«Медея» Еврипида впервые была публично исполнена в 431 году до нашей эры на конкурсе, где заняла последнее место. А уже через год она стала одной из самых популярных пьес в Греции. С тех пор ее разрушительная актуальность и безжалостная кульминация (женщина убивает собственных детей из ревности, на зло мужу) нисколько не ослабли.
Версия режиссера Саймона Стоуна, которую в Москве показали в рамках фестиваля «Территория» — это не пересказ Еврипида, скорее свободная адаптация «по мотивам». Стоун пересек классическую историю с реальной: в 1995 году американский доктор Дебора Грин подожгла дом, где мирно спали двое ее детей. Получилась, вероятно, лучшая версия «Медеи» за долгие столетия существования этого сюжета.
БОЛЬШЕ НЕ БЕЗУМНАЯ
Пожалуй, главным достижением Стоуна является трактовка образа главной героини. Обычно Медею к финалу спектакля изображают совершенно безумной и ослепленной местью. Другого объяснения, как женщина способна убить собственных детей, никто зрителю предложить не мог. Версия Стоуна начинается с того, что Анну (а Стоун традиционно переименовал всех персонажей и полностью сам переписал текст) выписывают из психиатрической клиники, где она провела последний год. Домой она приносит свою картину — изображение тонущих в мировом океане животных. Ноев ковчег не спасся, он утонул, и неважно, как там было в Библии, — в мире не осталось ничего святого.
В лечебницу Анна попала потому, что узнала об изменах своего мужа. В частности, он занимался со своей любовницей секстингом (виртуальный секс через текстовые сообщения), эту переписку главная героиня и обнаружила. С этого момента она, дипломированный врач, начала понемногу травить мужа. Она травит его, пока он отравляет ее счастливую жизнь и надежду на светлое будущее.
В повествование Стоун вкрапляет, казалось бы, не имеющую отношения к сюжету стороннюю историю — женщина убила мужа за не опущенный стульчак в туалете. «Он много лет насиловал ее, а последней каплей стал какой-то стульчак» — звучит со сцены. В похожем состоянии окажется и главная героиня. Муж, которого она всячески будет стараться удерживать возле себя (шантажом, сексом, мольбами) разрушит фундамент ее жизни до основания, буквально закричит, чтобы она открыла глаза и вынырнула из мира фантазий о счастливом совместном будущем. На этом он, правда, не остановится, объявив, что увозит детей вместе со своей новой женщиной в Китай. Зато героиня сможет их видеть раз в полгода. И вот, накануне отъезда, когда муж вдруг допустит ничего не значащую оплошность — не захочет отвечать на звонки супруги в пограничном состоянии, она подожжет дом, вместе со спящими детьми, в одних с ними объятиях. Всего один не отвеченный вызов, практически не опущенный стульчак, и весь мир становится золой.
ЛУЧШЕ, ЧЕМ «ДОГВИЛЛЬ»
Свою новую историю Стоун рассказывает в стерильных, белоснежных декорациях Боба Казенса. На сцене нет ни единого предмета, никакой бутафории, никакого декора. Зрителю предлагается лишь хирургически точный психологизм, который усиливают крупные планы героев, транслируемые на огромный экран над сценой. Через эти планы можно наблюдать мельчайшие подергивания губ, все полутона взглядов, различать несоответствие произносимых героями реплик с их реальными желаниями и намерениями. Постановка жестока к исполнителям, им негде спрятаться, но им это не нужно: театральная компания Иво ван Хове International Theater Amsterdam — безупречный ансамбль, с которым Стоун создал настоящий шедевр.
Впечатляет спектакль и акустически. Пожалуй, каждому драматическому режиссеру России нужно увидеть «Медею», чтобы услышать, как актеры должны на сцене работать с микрофонами, — они шепчут, они дышат, они заикаются, и все это отрепетировано, выверено и дьявольски достоверно. Исполнители буквально живут перед зрителями и заполняют одними только психологическими реакциями всю широту белоснежной сцены. Чем-то их условия существования могут напомнить фильм «Догвилль», только тут все живое, и еще более непростительна любая ошибка.
ЖЕНЩИНА В МИРЕ МУЖЧИН
Медея Саймона Стоуна в исполнении феноменальной Марике Хебинк больше не мстительна, не впадает в сумасшествие. Она убивает детей потому, что жизнь, которую она создала с мужем, усугубила ее слабости и разрушила ее силы. Хотя у Еврипида Медея тоже превосходила Ясона умом, здесь Анна кричит на Лукаса, что он украл ее научные исследования и выдал их за свои собственные.
То, что может показаться «бытовым конфликтом», по факту является презентацией того, как образованная женщина может дойти до крайней точки отчаяния в мире мужчин. Этот спектакль — словно продолжение другого спектакля Саймона Стоуна «Йерма» (который в отличии от «Медеи» еще можно увидеть в России, на экранах кинотеатров). В обоих спектаклях в центре повествования — белая высокообразованная женщина. И у той, и у другой возникают конфликтные отношения с мужчиной на почве детей. Только если в «Йерме» режиссер предлагает наблюдать за героиней словно за рыбкой в аквариуме, без малейшей симпатии к ее судьбе, то в «Медее» он идет дальше, заставляя сочувствовать героине, которая веками была синонимом «демонической злости».
МЕНЬШЕ ЖЕСТОКОСТИ, БОЛЬШЕ СОЧУСТВИЯ
Сочувствие у Стоуна не манипулятивно, не в духе сентиментальных сериалов телеканала «Россия 1». Он заставляет сопереживать не столько конкретной Анне, сколько вообще женщине в мужском мире. При схожих обстоятельствах на месте Анны может оказаться совершенно любая. Пока в кино гремит «Джокер», а у каждого второго в наушниках звучит Билли Айлиш, теперь уже в театральном мире одной из лучших работ становится спектакль о психологической хрупкости и уязвимости человека.
При этом Стоун сводит к минимуму демонстрацию жестокости. Кровавое насилие, которым славится «Медея», здесь почти несущественно, потому что дело не в том, как она убивает, а в том, почему. На месте кровавой сцены находится куча черного пепла. Дети вместо того, чтобы истекать кровью, — символически, подобно Пьете XXI века, бережно сжаты в объятиях, а затем превращены в пепел. Потому что это то, что происходит, когда для женщины перестает существовать надежда: мир превращается в пепел, жизнь становится золой.
