1 октября 2020 афиша Электротеатра Станиславский пополнится любопытным спектаклем «Ноябрь». Автор идеи — Олег Нестеров, солист группы «Мегаполис», у которой накануне вышел одноименный альбом с музыкой на редкие стихи порой вовсе забытых поэтов. Интригует и тандем постановщиков — спектакль в соавторстве готовят режиссер Борис Павлович и художник Ксения Перетрухина. Специально для «Вашего досуга», Кристина Матвиенко поговорила с Борисом и Ксенией за день до премьеры.
Борис Павлович
— Как случилось, что Олег Нестеров позвал тебя в качестве режиссера?
Мы знакомились несколько раз: в первый раз нас познакомила Люба Аркус, которая помогала Олегу с поиском не воплощенных киносценариев 1960-х для проекта «Из жизни планет». Это было летом 2014, во время опен-эйра «Открытая библиотека» в Сестрорецке, где «Мегаполис» играл концертную версию этого спектакля. Мы только начинали работать с центром «Антон тут рядом», который Олег всегда поддерживал. Спустя несколько лет нас свел Денис Рубин, тогдашний арт-директор музея современного искусства «Эрарта»: по замыслу юбилейного концерта группы нужен был артист, который будет читать стихи, и Олег Нестеров взял меня как кота в мешке, без проб репетиций. Поскольку нужно было найти петербургский эквивалент инструменталам из «Жизни планет», я предложил Леонида Аронзона, тоже не перенесшего времени и покончившего с собой в 1970 году, буквально за пару лет до Шпаликова. Это здорово склеилось с музыкой, я подарил Олегу книжку Аронзона, и мы стали дружны.
— Как родилась постановочная идея этого спектакля-концерта?
В начале Олег дал мне послушать демо программы — а она очень глубокая и сложно устроенная, там Всеволод Некрасов и Михаил Кузмин, трансцендентная поэзия. Я стал думать, как найти контрапункт этой высокой метафизике, и вспомнил Пруста и описанный им механизм цепочки воспоминаний, которую человек запускает, видя что-то маленькое и очень бытовое. Мы с Дарьей Шадриной, продюсером, поняли, что в современном театре лучше всех про вещный мир понимает художник Ксения Перетрухина. Мы передали ей нашу идею, встретились только раз, и нагрянул карантин. Мы приуныли, но через пару месяцев Ксюша говорит — я все придумала: это квартира, в которой человек ходит из кухни в комнату и обратно по очень конкретным траекториям. То есть такое движение по кругу, которое тоже подсказано карантином.
— Как ваша компания — разных и самодостаточных художников — уживается?
Олегу удалось так запустить шар, что получилось не арифметическое сложение музыки, звуковых инсталляций и визуального решения, но матрешка, в которой одно вложилось в другое. Я боялся эффекта «легенды рока на одной сцене» — ведь все очень самодостаточные персоны. Но получилось иначе — мы как будто делаем вечеринку для Олега, вошли в его идею и попытались в ней найти свое место. Есть люди герметичные, которых нужно принимать как данность. А Олег чуткий и при этом сохраняет свое ядро. Бывают две формы скелета организмов — хитин и позвоночник, в зависимости от того, где расположена несущая конструкция, снаружи или внутри. То же самое и с творчеством — где находится твердое? У «Ноября» смысловое ядро оказалось глубоко внутри и открыто к воплощению в разных формах. Потому мы бесконфликтно и поочередно присоединялись к проекту. Первым был Дмитрий Курляндский с его концепцией того, что песни существуют, отражаясь друг в друге, то есть рефлексы одной песни появляются в другой, мир предстает как фрактал. Потом прибился я, потом Ксюша, потом художник по свету Елена Перельман и художник по костюмам Леша Лобанов. Это как люди постепенно приходят на вечеринку и не нарушают общую атмосферу, потому приходят постепенно и примыкают к уже сидящим. При этом, что мне очень приятно, не выпали из первоначального коридора размышлений.
— Что такое работа с музыкальным спектаклем?
Я человек, помешанный на музыке, у меня она часто занимает важное место в спектакле — в «Языке птиц», например. Был у меня и опыт работы с чисто музыкальным театром — петербургским театром «Карамболь», — но я тогда был растерян и действовал наощупь. То есть попал в законы жанра, и не присвоил их, но просто следовал им — а так нельзя делать. Мы с Ксюшей хотели преодолеть инерцию рок-концерта с его дресс-кодом в виде стоящих вместе музыкантов, видео и динамического света. И отказаться от сторителлинга: здесь Олег — только музыкант.
— Можно ли как-то описать эстетику спектакля?
В каком-то смысле она связана с кино: только если «Из жизни планет» был рассказом о несуществующих фильмах, то здесь театральными средствами создается ощущение того, что мы застряли в одном кинодубле. На сцене — кинореальность, только проявляется она не на экране, а в предметах, людях, мышлении. Важно, что это концерт и мы в диалоге с этой формой, но при этом важно, что кинематографичность вшита в музыку Олега и поэзию.
— Эта история про возрастной кризис или про что?
Мы на репетициях почти не говорим о том, что это значит, то есть создаем полую форму, в которую каждый может уместить свое. Нам не обязательно оперировать общими символами. Ценность нашей работы в том, что мы разрешили себе не жестко транслировать одну мысль, а создать поле, в котором возможны резонирующие, но не идентичные вещи. Конкретное присутствие артистов Электротеатра Саши Верхошанской, Геры Грищенкова, Андрея Анисимова тоже вносит дополнительное измерение.
Человек заварил чай, поставил на стол и не пьет его. Это может означать кризис возраста, а может — задумчивость юного рассеянного человека. Вещи, которые могут быть по-разному прочитаны, чувственны и осязаемы, но не являются символическим. Перед нами, скорее, паттерн, в который ты можешь попадать в разные периоды жизни. Потеряться можно в любом возрасте, а растерянность у каждого из нас связана с разными вещами, но мы все понимаем, что это такое — крутиться на одном месте и чувствовать, что выход где-то рядом. Вот бы его найти.
Ксения Перетрухина
Мы вытягиваем сцену и зрительный зал вдоль, и сцена получается такого размера, что зритель никогда не может видеть ее целиком, только фрагмент. Для меня это важное ощущение, потому что боковым зрением тебе всегда кажется, что ты что-то пропускаешь и не можешь схватить событие целиком. Как мне кажется, это вполне описывает современное восприятие реальности: мир не разворачивается к нам фронтально, мы считываем событие по фрагменту. Эта структура очень близка к поэтике Олега Нестерова, с ее темой недостижимости и неуловимости.
На этом ощущении и была построена, как ни странно, четкая партитура движений и структура пространства. Перед зрителем — воображаемая субъективная однокомнатная квартира, в которой есть кухня и комната. В кухне есть плита, шкафчик, чайник, стол, стул. В комнате — кровать и шкаф. Каждый из 12 циклов начинается с падения на кровать женского платья, каждый раз разного. В пространство заходит человек, идет на кухню, берет чайник, достает чашку, ждет, пока закипит вода, идет к столу, садится, мигает лампочка, он встает на стул, поправляет лампочку, отвлекается, идет к кровати, находит платье, реагирует на него, вешает в шкаф и уходит. Круг каждый раз проигрывается с изменением, каждый раз все происходит немножко по-разному — так маркируются годы и показывается цикличность жизни
У минимализма есть важный выразительный момент — когда чего-то мало, это воспринимается ярче, любые микроизменения становятся существенными, в вычищенном пространстве мы начинаем считывать мельчайшие смыслы.
