Студия на Новокузнецкой – самое известное произведение Анатолия Брусиловского. Другое его творение пока известно значительно меньше, хотя хранители лучших музеев мира вот уже 30 лет уговаривают художника с ним расстаться.
Однако, нонконформист и антисоветчик оказался патриотом, и фотопортреты мастеров «второго русского авангарда» все еще находятся в России. Более того, москвичи будут первыми, кто увидит эти снимки на выставке. Но если бы у Брусиловского не было студии в центре столицы, проект «Пантеон русского андеграунда» так и остался бы нереализованной мечтой искусствоведов будущего. Эту историю сложно свести к тезисам, ее придется рассказать с самого начала.
Модный дом.
До революции дедушка художника был первым модельером Одессы. Иначе говоря, обостренное чувство прекрасного и предприимчивость класса «А» у нашего героя в крови. Если же учесть, что после победы большевиков кутюрье с Дерибасовской не «пустили в расход», а оставили «красным директором» в собственном заведении, не приходится удивляться, что у его внука помимо квартиры появилась мастерская с окнами на Кремль.
Не особо утонченная, зато фонтанирующая через край роскошь одесского салона оставила глубокий след в душе Анатолия – он решил при первой же возможности реконструировать милую сердцу обстановку. Значительная часть гонораров (а труд художника в СССР неплохо оплачивался) шла на приобретение раритетной мебели, книг, «гарднеровского» фарфора и прочих необязательных, но приятных вещей. Итог известен: фотографии чердачного помещения, забитого антиквариатом и старинными безделушками, обошли все более или менее пристойные журналы по дизайну и архитектуре.
Не обошлось и без курьезов. Например, как-то раз итальянцы издали альбом, посвященный лучшим интерьерам мира, где под фотографии из студии Брусиловского отвели целых четыре страницы. А под снимки, сделанные в большом Кремлевском дворце, – ровно в два раза меньше. Но это история объяснимая, готовили книгу еще при советской власти, и потенциальным резидентам с фотокамерами в Кремле не дали сильно развернуться. Сложнее объяснить другое: почему в совсем свеженькую архитектурную энциклопедию включили всего две мастерские – Рубенса в Антверпене и Брусиловского в Москве? Впрочем, журналисты, которые толпами ходят к художнику, листая этот фолиант, в один голос заявляют хозяину: «Ну надо же как у Рубенса бедненько, не то что у вас!».
Однако пресса осаждает Брусиловского не только ради шикарного интерьера его студии. Лет 35–40 назад эта мастерская была главной столичной достопримечательностью и эпицентром художественной жизни в масштабе всего Советского Союза. Здесь были наследные принцы и нищие непризнанные гении, будущие звезды эстрады и агенты национальной безопасности, коллекционеры неофициального советского искусства и мэтры соцреализма. Вот уже 40 лет Брусиловский ведет альбом, в которой пишут стихи и оставляют рисунки знаменитые посетители студии. Не считая актеров зарубежного кино и дипломатических работников, в нем успели отметиться Эрнст Неизвестный и Илья Глазунов, Сергей Параджанов и Эдуард Лимонов, Анатолий Зверев и оба Ерофеевых…
Как-то раз, уже после реставрации капитализма, чердак Брусиловского посетили два представителя русского бизнеса в малиновых пиджаках. Походили по студии, посидели в креслах XVI века, выпили коньячка из серебряных «наперстков» работы братьев Овчинниковых, а после потребовали гостевую книгу – оставить запись на память. Брусиловский отказать не решился. Визитеры же взяли альбом, перелистали, а после переглянулись, приклеили на свободную страницу 100 долларов, пожали хозяину руку и торжественно удалились. Эти стены помнят многое, да и сам художник амнезией не страдает.
Былое и думы.
Несмотря на то что Брусиловский написал несколько книг и щедро раздает интервью, в его копилке так много историй, что они пока не повторяются. Ну разве что пара-тройка хитов. Например, о том, как Анатолий открыл миру Михаила Шемякина, или как в студии на Новокузнецкой состоялся первый в СССР сеанс боди-арта. Причем и то и другое – святая правда. Давным-давно в городе на Неве Брусиловский познакомился с гениальным, но нищим художником, который днем писал протухшие коровьи туши, а по ночам разгружал вагоны. Полотна ленинградского живописца впечатлили, и Анатолий предложил Михаилу устроить выставку в Москве.
Через месяц, когда Брусиловский уже забыл об этом разговоре, Шемякин пригнал в столицу грузовик, набитый своими работами. Прошло еще немного времени, и эти картины увидела известная парижская галеристка Дина Верни (иначе случиться не могло – студия Брусиловского была включена в официально утвержденную программу пребывания иностранцев в России), которая впоследствии организовала отъезд Шемякина за границу.
Вторая история, также построенная по схеме «Заграница нам поможет», имеет самое непосредственное отношение к выставке, которая откроется на днях в «Новом Эрмитаже». В 1969 году в присутствии итальянских журналистов Анатолий Брусиловский расписал цветочками и бабочками обнаженное тело звезды американского «Вог», русской красавицы Гали Миловской. Фоторепортаж об этом мероприятии под названием «Dolce vita in Mosca!» стал мировой сенсацией, портрет разрисованной модели обошел обложки всего европейского «глянца», а Брусиловского, который тогда иллюстрировал художественную литературу, поперли с работы.
Не было счастья, так несчастье помогло: выйдя из доверия издателей, опальный мастер тут же попал в объятия кинематографистов – до «Мосфильма» распоряжение «Перекрыть этому гаду все!» почему-то не дошло. Так помимо интересной и опять же неплохо оплачиваемой работы Брусиловский получил доступ к профессиональной фототехнике, о существовании которой не догадывались даже фотокорры советских иллюстрированных журналов. Возведение «Пантеона русского андеграунда» началось ровно 35 лет назад.
Свой среди своих.
«К этому времени сбылась моя давняя мечта, и сложными путями (все было сложно в бывшем «Совке»!) я получил отличный профессиональный фотоаппарат. Эта модель, «Viktor Hasselblad», была лучшей в мире в то время, недаром американцы брали ее на Луну и первые снимки планеты сделали ею. Я давно занимался фотографией, но для этого проекта требовался высший класс. Я мечтал оставить для истории не только лица, но и весь пласт времени: жилища, студии, предметы, картины... Я хотел вглядеться в них настолько, чтобы хоть краешком глаза увидеть их душу.
Тогда еще неизвестно было понятие «андеграунд».
Называть этих людей «подпольем» тоже никак не хотелось, - вспоминает теперь Брусиловский, - я тщательно готовился к съёмке: заранее делал эскизы композиции кадра, подбирал аксессуары, фон. Свет также был продуман до мелочей. Для полноценного портрета мне требовался целый день. Договаривались заранее, я не терпел спешки и неожиданностей. Перед началом съемки я иногда подолгу разговаривал с моделью, вживался, настраивался на нужный тон. Искал выражение глаз, характерную позу, жест. Очень важно было то, что я знал всех этих людей очень хорошо, давно».
Хозяин единственного в СССР великосветского салона действительно был знаком практически со всеми. Уже сейчас из его воспоминаний можно составить подробный учебник по истории неофициального русского искусства. Неслучайно солидные антиквары, краснея от смущения, покупают женские журналы с интервью Брусиловского – других документов, подтверждающих подлинность будущих топ-лотов Сотби просто не существует.
Осознание того факта, что бывшие «отбросы общества» были первоклассными художниками наступит лет через 10, когда живопись «второго русского авангарда» перейдет в разряд антикварных ценностей и за ней начнется настоящая охота. Тогда-то и окажется, что помимо в пух и прах распиаренного Кабакова и неисчерпаемого Зверева, в 1960 – 1970-х работали десятки мастеров мирового уровня. Петр Беленок, Оскар Рабин, Лев Кропивницкий, Василий Ситников, Эдик Штейнберг, Дмитрий Плавинский, Борис Свешников, Владимир Немухин, Дмитрий Краснопевцев, Евгений Бачурин…
Вспомнить всех поименно на сегодняшний день способны разве что десяток коллекционеров и сам Анатолий Брусиловский. Для выставки в Новом Эрмитаже отобрали 30 портретов самых известных из незаслуженно забытых – это меньше половины сделанных тогда работ. Оставшиеся фотографии ждут своего места в Третьяковской галерее.
