Жером Бель: «Артисты должны подрывать основы власти»

InnerVIEW — первая масштабная попытка взглянуть на современное искусство изнутри. В формате интервью-бесед ведущие театральные режиссеры, продюсеры, композиторы, менеджеры, кураторы, исполнители, музыканты, художники, драматурги и писатели делятся с шеф-редактором «Вашего Досуга» Inner Emigrant своими взглядами на профессию и размышлениями о происходящих тенденциях. Гостями уже были Максим Диденко, Кристоф Рок, Всеволод Лисовский, Ильдар Абдразаков, Томас Остермайер, Максим Виторган, Анатолий Васильев, Патрик де Бана, Владислав Наставшев, Виталий Полонский и Антониос Кутрупис, Жан-Даниэль Лорье, Мартин Жак, Филипп Григорьян, Марк Галеотти, FC Bergman, Стефан Брауншвейг, Шейла Мецнер, Анатолий Белый, Фредерик Бегбедер, Борис Юхананов, Том Оделл, Иво Димчев, Хайнер Геббельс, Алиса Хазанова, Светлана Захарова, Макс Эмануэль Ценчич, Ян Фабр, Робер Лепаж, Дмитрий Волкострелов, Марат Гельман, Евгений Маленчев, Тим Этчеллс, Лариса Гоголевская и Эрик Булатов.

Тридцать пятым героем стал великий хореограф и танцор, родоначальник направления «концептуальный танец». Его искусство — продолжение жизни, концентрация чувств и мыслей простого, разного, каждого человека, и потому его танцоры — зачастую непрофессионалы и на танцоров внешне мало похожи. Например, в спектакле «Жером Бель» (1995) все исполнители были полностью обнажены, а в постановке Shirtologie (« Страсть к футболкам», 1997) на сцене появлялся танцовщик, облаченный в несколько дюжин футболок. Show must go on (2001) объединял 20 исполнителей, 19 хитов поп-музыки и одного диджея. «Véronique Doisneau»(2004) — трогательный фильм-балет, посвященный творчеству балерины Парижской оперы Вероник Дуано. В «Disabled theatre»(2012) участвовали артисты с различными ментальными отклонениями. А в «Гала» (2015) хореограф вывел на сцену как профессиональных танцоров, так и просто любителей, людей самых разных возрастов и социального положения. В каждом новом городе, куда спектакль приезжает с гастролями, состав исполнителей меняется. Так, Жером Бель стремится объединить людей вокруг танца и поговорить о его природе.

В ближайшее время познакомиться с его работами в Москве можно в рамках фестиваля «Территория»: 22 и 25 октября 2020 в Инженерном корпусе Третьяковской галереи покажут его кинопроект «Ретроспектива», а 20 октября 2020 в «Каро 11 Октябрь» пройдет показ документального фильма «Быть Жеромом Белем».

Жером Бель (ЖБ) рассказывает в интервью Inner Emigrant (IE):

• 1. ОБ ОТКАЗЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ САМОЛЕТАМИ
• 2. ОБ УГЛЕРОДНОМ СЛЕДЕ ХОРЕОГРАФИЧЕСКОЙ СРЕДЫ
• 3. О ПАНДЕМИИ КОРОНАВИРУСА И ГРЕТЕ ТУНБЕРГ
• 4. О СИМБИОЗЕ ТЕАТРА И КИНО
• 5. ОБ ИНКЛЮЗИИ
• 6. О ТЕАТРЕ, КОТОРЫЙ НРАВИТСЯ ПУБЛИКЕ
• 7. О РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОМ И СКУЧНОМ ТЕАТРЕ
• 8. О ПОЛИТИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ И ЗАПРЕТАХ
• 9. О РОССИИ И РУССКОМ БАЛЕТЕ
• 10. ФИНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

IE Месье Бель, на вашем официальном сайте указано, что по экологическим причинам вы и ваша танцевальная компания больше не используете самолеты. Это значительно сужает географию ваших гастролей. Можете ли вы подробнее рассказать о причинах такого решения?

ЖБ В 2007 я летел из Мельбурна в Париж. Мы только что отыграли «The show must go on» (2001). В одной из газет, которые предлагались на борту, я прочитал в статье, что, в связи с глобальным потеплением, мы все должны уменьшить выброс СО2. В самолете со мной были двадцать танцоров из моей труппы, и в этот момент у меня появилась мысль о том, что мы больше никогда не будем ездить всей труппой, но, что вместо этого, я буду отправлять пару моих танцоров, чтобы они ставили спектакль за рубежом с местными танцорами. И это был мой первый экологический поступок. (Уже много лет я являюсь вегетарианцем, но лишь годы спустя я узнал, что мой рацион – экологичен. Как и мои спектакли, как и в целом моя эстетика, по сути своей это критика консьюмеризма и идущего вместе с ним капитализма, для их постановки никогда не используются неэкологичные предметы – ни в костюмах, ни в сценографии).

IE Подвернувшаяся в самолете статья стала причиной решения, кардинально изменившего ваш образ жизни?

ЖБ Не только. В 2014 программный директор одного из парижских театров рассказывает мне о спектакле об экологии одной театральной компании, которую она пригласила. Меня эта новость заинтересовала, и я спрашиваю – откуда этот театр. Она отвечает – из Австралии… В этот конкретный момент что-то во мне сломалось. Что-то не сходится: как можно артистически выражать одно, при этом производя обратное ему? Недавно, в феврале 2019, я в своей квартире в Париже. Стараюсь настроить отопление, чтобы сэкономить как можно больше энергии и уменьшить мой «углеродный след» (перед этим я провел очень эффективные теплоизоляционные работы). Неожиданно, я осознаю, что в этот самый момент два моих ассистента летят из Гонконга, где они адаптировали «Gala» с местными танцорами, и два других ассистента, в другом самолете направляются в Лиму, чтобы адаптировать этот же спектакль. Тогда я говорю себе, что я лицемер, что я обманываю сам себя. У меня начинается серьезная депрессия на много недель, пока я не прихожу к выводу, что моя работа не должна быть источником загрязнений, способствуя глобальному потеплению, и я решаю, что ни я и никто из моей театральной компании более не сядем в самолет.

IE Как вам удалось адаптировать свою мировую гастрольную деятельность под новое решение жить без авиаперелетов?

ЖБ В то время я начал репетиции «Isadora Duncan» в Париже с французской танцовщицей Элизабет Шварц, и у меня возникла идея сделать другую версию этого спектакля с еще одной дунканианской танцовщицей (последовательницей традиции Дункан — прим. редакции), которую я нашел через интернет, в Нью-Йорке, Кэтрин Гэллант. Таким образом у нас было бы две версии спектакля: одна в Европе, другая – на северо-востоке США. Обе перемещаются только на поезде. В случае с другими, более востребованными за рубежом, постановками, как, например, «The show must go on» и «Gala», мы работаем с местными хореографами из тех городов, которые нас приглашают (Тайбэй, Буэнос Айрес, Майами и другие…), таким образом, чтобы они могли осуществить перенос при помощи транскрипций, видео записей и репетиций с использованием телеконференций. Сейчас я подумываю и о других возможностях, как например о работе с партитурами, которые позволят мне, надеюсь, вовсе не встречаться с танцорами.

IE Не слышал, чтобы ваши коллеги, всемирно известные хореографы, поддерживали ваше решение...

ЖБ К сожалению, система, в которой погрязла хореографическая среда, так называемый «современный танец», абсолютно глобализована, и оставляет чудовищный углеродный след. Увы, думаю, что большинство из моих знакомых, занимающих важное место в области хореографии, будь то артисты или директора театров и фестивалей, в моем возрасте (пятидесяти лет…) или более, ничего не изменят. Они заложники системы, которую они не хотят ставить под сомнение. И это невыносимо, потому что, будучи известными, они произносят экологические речи, подписывают петиции…, но ничего не делают. Они ничем не отличаются от нынешних политиков. Не смотря на неизбежность катастрофы, никто не готов отказаться от своих, даже самых маленьких, привилегий. На мой взгляд, сама эта система нуждается в деконструкции и реформировании. Например, в Дании, в Хельсингёре, есть концертный зал, приглашающий только те оркестры и музыкантов, которые согласятся приехать на поезде.

IE Правильно ли я понимаю, что для вас эстетическая оценка спектакля теперь напрямую зависит от его экологичности?

ЖБ В Вене (куда я приехал на поезде) я был на не очень интересном спектакле и, внезапно, начал «считать» углеродный след проходившего шоу: количество танцоров на сцене, их межконтинентальные перелеты в Вену, костюмы, декорации, технический персонал и все остальное… И, понял, что вижу ад: я видел таяние ледников, жестокие ураганы, разрушающие жилища, пожары и, как следствие, миллионы климатических беженцев, которые, если не погибнут, будут влачить жалкое существование, авторитарные режимы, избранные в наших либеральных демократиях для того, чтобы остановить потоки этих самых беженцев… И тогда я заметил появление новой парадигмы моей эстетической оценки: если спектакль, который я смотрю, в процессе постановки не принимал во внимание вопросы экологии, делая вид, что ничего не происходит (слишком много костюмов, предметов, декораций, поездок и прочего…), он не доставляет мне удовольствия, я считаю, что он плох. Я больше не собираюсь смотреть спектакли, созданные для международных турне, вместо этого я собираюсь смотреть произведения молодых постановщиков, работающих в моей географической зоне. Как я могу доверять хореографу, режиссеру, труппе танцоров или  театру, которые способствуют климатическому потеплению? Ведь они не думают о мире и не замечают того, что происходит вокруг. Как могут их спектакли иметь хоть какую-то ценность?

IE Как вы оцениваете произошедшее в 2020 году? Не считаете, что коронавирус — расплата человечества за игнорирование экологических проблем?

ЖБ Да, безусловно, я уверен, что эта пандемия лишь «легкое» проявление того, что ждет нас в более широком масштабе и более жесткой форме. Это симптом серьезного заболевания, которым больна Земля. Пожары в Австралии, Сибири, Калифорнии, Пандемия, утрата биоразнообразия – все это симптомы этой болезни. А когда кто-то заболевает – его лечат. Это то, что нужно делать, и срочно!

IE На аватаре вашей танцевальной компании в фейсбуке установлен портрет Греты Тунберг. Вы имеете к этой группе отношение? Она официальна? Что вы думаете о выборе такого аватара и как относитесь к Грете?

ЖБ Это не официальная группа, я сам управляю этими двумя аккаунтами «Jérôme Bel» и «Jerome Bel». Наблюдая совершенно бредовые атаки на Грету Тунберг, я заменил мое изображение на фото Греты Тунберг в знак поддержки. Но сама идея принадлежит не мне, я позаимствовал ее у американской художницы Марты Рослер.

IE Как на вас отразилось пребывание в изоляции?

ЖБ Я очень много работал во время карантина, потому что границы были закрыты, и театры, знавшие, что я больше не летаю на самолетах, обратились ко мне. Так что, я работал одновременно над несколькими проектами по всему миру, сидя на кухне. Работать над танцем в режиме видеоконференции – это стать на половину слепым и на половину глухими. Чтобы понять, что происходит по ту сторону экрана, необходимо пробудить другие чувства. Необходимо научиться доверять исполнителю, с которым вы работаете, необходимо его или ее направлять не формально, но разумно, необходимо быть более щедрым и открытым, позволить ему или ей делать свой собственный выбор, принять, что он или она находятся в меньшей степени под вашим контролем. Так – работа становится в большей степени коллаборацией и, думаю, что это что-то очень позитивное, в любом случае – для меня.

IE На фестивале «Территория» в Москве будет показана ваша видео-работа «Retrospective». Можно ли сказать, что ее появление определило то, что вы не можете свободно путешествовать по всему миру, и начали фокусироваться на новых формах хореографии — видеохореографии?

ЖБ Отчасти да, но неосознанно. Я снял фильм до того кризиса, о котором говорил выше. Это мое подсознание сказало мне – я сделаю фильм и, таким образом, мне не придется ездить по миру и увеличивать загрязнение. Людей из мира театра фильм, по началу, не убедил, но теперь, со всеми санитарными ограничениями на границах, фильм много путешествует.

IE Считается, что танец и балет — жанры, которые наиболее сильно страдают при переносе на видео и при онлайн-трансляции. На ваш взгляд, у танца есть будущее в медиа формате? Или успешные примеры скорее исключения?

ЖБ Вы правы, для людей из мира театра смотреть фильмы – невыносимо. Во время самоизоляции многие европейские театры выложили в сеть свои архивы и, для меня это было что-то невероятное – я смог посмотреть легендарные спектакли, о которых много слышал, но в свое время был слишком юн, чтобы увидеть. Это что-то невероятное. Но, чтобы сделать из постановки фильм нужно, прежде всего, конечно же, чтобы спектакль был успешным, а и еще – чтобы он был хорошо снят, что естественно.

IE Вы в том числе работаете на территории инклюзивного театра. В России восприятие инклюзии пока далеко от идеала. Многие зрители воспринимают такой театр исключительно как арт-терапию и не понимают, зачем его смотреть. Что для вас хороший инклюзивный спектакль? Может ли инклюзивный спектакль быть плохим? Как вы вообще относитесь к слову инклюзия?

ЖБ Я не очень это люблю, я не думаю, что в наш очень нормированный мир необходимо привнести инаковость, напротив, необходимо расширить наш нормированный мир, эту нашу норму нужно уничтожить, чтобы включить то, что в нее не входит. Я попытался сделать спектакль, в котором люди с ментальными особенностями развития создавали свой собственный театр. Инклюзия — это включенность. Поэтому неудачная инклюзивная постановка – такая, в которой заставляют «исключенных» играть в театре «включенных». Это ужасно, так они отдаляются от нормы в нашем понимании.

IE С приходом в Россию перформативных практик, стали возникать споры о целях театра — для кого он? Считаете ли вы, что ценность театра определяется тем, что он дает тем, кто им занимается — исполнителям и постановщикам, а не зрителям? Или хороший театр должен обязательно давать что-то зрителю, привлекать его, быть в первую очередь интересным зрелищем?

ЖБ Я думаю, что должны существовать всякие театры, существуют театры месседжей, которые что-то сообщают, которые «дают» публике ответы, а есть такие, которые задают публике вопросы, и очень сложные. Я считаю, что театральный опыт – это, как минимум, опыт познания. Если я скучаю в театре, то, чаще всего потому, что я уже знаю то, что они мне рассказывают. Спектакль может быть потрясающим, но, если он рассказывает известное мне, мне скучно. И наоборот, я могу смотреть не самый хороший спектакль, который рассказывает то, что мне очень интересно. Я всегда предпочту не самый хороший спектакль на интересную мне тему, хорошему спектаклю, который в очередной раз рассказывает мне уже давно известное. Я считаю, что публика должна выйти за рамки «нравится»/ «не нравится», но спросить себя – что этот спектакль говорит мне. Почему это мне интересно? Что рассказывает этот спектакль обо мне и моей жизни сегодня?

IE Многие отмечают, что в ваших постановках много юмора. Как вы относитесь к явлению развлекательного театра? Или театр — не лучшее место для развлечений?

ЖБ Традиционно Запад понимает театр как развлечение (не знаю, насколько это утверждение верно для России). Мой театр – очень серьезный, интеллектуальный, политический, философский, но, на самом деле, мне нравится, что я тоже должен развлекать, что я не интеллектуал, читающий лекцию. Я знаю, что работаю с этим напряжением между серьезностью, художественным театром (как вы, русские его придумали) и развлечением. Я никогда не работаю над юмором ни в одном произведении. Никогда не думаю во время работы: здесь будет смешно. Никогда. Я всегда прошу исполнителей уважать смех публики. Они должны дождаться конца смеха, чтобы продолжить пьесу. Это время публики, зрители занимают свое место и время в представлении. То же самое и с тишиной. Иногда публика «производит» тишину. Их тела просто создают в театре безмолвное напряжение. Они реагируют звуком или тишиной.

IE Вы никогда не боялись показаться зрителю скучным. Более того, один из ваших приемов — заставить зрителя пережить скуку...

ЖБ Скука – это, скорее, техника, которая должна подготовить зрителя к шоку, к важной для меня мысли. Можно заставлять зрителя скучать, чтобы дать прорасти идее, которая разбудит его, оставит свой след, потому что эта идея важна для меня.

IE В последние годы общество в России сильно поляризовано по политическим вопросам. Поэтому у многих людей возникает запрос на театр эскапизма, театр без политики. Как вы считаете театр без политики возможен?

ЖБ Мои работы носят политический характер. Это политический фактор в выборе мной исполнителей. Мне, например, сложно работать с кем-то очень сильным и красивым. Я ясно решил изобразить слабые тела. Это политическое решение в отношении исполнителей на сцене. Если они горды или высокомерны, если они пытаются соблазнить публику, я уволю их через минуту. Я прошу их быть скромными на сцене. Если они в чем-то очень хороши, я хочу, чтобы они это скрывали, потому что я не хочу, чтобы аудитория чувствовала, что мастерство исполнителя доминирует. Я решил никогда не прибегать к физическому насилию на сцене, даже если оно всегда мощно работает в театральном плане. Если есть сольная партия, я всегда выбираю для нее самого слабого исполнителя. Я стараюсь делать вещи, которые не занимаются проституцией. Я стараюсь не вводить публику в заблуждение иллюзиями и уловками. Все мои решения делаются политически. Я представляю определенную идею бытия, определенную идею отношений с аудиторией, которык в основном являются политическими.

IE В последние годы в России принят ряд спорных законов, ограничивающих свободу выражения художника. Принят запрет гей-пропаганды, со сцены нельзя ругаться матом, на сцене нельзя курить, со сцены нельзя открыто призывать к политическим изменениям, что часто расценивается экстремизмом. Принят закон об оскорблении чувств верующих, после которого резко сократились творческая критика религии. На ваш взгляд подобные законы вредны? Или они только распаляют воображение художника в попытка их филигранно обойти? Потому что в России широко распространено мнение, что без репрессивного советского государства не было бы Шостаковича. 

ЖБ Да, это интересно. Для Франции подобное немыслимо. Мне сложно такое представить. Я основываюсь на идее, что, как художник, обладаю всеми правами, что могу делать АБСОЛЮТНО все, что захочу (что не есть правда, я знаю, что некоторые вещи, которые хочу, я сделать не могу, потому что никто не поймет, но с юридической и художественной точек зрения я могу делать всё). Во Франции, где артисты находятся под суперзащитой государства (свобода, субсидии, и т.д….), главенствует идея, что артисты должны подрывать основы власти, что власть и власть имущие нуждаются в критике художников. 

IE Вероятно, вы догадываетесь, что в России до сих пор очень сильна балетная традиция. Русский балет до сих пор ценится зрителем, современная хореография вызывает много споров и возмущений. Считаете ли вы, что Россия сегодня может что-то интересное дать миру современной хореографии? Есть ли какие-то имена из России, которые вам показались интересными?

ЖБ Я работал с Марией Кочетковой, а также с Дэвидом Холбергом, очень открытые люди, готовые к поиску, и не только в балете. Ситуация в России во Франции схожа – классический балет во Франции доминирует, как и в России. Его позиции были столь сильны, что он препятствовал развитию модернизма до 1980-х годов, когда политическая обстановка (приход к власти президента-социалиста Франсуа Миттерана) позволила поддержать творчество. Современная хореография XX века была создана в Соединенных Штатах (Айседора Дункан, Марта Грэм, Симона Форти, Анна Халприн, Триша Браун), в Германии (фон Лабан, Мэри Вигман, Курт Юс, Пина Бауш) и в Японии (Тацуми Хиджиката, Кадзуо Оно), но не в России и не во Франции, где классический балет очень силен. Он помешал расцвету современной хореографии в этих двух странах.

IE История России полна регулярных смен политических и эстетических парадигм. Было и русское барокко, и русский романтизм, и авангард. Были императоры, цари и даже недолгие годы демократия. Было ли в истории России что-то, что вам симпатично?

ЖБ Конструктивизм. Мейерхольд и другие… вся эта революционная утопия, совершенно невероятная история, изобретение этой эпохи…

IE Когда Лев Толстой незадолго до смерти ушел из Ясной Поляны, он взял с собой одну книгу — «Братьев Карамазовых» Достоевского. Оказавшись в его ситуации сегодня, какое произведение искусства вы бы взяли с собой? Необязательно книгу, можно все что угодно: музыкальный альбом, театральный спектакль или перфоманс, картину, фильм.

ЖБ Полное собрание фильмов Жан-Люка Годара. Это сложные произведения, в которых перемешаны не только кино, но и живопись, литература, философия, политика, история…

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: