Первую после изоляции премьеру Московского театра Олега Табакова можно описать, как если бы Ю Несбё написал сценарий по роману Агаты Кристи «Десять негритят» для фильма Ридли Скотта. Одна из причин почему спектакль «И никого не стало» так похож на фильм, кроется в слове «саспенс». Термин в русском языке применяется преимущественно к кинематографу и легко заменяется синонимом «тревожность», с одной лишь разницей, за понятием «саспенс» стоит с десяток аллюзий. Перед глазами сразу возникает сцена из «Психо» Хичкока: занавеска в душе, нож — мы не видим ни одной раны на теле жертвы, но чувствуем напряжение и даже страх. Похожим образом выстроен новый спектакль Владимира Машкова, впечатлениями от которого делится Юля Кармазина.
Гордость и предубеждение
Детектив Агаты Кристи ставит театру подножку: по сюжету, на острове, отрезанном от цивилизации, под вымышленным предлогом собирают десять человек, избежавших наказания за совершенное каждым из них убийство. На сцене слишком много персонажей, и интрига не располагает к тому, чтобы каждый герой выступил с сольной речью, как, например, в «Иранской конференции» Ивана Вырыпаева. Поэтому первый акт состоит из серии микро-конфликтов. Небольшие ссоры раскрывают характеры героев, но масштабные столкновения Владимир Машков выводит за пределы произносимого текста, отводя зрительский взгляд в сторону от центра событий. Так, пока Уильям Блор (Сергей Угрюмов) спорит с другим героем, взгляд притягивает молчаливое присутствие в этой беседе Филиппа Ломбарда (Евгений Миллер). А уже во втором акте неявный сдвиг внимания обоснует серьезные разногласия между Блором и Ломбардом. Подобное смещение напряжения в спектакле — чуть ли не главный прием, характерный для многих сцен, когда зрительским интересом владеет не слово, а визуальное построение, золотое сечение кадра, перенесённое на сцену.
Благодаря такому ходу возникает чувство опасности, предаваемое не через убийства, которых зрителю не показывают, а через остающиеся на периферии зрения детали. Вот генерал Маккензи (Сергей Беляев) спокойно сидит на балконе и словно случайно заметен за спинами беседующих дам. За пару минут до гибели над его головой сверкает молния. Ничего прямо пугающего в этой сцене нет, но она создает ощущение скорой бури, нарастающей по ходу спектакля.
Вторая подножка от всемирно известного первоисточника — это концовка. Главное в детективе — не знать, что «убийца — дворецкий». А пьеса Агаты Кристи много раз ставилась и экранизировалась. Тут спасает, что роман «Десять негритят», по мотивам которого королева английского детектива написала пьесу, позволяет оставить финал спектакля открытым.
Разум и чувства
Продолжая мысль, что удачным спектакль делают находки, созданные вопреки театральной природе и роману Агаты Кристи, надо упомянуть главного противника постановки. Основное сравнение спектаклю приходится выдерживать с фильмом Станислава Говорухина, носящим старое, неполиткорректное названием «Десять негритят». Строгий, мрачный фильм выступает против броского, эмоционального спектакля, и, как бы ни был похож спектакль Владимира Машкова на кино, присущие театру черты в нем сохранились.
Стоило в кино «великому немому» заговорить, как заламывание рук и бурное выражение эмоций стало на пленке дозированным. В театре ситуация происходит с точностью наоборот — крик может заменять переживание, обесценивая происходящее. Теперь в это правило можно внести исключение, специально прописанное для Яны Сексте. Актрисе досталась роль истеричной миссис Роджерс, и почти все отведённое ей на сцене время она визжит, не вызывая при этом зрительского раздражения. Миссис Роджерс — трикстер, архетип коллективного бессознательного, и эта роль неожиданно идеально подходит Сексте. Ее задача — привести в движение механизм ужаса, заставляя коллективное тело героев двигаться в едином ритме замешательства и паники. Эти однообразные в своих проявлениях эмоции — в спектакле ведущие, и их движущей силы хватает на два часа с лихвой.
Рациональному зрителю придётся смириться с тем, что нерва в спектакле больше, чем детективной уравновешенности. «И никого не стало» поставлен не с точки зрения Шерлока, превыше всего чтящего разум. Здесь зрителей погружают в страшную сказку, полную страстей, без лишней рефлексии.
