2 и 3 марта в Театре «Практика» состоятся премьерные показы спектакля «Летели качели» по пьесе Константина Стешика. О том, что ждать от проекта, где сошлись художник-постановщик Ксения Перетрухина, художник по костюмам Шифра Каждан, хореограф Ирина Га и художник по свету Иван Васильев, редакция «Вашего досуга» узнала непосредственно у режиссера — Марфы Горвиц.
— Марфа, как вам пришла идея поставить пьесу «Летели качели»?
— Два года назад в Санкт-Петербурге на Володинском театральном фестивале я в первый раз услышала эту пьесу, и мне она очень понравилась. Затем я уехала в Воронеж ставить спектакль. В это же время там проходил Платоновский фестиваль и дни белорусской драматургии. Михаил Владимирович Бычков (режиссер, основатель и художественный руководитель Воронежского Камерного театра — прим. редакции) предложил мне сделать читку, показал список из семи пьес. Среди них были и «Летели качели». И за три репетиции мы сделали читку. Я поняла, что хотела бы поставить полноценный спектакль по этому произведению. 8 марта прошлого года мы сделали читку уже здесь, в «Практике». А затем идея постановки по наследству перешла новому руководству. Мы с Дмитрием Владимировичем Брусникиным вместе утверждали составы актеров, хореографа, художников, поэтому сейчас для меня очень важно сохранить в спектакле все то, о чем мы договорились.
— Чем премьерный спектакль будет удивлять зрителя?
— Для меня никогда так не стоит вопрос. Удивлять зрителя — это какое-то кокетство. Главное мое решение — заменить всю музыку Летова на темперированный клавир Баха. И еще хотелось понять, получится ли за счет этого сделать из частной истории о фанате Егора Летова какую-то притчу, историю общего толкования. Это сделано для того, чтобы зрители, которые не знают о том, кто такой Летов, понимали, что «Летели качели» и к ним тоже имеют отношение.
— Почему вы остановились именно на Бахе?
— Этому есть простое объяснение. В мои 14 лет, когда мальчишки и девчонки слушали «Гражданскую оборону», я слушала темперированный клавир Баха. Мне кажется, это честная замена, потому что это та музыка, которая нравилась мне. Кроме того, это такой эксперимент, чтобы придать идее о поиске веры и смысла жизни более общий характер. Фигура Летова конкретизирует аудиторию, а я хочу послать сообщение более обобщенному адресату.
— А как лично вы воспринимаете пьесу «Летели качели»?
— Меня зацепил талантливо написанный текст Константина Стешика. Он выразил настроение целого брошенного поколения, которое взрослело в постсоветское время. Спектакль и пьеса рассматривают процесс взросления детей в переломный момент начала 90-х. В стране был тектонический сдвиг, все искали способ выжить. Моя мама художник, она всю жизнь работала в кино, а в 90-е она работала уборщицей. Я помню это угнетающее состояние тоски, безденежье. Очень многие не выдержали этого перелома, кто-то ушел в наркотики. После осталось выжженное поколение. Главный герой спектакля Стас — его яркий представитель.
— Почему, на ваш взгляд, об этом до сих пор необходимо говорить?
— Я считаю, что это актуально в том смысле, что — «И вот мы выросли». И теперь перед нами стоят вопросы: кто мы, что дальше? Мы стали молодыми родителями, а что мы будем передавать детям? Тема отношений отцов и детей в пьесе стоит остро. Причем речь идет не только о биологических родителях: разговоры Стасика с отцом — это также разговор с Создателем о том, на что опираться в жизни. У нас были интересные параллели с Лесковым, мы говорили и про христианские ценности, а не только про Летовскую историю, которую мы вписываем в ряд, условно говоря, религий того поколения, систем координат. Человек не может существовать без опоры, ему нужно ощущать себя при какой-то концепции. Я вот всю жизнь была с театром.
— Как мы понимаем, эта конфессия не может удержать человека на протяжении всей жизни?
— Получается, что никакая конфессия не способна на это. Хотя «Летовская конфессия» удерживает Стаса в этом мире, а Ксюшу (героиня пьесы — прим. редакции) ничто не удерживает. Она говорит: «Адьос, иди отсюда со своими правилами жизни, они не работают». А Стас утверждает: «Не работают, но я все равно как-то живу». У нас были очень сложные репетиции, потому что вопрос гуманизма шел вразрез с нашим желанием иронично смотреть на сюжет. Как вообще можно иронизировать на тему смерти? Мы находились в тупике, но в итоге решили, что двигаться в сторону иронии правильнее, чем быть убийственно серьезными.
Как результат, мы на время откладываем в сторону принцип гуманизма и показываем, что есть два варианта. В жизни в любом случае будет боль, и ты можешь либо участвовать в этой игре, но тогда не ссы, либо быть Ксюшей, которая говорит: «Я крутая, я выхожу из игры». А Стас пусть и говнюк, но он хотя бы имеет мужество оставаться живым. Мы не изучаем вопрос суицида, а изучаем ощущение подростками невыносимости бытия. Причем и Ксюша, которой шестнадцать, и тридцатилетний Стас — оба внутри подростки.
Еще интересно, что все герои остаются такими, какие были, не влияют друг на друга на протяжении пьесы, так написал Стешик (автор пьесы — прим. редакции). Но мы смотрим на то, как каждый живет, как делает выбор. И в спектакле мы хотим подчеркнуть, что каждый сам ответственен за этот выбор. Я очень не хочу, чтобы это звучало пафосно, но в зыбкости человеческого существования теряет смысл всё, кроме милосердия, сострадания и утешения. Ничего другого человеку не нужно. Или как проще говорит наша Надя (актриса, исполнительница роли Ксюши Надежда Лумпова — прим. редакции) «человеку нужен человек». Если ты живёшь, любишь, — это единственное, что имеет смысл. Если ещё и тебя любят — это вообще роскошь.
— Вы рассказываете о главном герое с некоторой дистанцией, с отстранненостью.
— Я пытаюсь эмоционально не привязываться к Стасу, а работать с ним, как хирург. Мне очень нравятся сцены, в которых он разговаривает с отцом, а тот никак не реагирует. В этом разговоре безоценочное существование оказывается важнее, чем отношение. И только с больным отцом, который не говорит, не двигается, Стас проживает необходимые подростку этапы взросления: он ссорится, дружит, приходит на исповедь к отцу. Стасу нужно закрыть этот гештальт, образовавшийся в детстве. Вырасти ему мешала недолюбленность.
— Почему в спектакле задействованы два состава?
— Это связано с тем, что «Практика» — проектный театр без стационарной труппы. Хотелось привлечь крутых артистов, а они, как правило, очень заняты, поэтому у нас получилось 2 состава. Важно, что это не первый и второй составы, а два равнозначных, в которых актеры являются полноценными авторами своих ролей. Кроме того, один состав помогает другому, когда они смотрят друг на друга со стороны и подсказывают, помогают. Это обогащает работу.
