Моне и другие

«Ваш Досуг» продолжает серию материалов о ГМИИ. На сей раз мы прогулялись по Галерее искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков. И узнали, какие из картин чаще всего уезжают на зарубежные «гастроли» и что за выставка года вот-вот откроется в музее.

Через пару недель в Пушкинском откроется самая масштабная выставка года – «Воображаемый музей». Суть ее в том, что к своему 100-летию ГМИИ пригласил в гости картины и скульптуры из ведущих мировых собраний и частных коллекций. Причем это богатство не будет замкнуто в отдельном пространстве – его «внедрят» в постоянную экспозицию всех отделов, начиная с античных залов.

Сотрудники Галереи искусства стран Европы и Америки выставки ждут с нетерпением. Помимо того что приедут не чуждые Пушкинскому Курбе, Мане, Ван Гог, будут работы мастеров, которых в музее почти или совсем нет, например, сюрреалистов и Джексона Поллока. «Для Галереи это очень важно, – рассказывает мне научный сотрудник ГМИИ, хранитель скульптуры XIX–XX вв. Наталья Кортунова, пока мы поднимаемся по лестнице мимо панно Боннара и скульптур Майоля. – Важно потому, что позволит представить, какой могла бы быть коллекция Галереи при ином стечении обстоятельств».

Хотя если Пушкинский и стал для всего мира брендом, то благодаря тому, что находится именно здесь, в Галерее, – одной из лучших в мире коллекций импрессионистов и постимпрессионистов, собранных в начале XX века Иваном Морозовым (это его особняк на Пречистенке должны были украшать Боннар и Майоль) и Сергеем Щукиным.

Взять и поделить

На свет Галерея появилась после революции, когда коллекции Щукина и Морозова, уехавших на Запад, национализировали и объединили. Тогда это собрание называлось ГМНЗИ – Государственный музей нового западного искусства. И без того огромная, его коллекция постоянно пополнялась: в московских особняках, брошенных бежавшими за границу хозяевами, оставалось немало бесхозных сокровищ. Однако в 1948-м по приказу Сталина музей расформировывают, и коллекция делится между Москвой и питерским Эрмитажем.

Это и сейчас больная тема: пушкинцам хотелось бы восстановить все собрание ГМНЗИ у себя (ведь морозовская и щукинская коллекции родом из Москвы), но питерцы не готовы расстаться со своей половиной, и их можно понять.

После того как ГМНЗИ был упразднен, связи с Западом надолго прервались. Если что и поступало в музей, то в основном дары или «трофейное искусство». Кстати, последнее влилось в постоянную экспозицию лишь в 90-е, когда музей стал раскрывать информацию о принадлежащих ему «перемещенных ценностях». «Мы считаем эти работы своими, – говорит Наталья. – Тем более что проследить их происхождение в некоторых случаях уже невозможно». Впрочем, истории, когда на картины предъявляют права, все еще происходят. К примеру, в 2008-м потомок Морозова пытался претендовать на коллекцию своего предка, обратившись с письмом к президенту России. Претензии сочли необоснованными (представьте, что осталось бы от музея, возникни такой прецедент), но резонанс был.

Спасти «человека»

Кроме Морозова и Щукина в списке «отцов» Галереи есть еще одно громкое имя – Сергея Третьякова. Брату основателя Третьяковки принадлежали два шедевра нынешней коллекции – «Деревенская любовь» Бастьен-Лепажа и «В лесу Фонтенбло» Теодора Руссо. А до Третьякова пейзаж «барбизонца» Руссо висел в кабинете Ивана Сергеевича Тургенева. Любопытно, как эта волшебная картина выглядела тогда: известно, что Руссо примешивал к краскам битум, и со временем его работы сильно потемнели.

Но это скорее исключение. Чем хороша коллекция этого раздела ГМИИ – почти все картины имеют приличную сохранность. Когда мы останавливаемся возле одной из работ Курбе, к Наталье подходит девушка-посетительница и интересуется, не подновлена ли картина – подозрительно блестящие краски. Наталья объясняет: большинства здешних экспонатов не касалась ничья кисть, кроме кисти их гениаль- ных авторов. Реставраторам разве что приходится расчищать старый лак, из-за которого картины выглядят пожелтевшими, – если его убрать, краски заиграют, как прежде.

В отличие от дворцовых пространств Главного здания залы Галереи – камерные, с невысокими потолками. Чувствуешь здесь себя как дома. Но вот хранить произведения зачастую негде, вздыхает Наталья. Особенно страдают скульптуры – порой экспонаты приходится ссылать в самые неподходящие места. Возьмите, к примеру, «Шагающего человека», который встречает посетителей на лестнице. Когда шедевр Родена появился в ГМИИ, его поставили на колоннаду главного здания – места для крупногабаритной скульптуры и тогда не хватало. Бронзовая фигура благополучно простояла на улице много лет, пока металл вдруг не начал стремительно портиться. Оказалось, дело в реагентах, которыми коммунальщики посыпают московские дороги. Пришлось «человека» срочно эвакуировать и устанавливать на лестнице Галереи.

Моне и другие. Источник: Моне и другие. Автор: Моне и другие

Сколько было танцовщиц?

Наведываться сюда почаще стоит хотя бы потому, что экспозиция постоянно меняется: что-то достается из запасников, что-то уезжает на выставки. Недавно в ГМИИ завершилась аншлаговая выставка Караваджо – в качестве ответного жеста в Милан отдавали как раз «звезд» Галереи. Впрочем, некоторые здешние «хиты» никогда не покидают родных стен. Например, те, что написаны пастелью, – как «Голубые танцовщицы» Дега. Кстати, любопытно, что весь этот хоровод на картине Дега – на самом деле одна-единственная танцовщица. Художник увлекался фотографией – мало того, поставил ее на службу своему искусству.

В архиве Дега сохранились негативы запечатленной в разных ракурсах натурщицы, с которой он и рисовал «танцовщиц»: вот она поправляет бретельку, завязывает пуанты, осматривает, как сидит платье...

А вот еще один импрессионистский шедевр – «Обнаженная» Ренуара (между собой искусствоведы называют ее «Жемчужиной», поскольку тело натурщицы сверкает, как драгоценный камень). В окно бьет солнце, поверхность картины бликует, я невольно прищуриваюсь и интересуюсь у Натальи, кто придумал прятать картины под стекло. Делается это из соображений сохранности, объясняют мне. Часто этого требуют формальности при проведении зарубежных выставок. Еще чаще – необходимость обезопасить работы от своих родных посетителей: многие норовят пощупать картину, постучать по слепку, прилепить жвачку к скульптуре. А то и отодрать от нее что-нибудь – как это случилось с «Венерой с зеркалом» Ботеро, которую кто-то этого зеркала однажды незаметно лишил.

На пышной «Венере» собрание Галереи подходит к концу. И вовремя – от обилия красоты я уже начинаю чувствовать приближение «синдрома Стендаля». Напоследок Наталья сообщает мне, что расслабляться рано – вскоре к собранию добавятся сюрреалисты. И не заезжие, а свои – несколько работ только что купили для музея и вскоре представят публике.