В апреле Виктор Рыжаков дважды прогремел в театральном сообществе. Сначала как режиссер звездной «Иранской конференции» в Театре Наций. А затем как лауреат главной премии «Золотая маска» за лучший спектакль — «Оптимистическая трагедия. Прощальный бал» в Александринском театре. В содружестве с журналом «Петербургский театрал» редакция «Вашего досуга» публикует интервью с нашумевшим режиссером, взятое накануне триумфа.
– Виктор Анатольевич, представим, что вам нужно заполнить очередную анкету, и там, среди прочего, есть вопрос о виде деятельности. Ответить нужно одним, максимум двумя словами. Что вы напишете: режиссер, актер, педагог, исследователь театра, лектор, организатор фестивалей, что?
– Скорее, просто организатор. Я все жизнь что-то организую. (Смеется.) А знаете, что один из переводов французского слова «режиссер» –организатор?! И я с этим согласен. Можно иметь тысячи красивых идей, светлую голову, миллион фантазий, но не одну из них не суметь воплотить. Важно научиться организовывать пространство для своей «художественной жизни». В понятие «пространство» входит всё. Буквально. Питер Брук в своей книге «Пустое пространство» говорит именно об этом умении, почувствовать пространство целого, суметь организовать его для творчества. Вот этим я и люблю заниматься. Бесконечно что-то собираем, придумываем, кого-то провоцируем, что-то перекраиваем, организовываем, словом! Ну а дальше – Бог распорядится.
– Вас многое связывает с Петербургом, и среди прочего это фестиваль «Пять вечеров» им. А. М. Володина, директором которого вы являетесь с 2002 года. Можете рассказать о начале этой истории и пояснить, чем же в 2019 году занимается директор фестиваля?
– Это тоже про организацию. Организацию большого спектакля под названием «нескучная жизнь». (Смеется.) Петербург возник в моей биографии не случайно. Это город моего отца. В детстве я разглядывал фотографии города: отец молодой и красивый с друзьями в культовых местах Ленинграда, невероятные виды, искусство и жизнь, всё так рядом. Мой Петербург (тогда Ленинград) – место, куда я приезжал смотреть спектакли: «С любимыми не расставайтесь» Геннадия Опоркова в театре Ленинского комсомола, товстоноговские спектакли в БДТ – «Мещане», «История лошади», «Пиквикский клуб», «Энергичные люди»... Этот театр с его великими артистами был моей школой и точкой притяжения. Потом «Братья и сестры» в Малом драматическом. Петербург – великий город. Здесь Володин, Довлатов, Бродский, Росси, в конце концов... здесь особенная Россия... здесь лучшие независимые театральные компании, здесь уникальное искусство градостроения. Улицы, проспекты, здания, люди, люди... Вот, может, поэтому стоило придумать володинский фестиваль, чтобы здесь бывать чаще, обнимать этих особенных людей, говорить, гулять, выпивать, спорить, вновь обнимать. Это такая необходимость моей жизни. Арсений Сагальчик, талантливейший режиссер и невероятного обаяния и души человек, без которого фестиваля «Пять вечеров» не было бы. Он моя радость и боль, отдохновение и точка опоры. Володин, через своих героев и какую-то особенную нежность и внимание к человеку, будто бы привел меня в Петербург. А познакомились и общались мы с ним в Москве. Через две недели после его смерти я приехал в Петербург, чтобы найти поддержку своей идеи организовать театральный фестиваль, посвященный памяти этого невероятно важного во всех смыслах человека. Понимал одно, что должно появиться где-то место, куда мог бы съезжаться разный театральный люд и говорить-говорить про Володина и про всё связанное с володинским. Идею поддержала редактор Петербургского театрального журнала, поклонница и друг Александра Моисеевича, Марина Дмитревская. Тогда и закрутилась вся эта быстроразвивающаяся и никак не заканчивающаяся история. С нами еще тогда был замечательный человек и подвижник, режиссер, телепродюсер, художник слова – Владимир Оренов. Он тогда снимал замечательные фильмы про выдающихся творцов разного времени. Сегодня мы с Мариной Юрьевной вдвоем продолжаем эту начатую много лет назад историю, а рядом с нами уже большая компания серьезных тружеников – наша надежная команда трудяг.
– В этом году помимо собственно организаторских дел вы привезли на фестиваль театрализованный концерт «Оттепель» ваших студентов и прочитали (сыграли) один из последних текстов Вырыпаева «Иранская конференция». Как возник проект «Рыжаков читает Вырыпаева» и почему это оказалось так востребовано московской публикой (на подобных мероприятиях в ЦИМе регулярные аншлаги)?
– Что касается «Оттепели», то это не просто спектакль, а специально подготовленный для Володинского концерт-импровизация. Тексты Володина и музыка 60-х годов. Сначала актеры лишь произносят володинские строки, из них и возникает музыка как особенная атмосфера этого времени. Это посвящение великому Художнику. Как будто итог нашего долгого фестивального пути подводит поколение двадцатилетних, совсем молодых людей, которые и должны будут продолжить эту историю «нескучной жизни». Для них это первое столь публичное выступление в театральной среде, как бы «первый бал Наташи Ростовой». Про «Иранскую конференцию», я не лукавлю, когда говорю, что это всего лишь моя некая поисковая экспедиция, творческое исследование на пути к спектаклю. На самом деле, это такая разновидность работы над сложным авторским текстом, рассчитанным на особенную коммуникацию со зрительным залом. Важно понять, как строится этот закон непрерывного восприятия. Сама пьеса Вырыпаева непросто сконструирована. В самом названии заявлена форма. Иван Вырыпаев наследует Чехову в точности режиссерского рисунка пьесы и руководства для обязательного воспроизведения, заложенного в самой структуре текста и в авторских ремарках. Это уже не первый мой опыт, когда я пользуюсь таким способом проверки звучания оригинального текста в зрительном зале. Первой так была представлена пьеса Натальи Ворожбит, специально присланная для первой читки на Володинском фестивале – «Саша вынеси мусор», и потом пьеса Вырыпаева «Солнечная линия». Каждый раз после таких проб и рождались спектакли. Спектакль по «Иранской конференции» должен был появиться в МХТ еще осенью прошедшего года, но в связи с уходом Олега Павловича Табакова планы не были реализованы. Теперь, если все сложится, то спектакль появится в театре Наций уже в апреле.
– Состав уже есть? Или пока держите интригу?
– Состав определился, и скоро, надеюсь, вы узнаете об этом. Артисты, занятые в репетициях, большую часть себя посвящают не только театру и кино, но и серьезно занимаются социальными проектами невероятной человеческой важности. Чулпан Хаматова и ее благотворительный фонд «Подари жизнь», Ксения Раппопорт и ее благотворительный фонд – все это 24 часа в сутки трудоемкой и кропотливой работы. В этом спектакле встретятся артисты, для которых помимо театра в этой жизни существуют еще и другие чрезвычайно важные миссии.
– Перейдем как раз к артистам. У вас в Петербурге идет, например, «Война и мир Толстого» в БДТ с Алисой Фрейндлих, «Оптимистическая трагедия» в Александринском театре с Дмитрием Лысенковом и Анной Блиновой, плюс еще работы со студентами. С каким поколением артистов вам лично проще и интереснее работать? Или дело тут совсем не в возрасте?
– Мне со всеми тяжело, кто бы ни был. Когда произносится слово «работа» – мне сразу становится скучно и тяжело. Если честно, то я не очень люблю «работать», репетировать и репетировать. Но иногда у меня получается сделать так, чтобы процесс создания спектакля был для участников проекта истинным удовольствием, а не работой. Как избежать ощущения рутинного и скучного труда?! Просто сходишь с ума от ответственности перед каждым, кто занят в спектакле, чтобы они во что бы то ни стало получили профессиональное и человеческое удовольствие от самого процесса репетиций и сотрудничества. Это не всегда легко. Конечно, с молодыми зачастую бывает чуть проще, вероятно потому, что они еще не так сильно искушены и пресыщены театром. Люди старшего поколения, имеющие большой театральный и жизненный опыт, держат ухо востро. Их на мякине не проведешь. И всегда каждый из участников проекта умнее, глубже тебя, энергичнее, интереснее. Нужно очень потрудиться, чтобы увлечь их в свою историю, наладить жизненную коммуникацию между нами и текстом, который мы выбираем.
– Молодые вам больше, охотнее доверяют.
– Скорее, да. С другой стороны, они тоньше чувствуют неправду, неискренность. Но молодым всегда хочется все быстрее. Старшие коллеги-художники уже никуда не торопятся, они обстоятельности хотят. Но сам ритм пьесы, зачастую не такой быстрый, как у молодых, и не такой замедленный, как у опытных артистов. Вот и нужно искать баланс, собирать единую музыкальную, творческую среду. Это очень увлекательно. Но выпускать спектакли не люблю, сам процесс исследования, изучения и сочинительства мне ближе и интереснее. И по большому счету это уже и есть спектакль – нами созданная реальность, в которой начинается жизнь будущего спектакля. Пространство, в котором окружают тебя те, с кем хочется разделять свой опыт и не бояться быть неумелым и незнающим.
– Вы – художественный руководитель ЦИМа, педагог на курсе – море ответственности и множество финансовых обязательств перед государством. После дела «7-й студии» не возникало желание уехать из страны? Не страшно работать сейчас?
– Это даже смешно. Почему это мне нужно уезжать? Из страны уедет тот, кому здесь нечего делать, либо его ничего с ней не связывает, либо он очень сильно чего-то боится. Или его выгоняют, отлучают. Чего мне бояться, кроме самого себя? Если вы имеете в виду трагические события, которые разворачиваются с «7-й студией», и что мне не хотелось бы быть в такой же ситуации, то, конечно, этого никому не хочется. И я очень надеюсь, что этот страшный сон, это ошибочное обвинение в скором времени развалится. К сожалению, это сегодняшняя реальность, которая в истории повторялась уже не единожды. Страх?! Кому суждено сгореть на костре, тот в реке не утонет. Непросто в такой атмосфере заниматься своим ремеслом. «Дело нужно делать», – говорил нам всегда Табаков. Мы же и есть наша страна, мы и есть ее население, мы и есть ее проигрыши, и победы. И как же это все изменится, станет другим, настоящим, если уехать? Да и от кого уезжать – от самих себя? Бессмысленно. Уверен, что и Кирилл (К. С. Серебренников. – А. А.) никуда не уехал именно потому, что он тот самый режиссер, который хочет и делает спектакли и фильмы в этой стране, с этими артистами, про этих людей, он болеет за эту жизнь и про эту страну, в ней его профессия.
– Но ведь не только в ней. У него есть работы и за рубежом, он и там востребован.
– Факт. И его работы в Европе замечательные. Но уверен, что для Кирилла главное – то, что происходит здесь и сейчас. Может быть, я опираюсь на свой опыт, потому что любая моя работа за рубежом может быть интересна, но все мои помыслы, желания связаны с домом. На пятый день работы там, я проклинаю себя за то, что согласился. Да, это всегда интересная история, любопытный опыт, невероятное приключение, но это расставание всегда очень тяжело дается. У меня немало предложений, но не всегда легко найти мотивацию для такой работы, и я с ужасом думаю, смогу ли справиться с этим в очередной раз. Говорю себе – «Ты хотел заработать денег. Поезжай и заработай». Это не стыдно. Европейские гонорары помогают. Но и условия там гораздо жестче. Вообще не бывает легко. Но поставить спектакль в Европе – это еще значит сдать очередной профессиональный экзамен-тест. За шесть недель собрать огромный спектакль, на большой сцене, с множеством артистов. И там совсем иная организация дела. Всегда спасает одно – опора, почва за которую держишься – «уникальный русский психологический театр в самом человеке». Конечно же, театр разный – американский, европейский, корейский, русский. Мы же представляем в Европе свою, особенную школу, и для моих зарубежных коллег, артистов и художников это тоже бесценный опыт. Вряд ли нужно становиться польским, немецким или европейским режиссером. Наш театр всегда имел свои неповторимые уникальные особенности и отличия, совсем не хуже других.
