На Малой сцене Электротеатра, похожей на волшебную чёрную коробку уличного иллюзиониста XIX века, воцарился мирок из белого искусственного меха с длинным ворсом. Казалось, в нем не может произойти ничего плохого, но когда достоверно-едкий текст Павла Пряжко берет в работу циник Филипп Григорьян, летят клочки по закоулочкам. Встречайте, «Пушечное мясо».
«Пушечное мясо (в оригинале «food for powder» — «пища для пороха», в современном английском языке «cannon fodder» — «пушечный корм») — шекспировское выражение, обозначающее солдатскую массу, обреченную на бессмысленное уничтожение», — говорит Википедия.
Сегодня в больших городах обреченная масса — это солдаты искусства. Девушки, отдающие свои силы культурным институциям. Без права на достойную оплату, на уважение, на личное время и, в итоге, на творчество. Хотя именно возможностью творчества манит мир искусства.
Фотохудожница Алина, автор сложной организации и жесткий тролль в соцсети, ранее работала гардеробщицей в детском театре. Куратор Марина, ненавидит свою работу, ненавидит Алину-выпендрежницу. Управляющая галереей Оля, ведьма, способная поднимать ветер в кронах деревьев своим дыханием, испуганная, зависимая от отца-композитора. Все трое вроде бы узнаваемы, но одновременно архетипичны. Особенно когда понимаешь, что текст пьесы Павел Пряжко написал в 2015 году. Четыре года назад.
Что тогда было? Еще не все девушки были кураторками и рабами культурных институций, но процесс уже пошел. И сегодня, когда спектакль «Кариес капитализма» и подкаст «Горячая ультрасовременность» пытаются разбудить движение арт-работниц против эксплуатации, «Пушечное мясо» Григорьяна кажется одним из звеньев этой смысловой цепи. Но нет. Все слова были придуманы раньше: полуофисный, полуформальный язык, где каждое намерение проговаривается, чтобы не оскорбить. Перед тем, как обнять, надо описать, как именно обнимешь. Перед тем, как насладиться видом, надо обговорить с партнером, как именно будет происходить это наслаждение.
Вот только выражение «как бы» зря оставили в тексте. Сейчас никто так не говорит и не пишет.
«Пушечное мясо — презрительное прозвище пехоты, полностью беспомощной перед более технологичными видами войск», — говорит Lurkmore.
Художница Алина и кураторка Марина пытаются быть жесткими. Они ведут словесные бои, одетые в броню партикулярного новояза. «Я имею достаточно опыта, чтобы понять вас сейчас». «Я понимаю, вы хотели бы оценить качество моего труда». Так говорят не люди, но машины для уничтожения достоинства. Неуважение и принижение заслуг (как других, так и собственных) — правило хорошего тона в обществе, которое еще 10 лет назад можно было назвать «арт-тусовкой». Сейчас вряд ли. В чашу искусств влилось столько молодой крови, а молодежь не говорит «тусовка», это устаревший жаргонизм.
Давайте назовем этот круг «сообществом», просто сообществом без «арт». Все мы давно работаем в сфере развлечений, зачастую развлекая строго себе подобных, ведь никому больше не нужны такие сложные развлечения. Кому нужны абстрактные фотографии Алины, якобы содержащие сюжеты, о которых надо рассказывать отдельно? И что тут является искусством: само фото или многословное описание того, что за ней стоит?
«Пушечное мясо — это солдаты, которые отправляются на бойню без шансов выжить — либо потому, что они новобранцы, либо потому, что им поручена очень важная задача. Как и подобает солдатам, они выполняют приказ, и в ходе операции дохнут практически полностью, а у оставшихся чудом в живых формируется синдром выжившего», — говорит Posmotre.li.
Из трех девушек на сцене старшая по образу и по речи — кураторка Марина. Она уже осознанно работает за спасибо. Ее высокопарное «Не все измеряется деньгами для меня» — и есть синдром выжившего. Смотрите, салаги, как я в белом камзоле живу годами на одной гречке арта ради. Эшелоны, ежегодно прибывающие на станцию «искусство» из разных уголков нашей страны, полны волонтеров, помощников, ассистентов, младших редакторов, модераторов контента. За несколько лет от целого поезда может остаться парочка самых упоротых, с уже измененной личностью и названным выше синдромом.
Режиссер Филипп Григорьян говорит, что «Пушечное мясо» — история о женщинах, которые остались без мужчин и сбиваются в группки вокруг современного искусства. Юная зрительница, вышедшая со спектакля в восторге, была бы шокирована таким комментарием. Она сказала бы: «Во-первых, у двух девушек из пьесы есть отцы, во-вторых, эти две влюблены друг в друга, а третья — просто арт-карьеристка, ей мужчина будет только мешать».
Этой девочке можно верить. Пряжко написал свой текст для нее, из девичьих сетевых дневников копируя графоманские словесные конструкции, нелепости, которыми изобилуют монологи героинь. Это правда жизни: когда девушки вдохновлены (а прекарии искусства всегда немного на взводе), они разговаривают монологами. Какой мужчина вынесет такое? Только отец да воображаемый парень, автор граффити «я тебя люблю», которое завтра закрасит таджик из «Жилищника».
Устав от откровенности, первой из рассказа уходит Алина — она видит, что ее работы в надежных руках. Это нормальное поведение художника, который встретил своего куратора.
Следующей исчезает Марина — ей омерзительны работы Алины, хоть она и понимает их значимость для мирового сообщества. Она уходит из профессии со словами: «Пусть количество энтропии в мире понижает кто-нибудь, кто не так устал». Это нормальное поведение куратора, который больше не может.
На сцене остается работник галереи Оля, она никуда не может уйти, потому что открытие выставки завтра. Оля рассказывает очередную историю про то, как упала в обморок и разбила себе голову. Ее никто не останавливает. Все уже привыкли.
