к крови, ранам, трупам оказались в конце века куда как более широким явлением. Всех обставил немецкий доктор-анатом Гюнтер фон Хагенс, выставлявший в качестве скульптурных изваяний освежеванные тела умерших людей.

Тем, кто с брезгливостью отворачивается от экспонатов из арсенала Кунсткамеры, кураторы немедленно напоминают, что искусство не нанималось обеспечивать вас сладкими конфетами. И что цветы лучше всего расцветают на изрядно унавоженной почве.

Бог из таблетки
«Я манипулирую на самом краю искусства. Вы входите в галерею и думаете: «Черт, это же обычная поздравительная открытка!» Да, я выставляю обычную открытку. И вот вы уже задумались: «Черт, ведь она тут выставлена не просто так». То же самое с религиозными символами: крест, сердце, голубка. Они превратились в клише. Но они еще работают!»

В какой-то момент каждый крупный художник после исповеди сбивается на проповедь. Проект «Новая религия Дамьена Херста», который заезжал и в Москву для закрытого показа – это огромный ящик (эдакий походный алтарь), из которого достаются авторское распятие и картинки с изображением святых. Распятие собрано из фотографий ран, запечатленных криминалистами в морге и в поликлиниках (в центре помещен снимок операции по пересадке сердца). Святые – это таблетки. Святой Матфей, например – тайленол, а Иуда – прозак. В качестве главного лекарства выступает тайленол – его форма и действие (избавление от головной боли), по мнению автора, вполне соответствуют католической облатке для причастия.

Было бы слишком вульгарно считать этот алтарь иллюстрацией к знаменитой фразе Маркса «религия – опиум для народа». Для убежденного атеиста Херста пара «религия-медицина» значит куда больше. Это та ниша, куда пытается протиснуться искусство, чтобы обрести смысл. Современный человек, испытывая нужду или ущерб (в том числе и душевный), быстрее обратится к доктору, нежели к священнику. Медицина (и шире – наука) взяла на себя роль панацеи от бед. Это факт. И теперь по этому поводу можно иронизировать – создать, например, ресторан полностью оформленный как «Аптека» (херстовские стулья в виде таблеток поле закрытия ресторана на аукционе уходили влет). Либо отнестись к этому со всей серьезностью неофита. Пожалуйте в церковь-больницу.

«Религия меня интересует как способ закрытия раны. Ведь в каждом имеется рана, дыра. У одних ее заполняет религия. У других – искусство. Это один из способов смотреть на жизнь с оптимизмом, а не видеть в ней мерзкое болото». 

Сергей Соловьев