27, 28 и 29 мая в рамках Чеховского фестиваля проходят показы «Антиутопии» Патрисии Герреро. Впечатлениями от постановки делится Макс Ломаев.
Ровные ряды парт на сцене. Темнота. Каждую секунду в воздух врывается мерный удар – то ли стук метронома, то ли скачок секундной стрелки. Прожектором высвечена только одна парта – за ней сидит главная исполнительница — Патрисия Герреро. Постепенно танцовщица приходит в движение. Сначала это четкие, но редкие жесты с долгими паузами, в которых девушка замирает и сотрясается в такт метроному, как бы не в силах одолеть время. Движения становятся чаще, смелее, словно вырывается накопленная энергия — наконец, она передается в зал и накрывает зрителей с головой на ближайшие полтора часа, пока солистка рвет строгую геометрию метронома стуком туфель о паркет.
Так начинается «Антиутопия» Патрисии Герреро, одной из самых смелых танцовщиц фламенко. Она родилась а Гранаде, в 8 лет начала выступать на сцене, а в 15 пришла в «Центр изучения фламенко». Далее – переезд в Севилью и присоединение к труппе Рубена Ольмо, солирование в Балете фламенко, номинация «Прорыв года» на Севильском фестивале и мировое признание. В 2017 году Патрисия выпустила работу «Собор»: в ней «Антиутопия» была лишь одним из номеров, который позже вырос в самостоятельный спектакль.
Структурно постановка поделена на 4 блока: «Утопия», «Сила», «Любовь» и «Безумие». Каждый из них — нечто вроде сочинения на заданную тему, в каждом есть место счастью, боли и красоте. Стройный нарратив практически отсутствует: несмотря на сильную драматургию, ни внутренний, ни внешний конфликт не раскрываются буквально. Только намеки, полутона и бешеная энергия танца.
Одна из центральных тем «Антиутопии» — женская слабость и уязвимость в патриархальном мире. Любовь оборачивается насилием, страсть — растлением; маскулинные мужчины с бумажными пакетами на головах намекают на безликость и рассредоточенность силы, тотальную угрозу общества, в котором удел девушки — антиутопия. Однако центральная тема — не значит единственная. Исследуя разные материи: от времени до одиночества, от мужской силы до женской слабости, постановка вращается вокруг главного центра притяжения — самой Патрисии Герреро. Ее харизма, энергия и ломанная техника, элегантность и внутренняя сила сплетаются в пульсирующую ткань, из которой сшит спектакль. В последней части, «Безумии», она особенно прекрасна: оставшись в простом белом платье, пройдя через борьбу со временем, травмы и откровения, она будто обретает полную свободу. Примерив разные вариации фламенко, взрывается своим собственным стилем — отдавая все до последнего, опьяненная своим безумием, но не утратившая четкость и чистоту техники.
Продолжая линию Пины Бауш, Патрисия смело соединяет традиционную и новую музыку, классические и современные костюмы. Даже ее компаньонами стали талантливый танцор фламенко Анхель Фаринья и уличный танцор Родриго Гарсия Кастилья. Смешивая этот безумный коктейль, переодеваясь несколько раз за спектакль (порой прямо на сцене), Патрисия отчаянно свободна в выборе средств и приемов. В каждом номере есть конфликт; танец — не самоцель, а язык девушки для общения с миром и собой, ее естественный способ существования. В век новой этики и призывов о свержении патриархата танцовщице удается освоить затверженные проблемы по-своему, не расплываясь в общем хоре общественного мнения, а выставляя на передний план свое художественное сознание.
Спектакль сочинен филигранно: Хуан Долорес Кабальеро, отвечавший за постановку и драматургию, смог добиться выверенного действия, оставив танец в центре внимания. Белый пол, того же цвета задник и несколько музыкантов — это все, что могут наблюдать зрители. Магия происходит со светом (за него отвечал Мануэль Мадуэньо): он то равномерно заливает пространство, то рисует яркий блик наискосок сцены, по которому ползет Патрисия, то оставляет солистку в узком кругу посреди кромешной тьмы. Монтаж номеров иногда напоминает косую склейку в кино: едва закончилась одна сцена, ее сменяет другая, словно унося зрителей в безудержном темпе фламенко. Сценография служит танцу, вторит ему и усиливает накал, как рупор усиливает голос диктора.
«Антиутопию» можно трактовать по-разному, рассуждать о мужской силе, женской слабости и нюансах танцевального стиля Патрисии, но харизма, энергия и сила исполнительницы остаются вне возражений. «Антиутопия» — пусть еще не победа женственности над патриархатом, но уже победа красоты и энергии над жестокостью и угнетением.
