Уже в седьмой раз в Москве и Петербурге проходит Международный фестиваль современной хореографии Context. Diana Vishneva. Каждый год фестиваль радует поклонников балета и танцевального искусства мировыми именами и громкими премьерами. Однако, был у фестиваля и один существенный недостаток — позиционируя себя как фестиваль современной хореографии, он не спешил выходить на новые территории, осваивать нетеатральные пространства и вовлекать зрителей. У фестиваля сложилась аура «созерцательной красоты», где вы должны садиться в кресло и безучастно смотреть на сцену. Это неплохо, но сложно назвать стремление к созерцательности и пассивности зрителей — современным.
Именно этот недостаток исправляет программа фестиваля этого года, преодолевая границы не только танцевального языка, но и формата, пространства, а также присутствия. Нагляднее всего это намерение реализует танцевальный перформанс под названием «Equal Elevations», который поставил хореограф Маркос Морау с танцевальной компанией La Veronal.
В первую очередь, интересно место выступления — это больше не театральный и даже не концертный зал. Это Итальянский дворик Пушкинского музея. Архитектура зала в свободной манере воспроизводит внутренний дворик флорентийского палаццо Барджелло. Экспонаты зала — скульптурные работы ваятелей Германии, Франции и Италии, воспроизведенные в слепках. Воспроизведения шедевров европейской скульптуры выразительно иллюстрируют смену стилей и направлений в искусстве XIII–XVI веков. Центральное место в Итальянском дворике занимают слепки с двух конных монументов, сооруженных в XV веке кондотьерам Гаттамелате и Коллеони по решению Сената Венецианской республики в Падуе и Венеции, и выполненных крупнейшими скульпторами Раннего Возрождения – Донателло и Верроккио, а также статуя Давида Микеланджело – шедевр Высокого Возрождения.
Посреди этих объектов светодиодными лампами очерчен квадрат — импровизированная сценическая зона, по периметру которой с четырех сторон расположились зрители. Первыми в сценическое пространство вошли двое танцовщиков черно-белых костюмах, держа в руках огромные связки черных воздушных шаров. Если поначалу они удерживали шары, то постепенно их пластика менялась, создавая ощущения, что шары поддерживают их, не дают танцовщикам упасть. Разрушаю уязвимую атмосферу, в сценическую зону ворвались еще две танцовщицы и начали ломкие, неврастеничные движения. Шары улетели к потолку. Танцовщики, которых они удерживали, оказались упавшими на пол. Постепенно им предстояло подняться, вступать в конфронтации, выстаивать социальные связи. Кульминационной точкой стало то, что одна из танцовщиц вдруг переступила светодиодную лампу, вышла из «зоны спектакля» и начала пластически осваивать массивную лестницу и пространство музейного зала. Другие танцовщики также переступили границу между публикой и сценой. А немногим позже начали призывать выйти в сценическое пространство самих зрителей (что получилось не без неловкости). К финалу световой квадрат сцены разомкнулся, и танцовщики смогли покинуть пространство своего танца.
Этим перформансом под музыкальное сопровождение из произведений композитора Стива Райха хореограф и танцовщики предъявляют диалог между движущимся человеческим телом и застывшими скульптурами. Пространство музея выбрано неслучайно — перформанс отсылает к исторической памяти и является результатом художественного осмысления двух аналогий — «Герники» (1937), увековеченной Пабло Пикассо, и атаки Бенгази (1986). Оба эти события вдохновили некогда скульптора Ричарда Серра на создание скульптуры, с которой и вступили в диалог танцовщики.
Диалог состоял из пространственных сопоставлений танца и скульптуры, веса и движения, гравитации и левитации. Танцовщики компании La Veronal препарировали мифологическое развитие движения своим фирменным танцевальным языком Kova, создавая в пустом, очерченном пространстве своего рода сложный лабиринт.
Большую роль в танце сыграли дебаты о роли гравитации в художественном представлении: как сила притяжения влияет на телесный опыт? Что будет, если тело сможет ее преодолеть? И как бы менялось распределение человеком собственного веса, если бы притяжение действовало по другим законам? Более того, гравитация в данном случае преподносится не только как сила, которая притягивает тело к земле и ведет его к падению, но и как символическая сила умирания, приближения к смерти, которая приводит тело к беспомощности и пассивной невозможности ей противостоять.
Единственное, что, по мнению танцовщиков, может как-то усложнить путь к этому неизбежному финалу и ввести саму смерть в заблуждение, — это тот самый витиеватый лабиринт, конструируемый ложными, ритмичными разделениями очерченного пространства. И вот, финал уже не так очевиден. Является падение тем, что неизбежно ожидает нас в конце траектории? Или же лабиринт — это то, что ждет нас после падения?
Фестиваль проходит при поддержке Министерства культуры РФ и Департамента культуры Москвы.
