Дмитрий Лисин (Ли Син) — один из самых одиозных театральных критиков столицы. Его тексты — одновременно философский трактат, проповедь и исповедь человека, не утратившего способность удивляться. Редакция «Вашего досуга» отправила Дмитрия на все танцевальные проекты фестиваля «Территория». Его впечатлениями мы охотно делимся с вами.
«Вакуум». Фрага
На «Территории», в чёрном кубическом зале филиала Театра им. Пушкина показали «Вакуум» (2015), спектакль швейцарского хореографа Филиппа Сэра. А вторым отделением – видеоверсию «Затемнения» (2011). Что здесь интересно? Интересны ассоциативные коннотации и процесс связывания, материализации идеи. То есть рассмотрим мысль, которую помогают осознать актёры Филипп Шоссон и Пеп Гарригес. Важнейший аспект театра – возникновение не бытовых, но конкретных мыслей через воспринимание происходящего на сцене. То есть важен аспект зрелища, приводящий зрителя к вспоминанию некоей идеи, потому что в таком случае именно театр позволяет вам думать онлайн, без отрыва от процесса схватывания впечатлений. И, что ещё важнее, вы никогда уже не забудете идею, привлечённую живым восприятием некоей картины.
Два обнажённых танцовщика создают иллюзию невесомости, используя контровой свет и неизвестное приспособление, скорее всего похожее на вращающийся диск. Это продолжается полчаса, но только первые пять минут создают идею фрагментации и чрезвычайно приятное зависание восприятия. То есть вы что-то красивое видели, но не могли это назвать. Было похоже на объёмные пятна Роршаха, и если вспомнить древне-психоаналитические штудии, то диагноз ваш был бы намного точнее, нежели после разглядывания плоских картинок. Итак, отдельные части тел перформеров, вращаясь в рамке из двух газоразрядных трубок, оказывались в прямой видимости. В зависимости от настройки фокуса глаз тени на объектах создавали то выпуклость, то вогнутость. Когда стало понятно, что это тела, очень трудно было вернуться к вогнутости. Лучше бы это женские тела были? Сомневаюсь, они опознаются намного быстрей для мужского взгляда. А что такое «фрагментация»?
Во-первых, это конгениально вакууму, как образу пустотности, ведь фрагменту всегда чего-то не хватает. Во-вторых, предлагаю сразу назвать фрагментацию термином «фрага», ведь это правящее совриском явление. Можно фрагу определить как продолженное созерцание предмета без узнавания гештальта, правящего наблюдением. Гештальт есть целый образ, а особенно тело гештальтно, то есть определяет узнавание. И то, что Филипп Сера заставил меня целых 5 минут не узнавать увиденное, делает ему честь. Восприятие вообще штука мгновенная, если отбросить замеры психологов о константном зазоре между восприятием и осознанием воспринятого. Этот зазор примерно две десятых секунды, а для телесной реакции-без-осознания и того меньше.
И что? А то, что пять минут без осознания воспринятого дорогого стоит. Известно, что под гипнозом люди могут назвать в десятки раз больше предметов, эмоций, ощущений и мелькнувших мыслей, чем наяву. Значит, у нас есть дневной фильтр восприятий, настроенный на некоторое число гештальтов, целостностей. Всё, что орган восприятия не может связать с гештальтами, остаётся неосознанным, но запомненным. Во время сна фильтр размыкается, поэтому мы и теряем дневное сознание. Во сне если и есть, то совершенно другое сознание-внимание, сновидческое. И это сновидческое внимание поставляет нам все глубокие идеи, чувства и проекты, на уровне наития. Поэтому фрага остро необходима, поскольку способна переводить дневное сознание в сновидческое.
Другой аспект фраги – естественная, корневая детективность. И очень мало настоящих детективов в литературе, кстати. Писатели и читатели страдают, если им не удаётся напасть на след преступления или приключения. Пример идеальной фраги как детективности – единственный детектив Станислава Лема «Расследование». И ещё интересная мысль мелькнула в первые пять созерцательных минут «Вакуума». Смотрите, у Уильяма Гибсона, одного из основателей жанра киберпанк, есть роман «Распознавание образов». Героиня там – гений логотипов, то есть по мельчайшему фрагменту, по трём буквам интуитивно распознаёт всё, что будет модно завтра. И вдруг интернет взрывается серией видео, где видны фрагменты неопознаваемого, но смутно понятного и чрезвычайно тревожного.
А в чём мысль? Какова связь фраги с киберпанком? Тот же Гибсон писал культовые «матричные» романы «Сожжение хром» и «Нейромант», где самые глубокие причины происходящего не осознаются героями, пока не становится слишком поздно. Эти причинные для повествования гештальты вроде бы и создаются самими людьми, то есть программистами. Это искусственный вроде бы интеллект. Но нет, за ИИ, который вполне понятен, стоит нечто неизвестное, космического размера непонятное. А кто и зачем запустил видео-фрагментацию в «Распознавании образов», используя мощнейшие компьютеры и зэков российской колонии? Подождите, но это же парадигма искусства – что-то интуитивно ухватывать доступными способами, материалами, стилями и формами, не ухватывая практически ничего. То есть тайна фраги в предельной честности – ничего нельзя распознать да конца, ни одного образа, будь он с маленькой или с большой буквы. А киберпанковские компьютеры и киборги лишь позволяют своей программностью это осознать. А что есть программирование, как не тотальная техническая фрагментированность двоичного кода.
Вывод – ищите фрагу в спектаклях и обрящите созерцание. Это смешно, зато только при таком подходе появляется защита от отравления плохим спектаклем. Но «Вакуум» хороший, потому что у него уже есть волшебные пять минут и есть двоичный код тел.
«Косой дождь». Пряжа
Гильерме Ботело, родом из Бразилии, хореограф и режиссёр, поставил спектакль «Косой дождь» в швейцарской компании Alias, и его показали на фестивале «Территория». Пятнадцать танцовщиков и танцовщиц на сцене Театра им. Моссовета напомнили труппу Пины Бауш. Вообще говоря, использование какого-то одного жеста, движения, тона, настроения роднит многие танцевальные труппы из Европы. Гильерме Ботело говорил после представления, что любит не профессионалов танца, а танцующих людей. Ну да, мы все танцующие люди, и более одного жеста нам обычно недоступно. Если же перейти от иронии к образу, то чем проще, тем лучше. Главное в этом процессе масштаб жеста и качество исполнения.
Что такое масштаб жеста? Это достаточность гештальтного движения для художественного высказывания. Что такое гештальт? В том числе цельность и непрерывность каждого движения любого живого существа. Например, почти все танцевальные жесты для своих постановок Пина Бауш подсматривала у самих танцовщиц в быту, поэтому её метод можно назвать «укрупнением бытового жеста». В этом можно увидеть важнейшее развитие идеологии contemporary dance. Конечно, весь 20 век такое происходило, в пику закреплённым намертво жестам балета. А в спектакле «Косой дождь» очевидно намерение хореографа исследовать простые человеческие движения, складывающиеся в борьбе с силой тяжести. Так что достаточный масштаб жеста, несмотря на простоту. Но, кстати сказать, многие люди неспособны кувыркаться.
На сцене люди в обычной одежде, джинсах, платьях и босиком. Они быстро передвигаются на четырёх конечностях, на руках и ногах, как крабы, то по прямой, то кругообразно. А некоторые выпрямляются и просто идут слева направо. Чем мы отличаемся от зверей? Только прямохождением и разумом. Не является ли разум функцией вертикального равновесия? Танцовщики прямо показывают важность не только ног, но и рук при ходьбе. Равновесие и есть главное занятие нашего тела. Дальше - больше. Танцовщики перекатываются через спины и головы, кувыркаются на максимально возможной скорости. Бегут и бегут. Ждёшь, что они начнут задом наперёд ходить, и сразу это происходит. Здесь даже можно впасть в изменённое восприятие, слегка подзаснув, ведь созерцание ходящих людей намного суггестивнее, чем балет. Кажется, что они бегут вперёд, а лента сцены уносится назад с большей скоростью. Небольшое головокружение.
Музыка, сделанная для спектакля человеком или группой Murcof, очень медленна, плотна, непрерывна, шершава и тревожна. Наступает апофеоз и всю сцену они затягивают нитями, слева направо, многажды. Они бегут, неся в вытянутой руке нить, как длящийся в пространстве факел. Возникает живое ощущение, что заплели сцену движущимися телами, как пряжей. Без движения нет прядения жизни. Пряжа? Праджня, что на санскрите значит высшую просветлённую мудрость, в которой отсутствуют какие-либо признаки или качества. Праджняпарамита хридая сутра, то есть сутра сердца – один из основных источников буддизма.
Но апофеоз не в нитях, финалом правит обнажённость тел. Только что были одеты и вот уже нет, матово блестят тела. Это поистине простая, древнегреческая красота, фигура обнажённого бегущего олимпийца. В этих фигурах отчётлива тайна, эмблематика смысла Олимпийских игр. Думаешь о древних греках, о превращении и отмене древней войны, эстетизации предельных нагрузок состязающихся обнажённых тел, о священном для греков олимпийском спорте. Обнажённые бегуны перехватили пальму первенства у Элевсинских мистерий, потому что элементарный смысл мистерии – выход из тела. На пределе олимпийских физических нагрузок, присущих состязаниям, это тоже происходит. Интересная мысль. Так вот что мне показали. Прелесть простых вещей в театре – индивидуальность показа, а ваши соседи воспримут нечто другое.
«Закрой мне глаза». Эвритмия
Анна Абалихина, Илья Кухаренко, Пермский театр оперы и балета, фестиваль Территория и 11 перформеров сделали оперно-танцевальную инсталляцию «Закрой мне глаза». Четыре голоса по очереди поют Шуберта, Малера, Берга, Веберна, Пуленка, Дюпарка и так далее. То есть это камерные вещи, и поются песни. Но голоса, естественно, оперные. Суть этого эксперимента в том, чтобы соединить голоса с движением тел. Так как мы в малом зале театра Наций, немедленно выясняется, что кубическое пространство глушит голоса, не даёт им дрожать в пространстве, реверберировать. Отражённые ортогональные звуковые волны сходятся крестообразно, в центре квадрата и гасятся взаимно. Но мы же не за блюзом пришли. Интересно, что промежуточный электрозвук Алексея Наджарова, возникающий между ариями, как раз не гасится, движется кругообразно за счёт эффекта квадроаппаратуры, так сказать. Квадратура круга – лучший вид звука для дискотек.
Танцовщики перестраиваются из ряда в круг и так далее, классически возят друг друга по скользкому полу за ноги и за руки. Это же общее место contemporary dance, укореняться в земле, а не в небе, как это делают в балете. Здесь максимальное приближение тела к земле, балет же настраивает своих танцовщиков прыгнуть в небеса, за пределы тяготения. Нет, здесь они тоже подхватывают друг друга и вращают, но куда им до скоростей вращения балета. Между тем вспомнилась эвритмия Рудольфа Штейнера, где люди в тогах пытались соединить голос и движение тела. Там, внутри антропософии есть интересное учение о форме звука, причём сейчас внешняя воздушная форма звука ухватывается некоторыми приборами, каждый звук прибор может нарисовать.
Но вот внутренняя эфирная форма звука, с которой работает эвритмия – вещь, недоступная восприятию. И, однако, именно эта невидимая форма только и действует на всего человека, включая его три внутренних тела. Тогда получается, что динамики дают только внешнюю форму звука и меня начинает мучать вопрос – почему мы не различаем внешний звук от внутреннего? Не отличаем звук динамика от живого голоса. Разве театр не для внутренней силы звука? Не для живых излучений и влучений Станиславского? Ответ неутешителен: если мы и воспринимаем это, то не осознаём воспринятое.
Иногда же всем зрителям кажется, когда поёт особенно мощный голос, что это живая форма некоего тела, заполняющего весь зал. Есть даже такая фобия, невозможность ходить в оперу. Итак, эвритмия немецкого философа-мистика это соединение жеста и звука. Тогда жест становится символическим, то есть, по идее, действует суггестивно на манас, то есть разум. А как же у нас в спектакле жест и звук соединились? И здесь самое интересное. Танцовщики повторяют универсально-даосский жест, активизирующий тепло, внимание и жизнь– руки на сердце, круговое движение по груди, руки на нижний дяньцань, руки на глаза, руки в стороны и вверх. Когда я это заметил, захотелось сделать также. Значит, жестовая терапия есть. Ну да, с этим центральным жестом соединились целые арии, далеко ещё до неразличимости голоса-жеста. Но будем надеяться, что такого рода лаборатории приведут к неслыханному и невиданному.
«Соло Мег Стюарт». Эманации
Мег Стюарт показала на фестивале спектакль «Соло», состоящий из четырёх периодов активности. Поначалу я не понял, что она это она, думал какая-то зрительница в голубом пуховике опоздала, потому что хорошо выпила в буфете, и пробиралась по пятому ряду, покачиваясь, пытаясь сохранить равновесие, вздымая руки над головами зрителей. Десятисекундная ошибка восприятия была освежающе приятна, как и любая неожиданная фрага, но тумблер иллюзии переключился на реальность, к сожалению. Ещё заметил, что танцовщица, как только дошла до Марины Давыдовой и сидящего рядом Tnargime Rǝnni, сразу пошла вниз, через ряды и зрителей, и вышла на сцену через моё кресло, прикоснувшись на прощание двумя руками. Это знак, подумал я: хватит ходить в театр.
Первое действие напугало две парочки зрителей и они сбежали. Музыка Брэндана Доэрти сурова - конкретный, электронный, жужжащий индастриал, массирующий ваше сердце и горло щелчками, марсианской метелью и медленным дабом. Он извлекал звуки из чрева ноутбука и пульта, а Мег Стюарт, известнейшая американская хореограф и актриса, танцевала. Хотя, что это значит, танцевала, в её случае? Ни одно движение не повторялось, она делала некоторые жесты, никак не хотящие стать танцем. Ну, как будто женщина средних лет проводит пару часов перед зеркалом, и никакие манипуляции с лицом и телом не могут её успокоить.
I'll get it back – начала она вторую активность. Никакого танца, что меня поразило. Любовная история настолько минималистична, что пробрала до костей. Я верну это обратно – каждая вторая фраза. А первая – перечисление событий любви, общих для двоих. Просто говорила I'll get it back, обнуляя личную историю, отрывая с мясом сросшееся и общее, разрывая целое. И жест архетипический рукой к животу, с поворотом спиной – моё, только моё это чувство, страдание и секс. Вдруг пришла мысль о другой глубине. Что если Мег Стюарт показала нам секретную технику пересмотра, основанную на магическом вспоминании толтеков. Смысл в том, чтобы вспомнить, прежде всего, всех партнёров любви и взять обратно свои светящиеся эманации. Тогда долго будешь жить.
Третий выход на сцену – эротический. Что-то орёт телевизор за сценой, а она двигается под стоны второго подкаста. Да, в программке есть 18+, йа йа. Похоже на концерт эйсид-хаусного Psychic TV. Но Мег Стюарт не Дженезис Пи-Орридж, её страсть доходит до зрителей в момент, когда она трогает свой живот и грудь. Затемнение.
А что же было четвёртым? Нет, пора прекращать ходить в театр. Ничего невозможно вспомнить. Так, есть же рецепт от Мег и Кастанеды, надо произнести I'll get it back. Помню, всё-таки танцевала некоторое время, циклически повторяя некоторые типические движения, а потом как-то оказалась топлес. Принялась мерять парик с длиннейшими волосами, или укрываться ими, как русалка. Ну что сказать, чрезвычайно искреннее выступление очень симпатичного человека, минималистично показавшего всё горе и радость человека. И поразительны тонкость и размах повествования.
