Все мы слышали о языке жестов, пластическом языке, хореографическом языке, языке движений, языке тела. Язык помогает нам выражать ощущения, облекать их в форму. Но оборотная сторона любого языка — его скованность и встроенность в рамки и паттерны. Ощущения не передаются, а порой отчаянно пересказываются. Совсем другое — пение. В пении важен не язык. Важен голос. Этот голос может быть трагичным, наполненным тоской, отчаянием и болью. Он может признаваться в любви, успокаивать, подбадривать. Голос нам дан не чтобы выражать, а чтобы обнажать наши чувства. Не чтобы облекать в форму, а чтобы испытывать.
Именно с таким сложным обстоятельством решились работать хореограф Анна Абалихина и драматург Илья Кухаренко, совместно с Пермским театром оперы и балета поставив вокально-хореографический перформанс «Закрой мне глаза», которые показали в Москве в рамках фестиваля «Территория».
Первоначально работа задумывалась как «опера в танце, а танец в опере» — кроссжанровый проект, где оперные и балетные артисты сосуществуют на равных. В последние годы подобное активно практикуется в ведущих театрах Европы. Из самого свежего и заметного — легендарная хореограф-формалист Анна Тереза де Кеерсмакер на сцене национальной парижской оперы представила свою постановку «Так поступают все» Моцарта. Многое в той премьере было открытием, но сама идея смешения вокала и хореографии обнажила серьезную проблему. Даже если оперных певцов научить делать необходимые хореографические элементы, они от этого не станут пластичными, они телесно иначе устроены. Начать органично существовать в хореографии шансов у них примерно столько же, сколько у балетных артистов запеть в большой опере.
После той премьеры много говорили о причинах, и сошлись на том, что поющий человек выражает свои ощущения звуком. Танцующий — движением. И это невозможно смешивать в принципе. Поэтому и у де Кеерсмакер исполнители лишь поговорили на языке друг друга (с ощутимым «акцентом»), что было важным шагом, но никакого органического слияния не случилось. Скорее напротив, был создан прецедент, подтверждающий, что танец и вокал — никогда не станут единым целым. В лучшем случае обречены друг друга дополнять.
Абалихина и Кухаренко тоже целились в оперный репертуар, но осознав в процессе искусственную надуманностью задачи поженить балет и оперу, обнаружили нечто более важное — им удалось найти голос тела, который их зачаровал и увел на новую территорию.
Процесс поиска — главное в работе «Закрой мне глаза». Она не поставлена и не придумана. Она именно найдена и обнаружена. Обнаружена не только в абстрактном пространстве проблематики современного искусства, но и в черте Перми. В городе был проведен масштабный кастинг, отобраны лучшие певцы и танцовщики. Все они — харизматичные и предельно разные. У каждого своя фактура и индивидуальность. Это больше не труппа в привычном понимании, даже не коллектив. Это новая форма договора, где каждый сам по себе одновременно творец и транслятор своего чувственного состояния, но все объединены в некую общность.
Так среди исполнителей оказались оперные солисты, солисты хора, аккомпаниатор, артисты из стрит-данса, хип-хопа, контемпа, классической балетной школы, драматического театра и национального танца. Самое потрясающее, что они больше ничего не исполняют. Здесь еще вроде бы совсем недавно пополнившее наш лексикон слово «перформер» (которое буквально переводится как «исполнитель» и стало почти синонимом всего современного), вдруг оказалось устаревшим.
В работе нет перформанса, нет исполнителей, это не спектакль, не постановка, не высказывание. По крайней мере не в том виде и значении, в которых мы эти слова привыкли использовать. Это некая акустически-пластическая среда, где прямо перед зрителями в условиях процессуальности участники продолжают находить новые краски своего телесного голоса в аудиально-пространственных условиях.
Отталкиваясь от традиции Liederabend, Илья Кухаренко собрал вечер песен. Песен для себя очень личных. Песен личных для хореографа. Песен, в которых нашли себя и участники. Так песни Равеля, Шуберта, Берга, Веберна, Дюпарка, Пуленка, Перселла, Малера и Форе сливаются в единую аудиоиснталляцию. Усилиями саунд-дизайнера Алексей Наджаров все камерные вокальные произведения соединяются в единый континуум, где переходы заполнены электронным шумовым саундом, перебрасывающим гармонический мостик из одной песни в другую.
Анна Абалихина также отказалась от привычной роли режиссера-хореографа. Хореография обнаружена в самих участниках, в их личных травмах, в их переживаниях. Все они признаются, что впервые работа над театральным проектом столь отчетливо напоминала сеансы психоанализа. Разрозненный индивидуальный стиль каждого Анна облекла в разгерметизированную форму, призывая не следовать ей, а в первую очередь на ее основе чувствовать и испытывать.
В результате, когда зрители входят в зал, они уже наблюдают участников, настраивающихся к чувствованию. Они рассредоточены по белому квадрату. Одна из них отделяется и уходит к роялю. Это аккомпаниатор. Совершенно виртуозная пианистка, которая также здесь пластически существует со своими задачами и своими ощущениями, и во много направляет чувства всех участников.
Черный рояль, белый квадрат на полу и черно белые клавиши. Больше никаких «декораций». Никакой театральщины.Песня за песней зритель сталкивается с болью, тоской, предательством, одиночеством, мольбой, криком о помощи. Хореография в этот момент демонстрирует доверие, открытие, поддержку. «Закрой мне глаза» — становится одновременно и просьбой защитить от недружелюбного мира, жестокости и страдания, и актом тотального доверия, когда отныне ты будешь меня вести.
Где-то основной фактурой становится голос, где-то тело. В кульминационной точке они сливаются. И зритель остается с «Вечерней серенадой» Шуберта, которую больше никто не поет. На каменных стенах пространства бегут субтитры, звучит мелодия. Но голос окончательно растворяется в теле. И все происходящее выходит на новый уровень — телесный голос звучит лишь в воображении зрителей.
Эта амбивалентность и принципиально анти-игровая природа происходящего обостряют и накаляют зрительское восприятие. Певцы существуют пластически. Не исполняют хореографические движения, а раскрепощают свою телесность. В результате, находясь даже в окружении опытных танцовщиков, иначе конституционально устроенные певцы очаровывают своей пластикой. От них невозможно отвести взгляд. Все участники формируют единый организм, и общее сердцебиение оказывается важнее индивидуального. Танцовщики время от времени дискретно замирают в некоем подобии фресок, унося происходящее из современности, из здесь и сейчас, туда, в прачеловеческое.
Здесь нет какой-то единой истории. Нет навязываемого месседжа. Нет призыва. Здесь есть обостренная и обнаженная чувственность. Здесь, следуя за музыкой сквозь эпохи, открывается глубокая трагедия существования и невозможности жизни без поддержки. И не сразу понимаешь, что важнее — поддержка моральная или поддержка телесная. Вероятно, происходящее может кому-то быть непонятным, но понимание здесь — второстепенное. Ценную фразу говорила хореограф участникам, которую потом драматург переадресовал всем зрителям: «Не надо понимать. Ощущайте и испытывайте.» В результате, на сцене происходит именно жизнь. Настоящая жизнь, не припудренная фальшью. Сидя в зале, сам время от времени телесно ежишься, осознавая свою искусственность. Фантастический эффект — искусство заставляет тебя понять, что ты искуственнее его.
По всей логике этот проект должен был возникнуть где-то в Европе. Они это очень активно ищут. А мы в Перми, кажется нашли, возможно сами того не ожидая. Или, как минимум, ухватили за хвост нечто важное, что можно и определенно нужно развивать.
Любимыми руками так,
Чтобы все мои страдания
Под руками твоими утихли.
И волна за волной
Замирает боль.
И последнее биение,
Наполняет мое сердце»
А. Берг, Т. Шторм «Закрой мне глаза»
