В Театре Наций первая громкая премьера сезона. Французский режиссер Стефан Брауншвейг поставил русскую классику — «Дядю Ваню» Чехова, — со звездным ансамблем солистов: Евгением Мироновым, Анатолием Белым, Елизаветой Боярской, Юлией Пересильд и другими. Кто-то ждал от француза нового взгляда на вечный русский сюжет, но, как оказалось, новое — это хорошо забытое старое. Есть подозрения, что именно этот спектакль вызовет волну разочарований, но в нем есть и то, что эти разочарования окупает.
СТАРЫЙ НОВЫЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ТЕАТР
Пожалуй, если бы такого режиссера, как Брауншвейг, не существовало, его стоило придумать. Он — режиссер, который современными средствами продолжает создавать конвенциональный психологический театр. В «Дяде Ване» он сооружает стильные декорации, обескураживающие своей лаконичностью. За гладкими дощатыми панелями виднеется главное богатство России — лес. Лес, который мы в реальной жизни распродаем, а в спектакле — безжалостно вырубают.
Брауншвейг изымает из пространства все, за что мог бы зацепиться глаз, за чем могли бы спрятаться актеры. Он бросает их на сцену и заставляет «держать» зал, как это было в театральной традиции времен Островского. Но важно то, как он заставляет исполнителей существовать. На первый взгляд, они вполне обычно декламируют текст, слегка его отыгрывая, но стоит присмотреться, как приходит понимание: герои не просто не раскрывают своих истинных намерений, они о них даже не подозревают. Брауншвейг — режиссер, который силен в психоанализе. Поэтому исполнители играют у него лишь сознательную часть чеховских героев. О подсознательных мотивах они не догадываются даже в подобии апартов.
Доминантой на пустой сцене служит бассейн с застоявшейся водой. Пока герои, по чеховской традиции, «говорят, говорят и говорят», спасаясь за разговорами от реальных действий и решений, они по очереди барахтаются в застоявшейся воде. Но стоит им прикоснуться к своему подсознательному, как снаружи пробивается стихия и обрушивается на героев.
Именно так устроена экспозиция спектакля: мы видим запертых в деревянном убежище героев с воспаленным сознанием, пока снаружи разворачивается «идеологическая буря», снося не столько деревянные стены, сколько выдергивая с корнем сами деревья, лишая возможности поддерживать убежище в будущем.
В этом сеттинге проходит весь трехчасовой спектакль. Брауншвейг, за небольшим исключением, обрушивает на зрителей весь пласт чеховского текста. Он не надумывает параллельного нарратива, не переносит действие в современность, не адаптирует. Он — режиссер интерпретации. Порой то, как произнесена отдельная реплика, для него важнее того, что при этом герой делает. Вы не увидите здесь зрелищных мизансцен, выдавливающих эмоций картин. Скорее всего, вам будет невыносимо скучно. И здесь кроется вторая интересная особенность спектакля.
СТАРАЯ НОВАЯ ЧЕХОВСКАЯ СКУКА
Отчего-то в России об этом забывают, но Чехов — главный драматург скуки. Он всегда рассказывал скучные истории о скучных людях. Он — поэт тоски, уныния, сумерек и хмурых людей. В литературоведении слово «скука» стало такой же неотъмлемой характеристикой Чехова, как бородка и пенсне. Он писал «Скуку жизни». В письмах подчеркивал, что «живется скучно и глуповато». Эта особенность — совсем не плата за мудрость возраста. Даже в молодости в письме Плещееву Чехов пишет: «Я здравствую, работаю и скучаю».
Если попробовать посчитать сколько раз в рассказах Чехова появляется слово «скука» и производные от него, получатся следующие результаты: «скука» — 25 раз, «скучать» — 14 раз, «скучный» — 10 раз, «скучающий» — 2 раза и «скучно» — 43 (!) раза. И это, не учитывая «скучищу», «скучноватого», «томительно скучного». Статистика говорит сама за себя: в 150 рассказах Чехова лексемы «скуки» встречаются 97 раз. И да, в «Дяде Ване» доктор Астров также озвучивает камертон всего действия: «Да и сама по себе жизнь скучна, глупа и грязна».
Отчего-то, в последние годы наши театральные режиссеры, обращаясь к Чехову, забывают эту особенность, стараясь зрителя увлекать, веселить, бодрить или хотя бы «рассеивать» его внимание яркими декорациями. Брауншвейг идет от обратного — он ставит скучный спектакль со скучными декорациями, где в главной роли скука. Казалось бы, все это должно быть много раз виденным и пережитым, но нет. Вновь снаружи театральных стен разыгрывается «ураганная идеология», вновь начинает преобладать романтика «бури и натиска», необходимая установлению нового миропорядка. И вновь возникает запрос на поколение «чистых» чеховских героев.
СТАРЫЙ НОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ
Сегодня мы забываем скучать. Мы также забываем, что скука — необходимое для здоровья психики состояние. Стоит нам заскучать хотя бы на десять секунд, мы уже утыкаемся в смартфон, бесцельно двигая иконки. Или кому-то звоним. Или пишем в мессенджер. Умение «эффективно скучать» становится почти утраченным, поэтому в подходе Брауншвейга есть своя ценность. Театр может стать самым качественным местом, чтобы скучать. В конце концов, развлечение можно найти в других и местах и часто куда лучше. Но именно за «скукой» и с готовностью «скучать» нужно идти на нового «Дядю Ваню» поклонникам современного театра.
Адептам конвенционального театра здесь будет в принципе хорошо. Спектакль свежо выглядит, каждый из звездного ансамбля солистов имеет возможность продемонстрировать свое мастерство. Спектакль не может оскорбить никаких чувств, на него можно подарить билеты пожилым родителям, для которых современный театр кажется чем-то из разряда «безумия». Французский режиссер приехал в Россию не шокировать и переизобретать Чехова, он приехал показать, каким может быть «здоровый» и «честный» психологический театр и напомнить, кто такой Чехов и как важна и прекрасна его «скука жизни».
